— Ненавижу мужиков. Вы все такие идиоты.
Она наклонилась, пристально глядя на Павла.
— Я и его, — Ира покосилась в сторону детской. — Ненавижу иногда. Ничего не могу с собой сделать. Как на него погляжу — так отца вспомню. Глаза, нос, рот — все то же.
Она сгорбилась, глядя на стиснутые пальцы.
— А иногда думаю — хорошо, что сын. Он поймет, почему я на трассу ходила. Женщины ненавидят меня и считают кругом виноватой.
Павел вспомнил кое-что. Сунул руку в карман. Положил на стол пачку денег.
Ира округлила глаза.
— Что это?
— Здесь восемьдесят тысяч рублей, — Павел подвинул пачку на ее край стола. — На первое время хватит.
Он потер лоб.
— Послушай меня. Я хочу, чтоб ты начала жить по-человечески. Чтобы нашла нормальную работу. Слышишь?
Ира взяла деньги. Поднесла к глазам, будто боялась, что растворятся в воздухе.
Кинулась к Павлу.
— Спасибо! Ты спас меня!
Она начала покрывать лицо Павла поцелуями, пожалуй, чересчур жаркими.
— Ира… не надо.
Ира смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Почему?
— Не надо.
Она опустилась на колени.
— При первой встрече ты тоже отверг меня. Я была дура. Я думала, ты как все. А ты совсем не такой.
Она уткнулась лицом ему в колени и заплакала. Павел слегка отстранился, потирая висок.
Ира взглянула на него лихорадочно горящими глазами. Начала трепетно поглаживать ладонями ноги, начиная от коленей и поднимаясь выше и ближе.
— Мне хочется отблагодарить. Почему не позволяешь?
— Прекрати.
Она тяжело поднялась. Волосы беспорядочными прядями упали на лицо.
— Знаю, я тебе не нравлюсь. Потому что я такая.
— Ира…
— Ты чистый. Я тебе противна.
— Замолчи сейчас же!
— Хорошо, — Ира со страхом взглянула на него. Тронула лоб. Словно в лихорадке, оглядела кухню.
Павел со вздохом поднялся.
— Ну, мне пора.
Он достал из-под стула портфель.
— Я провожу.
В прихожей Ира окликнула Павла.
— Возьми, — она протянула ему пачку денег.
— Зачем? — нахмурился Павел.
— Я не могу их взять.
— Не ломай комедию.
Ресницы девушки дрогнули.
— Я не заслужила.
Павел обнял ее за плечи. Посмотрел в глаза.
— Ира, — прошептал он. — Подумай о ребенке.
Ира прикусила губу, глядя на него. Отвернулась.
— Уходи, пожалуйста, побыстрее уйди и никогда больше не приходи! Я боюсь тебя. Боюсь и ненавижу. Ты хуже всех. Нет никого ужаснее тебя.
— Это я знаю, — пробормотал Павел.
— Что?
Он отвернулся. Ступеньки скрипели под ногами. В голову через затылок проникала тупая боль. Павел чувствовал себя разбитым.
— Паша?
Он обернулся. Ира смотрела на него сверху, зябко кутаясь в халат. Глаза ее болезненно горели.
— Сегодня я проснулась, и впервые не заплакала, — исступленным голосом сказала она. — Я чувствую, скоро все изменится. Скоро придет Спаситель!
Павел нахмурился.
— Какой еще Спаситель? Иисус, что ли?
— Нет! — Ира сбежала по ступенькам, приблизилась. Ее безумное лицо в тускло освещенном полумраке походило на белую луну. — Не жалкий хлюпик. Истинный герой. Смелый и жестокий. Я знаю, Он придет и отомстит за всех нас!
Павел несколько секунд разглядывал ее будто сведенное судорогой лицо.
— Иди в дом, — наконец сказал он.
Он везде зажигал свет. Задернув занавески, отогнул одну и выглянул на улицу. Облегченно вздохнул.
— Вот я и дома.
Во всех комнатах лампочки два раза мигнули и погасли. Дом погрузился во мрак.
Он стоял у окна, слушая стук сердца.
Спустя миг вспыхнул свет. Павел бросился в гостиную. Споткнулся о порог. Упал на колени. Вскочил.
Сунул руку под подушку дивана.
Пальцы сомкнулись на рукоятке.
Взглядом он судорожно ощупывал каждый угол. Дергаясь от каждого шороха, водил стволом пистолета.
Ящик комода выдвинулся сам собой. Павел замер, слушая оглушительный стук сердца. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара.
Сняв пистолет с предохранителя, он медленно приблизился к комоду.
На дне выдвинувшегося ящика лежала фотография в рамке. Павел взял ее в руки.
Красивая брюнетка с бархатными карими глазами. Платье кремового цвета с открытыми грудью и плечами. Холодная, строгая красота розы.
И рядом с ней — он.
Павел с болью и тоской разглядывал фото.
— Очень смешно, — он бросил рамку на дно, задвинул ящик. — Думаешь, я сам не помню?
Он спрятал пистолет. Провел ладонью по лицу.
Сел на диван со стаканом вина. Уставился в пустоту.
Прошлое выступало из тумана, как силуэт темной скалы. Павел попытался вспомнить лицо Юры, но не смог.
Неожиданно для себя он заплакал.
— Володя, выйдем на минутку, — Точилин незаметно подмигнул Быстрову. Повернулся к Нестеровой. — Инна Кирилловна, мы ненадолго.
Следователь Точилин — высокий, стриженный ежиком мужчина с высеченным из камня лицом — насмешливо взглянул на капитана.
— Ну, что думаешь?
Придвинувшись к следователю, Быстров прошептал:
— У меня там сидит племянница и единственная наследница Вадима Нестерова. Которую вполне можно назвать главной подозреваемой в убийстве. Которая, к тому же, несет бред собачий про мужика с молотком. Ты понимаешь, в какое говно я вляпался?
Точилин усмехнулся.
— Капитан, доверься мне. Эту кучу таким, как ты, не разгрести. Ты, главное, поддакивай в нужных местах.
Быстров промолчал. Он смотрел на этого человека, о котором в коридорах ОВД не говорили иначе, как с боязливой ненавистью, и снова почувствовал, как он устал.
— Ну, — вздохнул капитан. — Пошли!
К ним подошел мужчина в сером плаще. У него было очень напряженное лицо.
— Простите, я из комиссии по делам несовершеннолетних. Нужна ваша подпись.
Точилин ощупал его взглядом с головы до ног. Наморщил лоб, будто пытался вспомнить, где видел этого человека.
— Это не ко мне, — отмахнулся Быстров. — А что у вас?
— Ходатайство о лишении родительских. Шестьдесят девятая статья.
— Вы из школы?
— Да, я классный руководитель.
— Вам к Чернухину. Пройдемте, это сюда.
Все трое вошли в кабинет. Быстров отвел Павла к столу Чернухина, а сам вместе с Точилиным прошел в дальний конец комнаты.
Инна Нестерова сидела на диване, глядя в одну точку.
Когда открылась дверь, Инна вздрогнула, но быстро овладела собой. Ее пальцы стискивали сжатые колени.
Точилин взял стул. Поставил напротив дивана, спинкой вперед. Сел, положил локти на спинку, свесив вниз руки. Инна сжалась под строгим, настойчивым взглядом глаз со стальным блеском.
