– Я тоже.
Он сдвинулся в сторону.
– Я заметил, – сказал он, медленно целуя меня, лег рядом, повернулся на спину, и я почти оказалась в ванне.
– Я хочу смотреть, как ты двигаешься, ma petite. Хочу видеть тебя сверху.
Я оседлала его талию и медленно сдвинулась. Под этим углом получалось глубже, как-то острее. Руки Жан-Клода сдвинулись вверх, легли мне на груди. Он лежал подо мной, длинные кудри почти уже высохли, разметались вокруг густой мягкой волной. Это было то, чего я хотела. Видеть его таким, ощущать его внутри себя.
– Двигайся для меня, Анита.
И я стала двигаться. Я поехала на нем, как на лошади, он внутри меня напрягся, я судорожно ахнула. В зеркалах я видела нас, видела, как ходят над ним мои бедра.
– Ma petite, – шепнул он, – посмотри мне в глаза. Пусть между нами будет так, как всегда могло быть.
Я глядела в темно-синие глаза, прекрасные, но все же всего лишь глаза. Я покачала головой:
– Не получается.
– Ты должна впустить меня в свое сознание, как впустила в тело.
Он дернулся внутри меня, и стало трудно думать.
– Я не знаю как.
– Люби меня, Анита, люби меня.
Я смотрела на него и любила его.
– Я люблю тебя.
– Тогда впусти меня в себя, ma petite. Дай мне тебя любить.
Я ощутила это как отдернутую штору. Я ощутила его глаза, и они вдруг стали бездонными, бесконечный океан полночной синевы, который почему-то горел. Я ощущала свое тело, я ощущала Жан-Клода внутри него и ощущала его как шелковую кисть внутри своего сознания.
Оргазм ударил меня неожиданно, открыв Жан-Клоду мое сознание больше, чем я хотела. Меня распахнуло, и я стала тонуть в его глазах. Он подо мной вскрикнул, и я поняла, что все еще чувствую свое тело, свои руки на его груди, влагалище, которым я его охватываю. На миг открыв глаза, я увидела обмякшее лицо Жан-Клода, охваченного полным забытьем.
И я свалилась на него сверху, руки вытянув вдоль его рук, слыша, как его сердце колотится возле моей груди. Так мы лежали, отдыхая, держа друг друга, потом я соскользнула и свернулась возле него в клубок.
– Ты больше не можешь удерживать меня глазами. Даже когда я тебе позволяю, я все равно могу разорвать транс в любой момент.
– Да, ma petite.
– Тебя это беспокоит?
Он взял двумя пальцами мой локон, поигрывая им.
– Скажем так: это меня беспокоит куда меньше, чем несколько часов назад.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
– То есть? Ты хочешь сказать, что, раз я с тобой спала, я уже не опасна?
Он глядел на меня, и я не могла понять выражения его глаз.
– Ты всегда опасна, ma petite. – Он приподнялся, согнувшись в поясе, поднес губы к моему рту в нежном поцелуе, отодвинулся, чтобы говорить дальше, опираясь на руку. – Было время, когда ты могла вырвать мое сердце осиновым колом или пулей. – Он взял мою руку и поднес к губам. – Сейчас ты похитила его этими нежными ручками и ароматом своего тела. – Он лег обратно, притягивая меня к себе. – Насладись своим завоеванием, ma petite.
Я отодвинула лицо, уклоняясь от поцелуя.
– Я тебя не завоевала.
– Как и я тебя, ma petite. – Он погладил меня по спине. – Я начинаю понимать, что ты никогда не будешь завоевана, и это самый сильный афродизиак на свете.
– Постоянный вызов?
– Вечный, – шепнул он.
Я дала ему притянуть себя вниз, в поцелуй, и где-то в глубине души все еще сомневалась, хорошо я поступаю или плохо, но сегодня, именно и только сегодня, мне это было решительно все равно.
40
Проснулась я на кроваво-красных простынях, голая, одна. Жан-Клод поцеловал меня на прощание и ушел в свой гроб. Я не стала спорить. А то проснусь, а он рядом, холодный и мертвый... Скажем так: я исчерпала лимит сюрпризов от своих кавалеров.
Кавалеров. Так можно назвать того, с кем на танцы ходишь. После этой ночи слово не казалось мне точным. Я лежала, прижимая к груди простыни из шелка-сырца. От них, от моей кожи, пахло одеколоном Жан-Клода, но это было не все: я чувствовала запах его самого. Я прижимала этот запах к себе, купалась в нем. Он сказал, что любит меня, и этой ночью я в какой-то момент ему поверила. При свете дня я уже не была так уверена. Насколько это глупо: наполовину поверить, что вампир меня любит? Далеко не так глупо, как самой наполовину его любить. Но я все еще любила Ричарда. И одна ночь потрясающего секса этого не отменила. Вожделение – да, оно умирает легко, но не любовь. Истинная любовь – такая тварь, которую убить очень непросто. В дверь постучали. Мне пришлось пошарить под двумя красными подушками, пока я нашла “файрстар”. Держа его возле бока, я сказала:
– Войдите!
Вошел человек. Высокий, мускулистый, с обритыми висками и волосами, забранными в конский хвост.
Наставив на него пистолет, я прижала к груди простыни:
– Я вас не знаю.
Глаза у него полезли на лоб, голос дрожал:
– Меня зовут Эрни; я должен был спросить, не принести ли вам завтрак.
– Нет, – сказала я. – И подите прочь.
Он кивнул, не отрывая глаз от пистолета, застрял в дверях, все так же глядя на ствол. У меня возникла догадка.
– Что Жан-Клод велел тебе сделать?
Забавно, сколько народу больше боятся Жан-Клода, чем меня. Я подняла ствол к потолку.
– Он сказал, что я поступаю в ваше распоряжение и должен исполнять все ваши желания. Он сказал, чтобы я объяснил это как можно более понятно.
– Мне понятно. Теперь убирайся.
Он все еще торчал в дверях. Мне надоело.
– Эрни, я сижу голая в кровати, и я тебя не знаю. Выметайся, или я тебя пристрелю из принципа.
Ради театрального эффекта я взяла его на мушку.
Он рванулся прочь, оставив открытую дверь. Потрясающе. Теперь у меня был выбор: идти закрывать дверь голой или завернуться в простыню гигантского размера с двуспальной кровати. Выбираю простыню.
Я сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню, полностью открытая сзади и с пистолетом в руке, когда вошел Ричард.
На нем были джинсы, белая футболка, джинсовая куртка и белые теннисные туфли. Волосы спадали вокруг лица потоком золотых и каштановых волн. Удар когтя пришелся ему по лицу, оставив на всей левой щеке грубый красный рубец. Казалось, что рубцу уже неделя. А он мог появиться уже только после моего ухода.
В одной руке у него было мое кожаное пальто, в другой – мой браунинг. Он стоял в дверях и ничего не говорил.
Я сидела на кровати и тоже молчала. Для слов мне не хватало развитости и утонченности. Что можно сказать кавалеру А, когда он застает тебя голой в кровати кавалера Б? Особенно если кавалер А накануне превратился в чудовище и кого-то съел. Уверена, что в учебниках хорошего тона такая ситуация не рассмотрена.
– Ты с ним спала?
Тихий, почти ласковый голос, будто он изо всех сил старался не заорать.
У меня подвело живот. Я не была готова к этому скандалу. Я была вооружена, но гола, и выменяла бы пистолет на одежду не задумываясь.
– Я могла бы сказать, что это все не так, как выглядит, но оно так и есть.
Попытка к юмору не удалась.
Он шагнул в комнату, как врывается буря в окно, и гнев его летел перед ним потрескивающей волной. Меня окатило силой, и я чуть не вскрикнула.
– Перестань на меня течь!
Это его остановило – буквально – на полпути.
– О чем ты говоришь?
– Твоя сила, аура или как там ее, она на меня льется. Прекрати.
– Почему? Разве это неприятно? Пока ты не впала вчера в панику, это ведь было хорошо?
Я сунула “файрстар” под подушку и встала, держа перед собой простыню.
– Да, было хорошо, пока ты не перекинулся прямо на мне. Меня залило прозрачной жижей, липкой.
От воспоминания об этом по коже прошла дрожь, и я отвернулась.
– А потому ты пошла трахаться с Жан-Клодом. Очень логично.
Глядя на него, я почувствовала, как во мне поднимается ответная злость. Если он хочет ссориться, он пришел куда надо. Я подняла руку, покрытую чудесным радужным кровоподтеком. – Это ты сделал, когда отбросил меня прочь.
