на шее, я не плачу.
Я прихожу в экстаз.
Лоркан изучает мое запрокинутое лицо, и хотя не прикасается ко мне ни пальцами, ни ртом, его темный дым обвивается вокруг моей шеи, прежде чем скользнуть по припухшим от поцелуев губам.
Мы подошли к двери моей спальни несколько минут назад – я, одетая в его черную рубаху, доходящую до середины бедра, и Лор – в одних кожаных штанах и ботинках, – но еще не разошлись.
Лор, пока мы оба не поймем, что точно между нами происходит, можешь никому не рассказывать?
Одна темная бровь выгибается так высоко, что скрывается за прядью растрепанных влажных волос.
– Что? – шепчу я.
Он поправляет доспехи, перекинутые через широкое плечо.
Ничего.
Ты явно о чем-то подумал.
Разве?
Прищуриваюсь, вглядываясь в его глаза, затем вздрагиваю, уловив окончание его мысли.
– Я прошептала твое имя, а вовсе не выкрикнула.
Верно?
При виде дерзкой ухмылки, я понимаю, что, возможно, немного увлеклась.
Ладно, твоя стража, возможно, поняла, но можешь попросить их оставить услышанное при себе?
Если только этого тебе не хватает для счастья, Биокин, тогда давай притворимся, что мы всего лишь друзья.
Мы никогда не были друзьями, так что вряд ли кто-то поверит.
Ладно! – У него вырывается многострадальный вздох. – Значит, мы опять враги. Было весело.
Я скрещиваю руки на груди.
– Весело? Я от чистого сердца тебя ненавидела. Особенно когда ты запер меня здесь.
Ах да. – Он кивает в сторону деревянной двери. – В этой ужасной клетке с кучей окошек, через которые ты не смогла пролезть. Какую пытку ты пережила.
– Ты бываешь просто невыносимым! – Я выхватываю у него свое промокшее платье и поворачиваюсь к спальне, однако Лор хватает мою руку и подносит к губам.
Моя темпераментная птичка. – Он целует мои пальцы один за другим. – Лично я прекрасно понимаю, что между нами происходит, но попрошу своих воронов держать язык за зубами, пока в твоей голове все не прояснится. – Он переворачивает мою руку и томно проводит языком по линии от центра ладони к внутренней стороне запястья. – Пока небо не потемнеет, и я не попробую на вкус все твое тело.
Я прирастаю к полу перед дверью, как один из лекарственных кустов нонны, и стою так целую минуту после его ухода, вылупившись на его спину. А потом устремляю потрясенный взор на ладонь – на блестящий след, который напоминает след, оставленный на руке улиткой одним летним днем давным-давно, когда я пошла вместе с бабушкой собирать травы, но вместо этого принялась играть с крошечными обитателями клумбы.
С висящим на сгибе локтя платьем и пальцами, сомкнутыми вокруг странного проявления собственнических чувств или привязанности Лора, я поворачиваю дверную ручку спальни и вскрикиваю, увидев человека, развалившегося на моей кровати с книгой в руках.
– Пресвятые боги, Фебс! – шиплю я, захлопывая дверь и бросая промокшее платье на спинку кровати. – У меня чуть сердце не остановилось из-за тебя!
Он откладывает тяжелый фолиант, который тонет в мягком одеяле.
– Как поплескалась?
При виде его многозначительной улыбки я отвожу взгляд и изучаю позолоченные черточки на названии книги, сияющие на фоне старинной коричневой кожи.
– Нормально.
– Второе правило дружбы: нельзя давать односложный ответ после того, как лучший друг отказывается от восхитительной ванны ради того, чтобы подруга могла нагишом поплавать с горячим мужчиной. Так делать нельзя. Будь на вашем месте я, я бы посекундно описал тебе все действия.
Я прикусываю нижнюю губу, на которой еще ощущается вкус поцелуев Лора.
– Все сказанное здесь останется между нами.
– Это третье правило дружбы: сказанное между друзьями остается между друзьями.
– Ты там какой-то манифест составляешь, что ли?
– Сейчас нет, но, возможно, мне действительно следует поделиться с тобой мудростью.
Я ухмыляюсь.
Он скатывается с кровати и вальяжно идет к гардеробной.
– Я выбрал тебе наряд.
Когда он выходит, держа в руках тонкое черное платье и полоску черного кружева, я тяжело сглатываю.
– Я…
– «…надену это прямо сейчас. Оно идеально, мой дорогой Феб».
Меня несколько задевает, что он изображает меня писклявым голосом.
– Ведь я не так разговариваю, правда?
– Когда начинаешь ныть.
– Когда это я хоть раз ныла?
– Прямо сейчас.
– Я ни слова не сказала о платье!
– Мысленно ты произносишь много слов.
Я фыркаю.
– Не притворяйся, будто у тебя нет мнения о платье.
– Я просто хотела отметить, что оно прозрачное: то есть все увидят всё. И оно черное. Я не ношу черное. Черный для похорон.
– Голубушка, а сейчас на тебе какой цвет, по-твоему? Желтый? – Он кивает на рубашку Лора. – И вообще черный – цвет воронов. Кроме того, ты согласилась на мои условия. Если желаешь выбрать другой наряд, то, пожалуйста, милости прошу, но тогда придется выбрать и другого друга, а найти кого-нибудь моего уровня тебе вряд ли удастся.
Я не могу сдержать улыбки, которая расплывается на лице при его драматическом заявлении.
– Ладно! Одень меня как первоклассную шлюху.
– Фэл, даже с броским макияжем и вываливающимися из декольте сиськами ты не будешь походить на шлюху. Кроме того, я проверил: боди под ним прикроет все, что ты бережешь для глаз некоего красивого, смертельно опасного короля.
Щеки горят, сердце подскакивает.
– И нет, я имею в виду не Данте, – добавляет Феб. Но Данте даже не мелькнул в моих мыслях. – А теперь расскажи мне все.
Я морщу нос и зажмуриваюсь.
– Пиколина, уверяю тебя, ничто из того, что вы там вытворяли, не способно меня удивить.
Я прекрасно осведомлена, насколько обширный у Феба опыт на этом поприще. Как и половина Люче. Не открывая глаз, признаюсь:
– Я упала ему на колени.
– Умно́. Надо взять эту уловку на вооружение.
Ресницы взлетают.
– То была вовсе не уловка, Фебс! Я пыталась выбраться из бассейна и поскользнулась.
– Жаль, что ты не упала на его член. Он производит впечатление мужчины, у которого в штанах нечто мощное. Не то чтобы размер имел такое уж большое значение, но… – Друг морщит нос. – Или ты целилась на его пенис, но он оказался слишком мал? – Феб внезапно кажется таким встревоженным, что я не могу сдержать рвущегося из груди смеха.
– Я не целилась ни на его член – на который, уверяю тебя, невозможно было бы не попасть, – ни на его колени. Моей целью был выход.
– История была бы гораздо интереснее, если бы ты упала к нему на колени, потому что падать на его гигантский пенис было слишком прямолинейно.
– Забудь об манифесте
