Духи продолжали заниматься своими делами. Все они, мужчины, женщины и дети, были голыми.
«Если это загробная жизнь, я пас, – подумал Трамбо. – Похоже на нудистский пляж в Филадельфии».
– Вот! – прошептала Корди.
Тут же Трамбо увидел, что она имела в виду, – небольшую пещеру, в которой стояли несколько духов, отличавшихся от остальных. Потом он разглядел их получше. Диллон, Фредриксон и его охранник Бриггс играли в карты с тремя толстыми мужчинами, которые явно были торговцами автомобилями из Нью-Джерси. У одного из них не было руки. Семья туристов ела невидимую пищу за невидимым столом. Санни Такахаси, присев на камень, считал невидимые деньги, а бывший астроном Мауна-Пеле читал невидимый журнал.
Дух Элинор Перри стоял отдельно, вглядываясь вдаль, как будто отыскивал выход.
– Нелл, – прошептала Корди и шагнула вперед.
Меньше чем через минуту дух Элинор всосался в бутылку.
– Дотроньтесь до других, – шепотом велела Корди, – и они пойдут за вами. Того, кого хотите вывести, посадите вот сюда.
Она протянула ему бутылку.
Трамбо заколебался. Бриггс и Фредриксон служили ему на совесть. Диллона не убили, только похитили у него душу. Жаль было и астронома, и других. Но возвращение Санни Такахаси сулило ему деньги.
Взяв бутылку, Трамбо запихнул в нее дух Санни. Это оказалось не так трудно, но в последнюю секунду туда же юркнул бородатый дух Диллона.
– Смотри. – Трамбо пожал плечами. – Если там есть место, я буду рад.
Место нашлось. Трамбо заткнул бутылку пробкой.
– Пора уматывать, – сказал он.
Корди кивнула. Они повернулись и замерли – дорогу им преграждал сам Камапуа.
23 июня 1866 г., на борту «Бумеранга»
Я читаю свои взволнованные записи, сделанные меньше чем неделю назад, и не могу поверить, что это я их написала. Кажется, это было в другой жизни.
Сейчас я плыву в Лахаину, где намереваюсь неделю отдохнуть у своих друзей, а потом отправиться в Гонолулу, где мне уже заказан билет на пароход «Коста-Рика». Мистер Клеменс и преподобный Хеймарк отплыли в Гонолулу вчера на каботажном судне «Килауэа» – преподобный отправился в свою миссию на Оаху, а корреспондент держал путь в Калифорнию.
За те дни, что прошли после чудесного спасения нашего преподобного друга, память моя ослабла. Я не могу вспомнить многих деталей, описанных в дневнике. Помню, как мы прибыли в Кану. Помню, как два дня назад мистер Клеменс сделал мне предложение. Помню, как я ему отказала.
Моему другу было больно, и это заставило меня страдать. Помню, как сняла перчатку и ласково погладила его по щеке.
– Это окончательный отказ, мисс Стюарт? – спросил он.
– Сэм, – я единственный раз назвала его по имени, – мой отказ не означает, что я не хочу выйти за вас замуж: или что я не люблю вас… просто я не могу стать вашей женой.
Я увидела удивление на его лице.
– Когда старуха коснулась меня, – начала я объяснять то, что объяснить не могла, – я почувствовала что-то… свою судьбу. Я должна путешествовать, и писать, и утвердить в жизни свое имя, каким бы скромным оно ни было… вместо того чтобы называться миссис Клеменс, – я улыбнулась, – или даже миссис Марк Твен.
Мой друг не улыбнулся мне в ответ.
– Не понимаю, – грустно сказал он. – Я тоже хочу путешествовать и писать. Я уже предложил своей газете совершить кругосветное путешествие и посылать им отовсюду такие же корреспонденции, как с Сандвичевых островов. Почему бы нам не заниматься этим вместе?
Я только вздохнула. Как объяснить моему непонятливому другу, что он мужчина, а я женщина и, значит, наши пути расходятся?
Но в эту минуту я хотела быть с ним! С моим храбрым товарищем. С моим любимым.
– Я буду любить вас вечно, – тихо сказал он, когда заходящее солнце обагрило полоску неба на горизонте. – Я никогда не женюсь на другой женщине.
Я опять погладила его по щеке. Я знала, что судьба, предсказанная им для себя, будет моей, в то время как он очень скоро изменит свое решение.
Я обнаружила, что не могу описать ни радость преподобного Хеймарка, когда он осознал, что жив, ни изумление жителей Коны, не чаявших увидеть нас живыми. По молчаливому соглашению мы никому не рассказывали о том, что пережили, – на Гавайях еще нет сумасшедшего дома, но достаточно уединенных мест, куда отправили бы нас, если бы мы заговорили о Пеле или о царстве Милу.
Я не могу признаться даже себе, как опечалена я была, когда без сил опустилась на пол травяной хижины и обнаружила, что старуха исчезла. Я знала, что каким-то непостижимым образом всегда буду связана с ней, как и мои потомки… по крайней мере женского пола.
После расставания с моей покровительницей мне пришлось расстаться и с моим лучшим другом. Мы с мистером Клеменсом обменялись формальным рукопожатием на пирсе, но он смотрел мне в глаза и видел в них слезы.
Сейчас я тоже плачу и не могу этому помешать. Прекращаю писать, пока не восстановлю контроль над собой.
Только что таракан размером с ложку пробежал по моей подушке, нагло глядя на меня и шевеля усами. Он знает, что я боюсь тараканов и не смогу дотронуться до него. Но он ошибается. Я смотрела в лицо опасностям куда страшнее этого насекомого, и теперь мгновения его жизни сочтены.
Свобода от страха – прекрасная вещь, пьянящая, как виски, и она может справиться со всеми тараканами на этом суденышке и на всей планете.
– Байрон, – сказал кабан, – как мило, что ты зашел! А это что, дар мне?
Он посмотрел на Корди.
Трамбо поглядел на Корди, потом опять на кабана.
– Конечно.
– Я займусь ею потом. Сначала поговорим о нашем деле.
Трамбо молчал.
– Тебе нужна душа Санни?
Миллиардер пожал плечами:
– Мне показалось, у вас тут самообслуживание.
– Ты прав. И все же я хочу кое-чего в обмен.
– Мою душу?
– Зачем она мне? Я говорю о бизнесе.
Брови Трамбо поднялись, но он ничего не сказал.
– Когда я одолею эту стерву Пеле и завладею островом, – продолжал Камапуа, – я планирую на пару десятков лет принять человеческий облик. Я слишком долго сидел под землей и смотрел, как здесь все менялось. Пора самому вступить в игру. Я мог бы опять стать вождем здесь, на Гавайях, но у меня другие планы.
– Бизнес?
– Именно, – подтвердил кабан. Он подошел поближе, и Корди почувствовала жар его дыхания и увидела стекающую с пасти слюну. – Мы можем заключить выгодную сделку.
– Но почему я должен это делать? – спросил Трамбо.
