— Они будут твои. А потом придет время Айны. И мы придумаем, как быть.
— Но где ты их возьмешь? Что дашь взамен? Ты бедняк, у тебя даже нечего постелить, чтоб ты спал хорошо.
— Я тебе сказал. Не плачь. Пусть плачет Айна, пока есть у нее слёзы. А ты — улыбнись. И мышелов придет к тебе получить имя. Как ты сказала? Геньи-ра?
— Синька.
— СИника. Ты даришь ему красивое имя.
Найя вздохнула. Поправила волосы и снова взялась за плошку с листьями, постаравшись отодвинуться из-под его руки так, чтобы не заметил её движения.
Но он заметил. Отодвинулся сам и молча продолжил работу. Но в сердце его не пришла грусть. Потому что Акут видел и другое. То, что она замечает, как неудобно ему спать на полу. И что постаралась не обидеть его, отодвигаясь.
Глава 45
Разговор в студии
— Женечка, ты в Москву? — Аглая посторонилась, пропуская соседа, он быстро ходил по коридору, засовывая в сумку моток проводов, прислоняя к вешалке футляр с гитарой. Чёрные остроносые туфли стояли послушной парой, начищенные, ждали ног. Курточка с оттопыренными карманами показывала краешки дисков, мордочку штекера на тощей шейке провода. Пакет за неровными боками прятал разбитые кроссовки. А на зеркале, данью рабочему дню клерка, отражаясь, лежала на пластиковой папочке глянцевая сумочка-барсетка.
Аглая улыбнулась. Нелегко уезжать из снятой квартиры в подмосковном городке на целый день в столицу, чтобы первую половину дня проводить в офисе, среди таких же лощёных мальчиков в начищенных туфлях, а вторую — бегать по ночным клубам на прослушивания. Женя играл и пел рок, стандартно-пафосный, в меру громыхающий. И, конечно, романтические баллады собственного сочинения. Забывались они сразу же, как убирал пальцы от дрожащих в последнем аккорде струн. Все новые песни Женя играл Аглае, и она слушала, чища картошку. Кивала, когда песня заканчивалась. Ей не нравилось, но спорить с автором она не собиралась. Казалось ей — зря придется спорить. А своим ощущениям она привыкла доверять.
— Соберешься за полчаса?
— Засекай время!
И она тоже заторопилась, попадая в промежутки его движений. Он в ванную чистить зубы, Аглая в кухню за бутербродом, он в кухню допить остывший кофе, она — в ванную, быстренько посушить мокрые волосы. Утренний автомобильный поток в сторону столицы уже закончился, и, значит, надежда доехать вовремя была. Электричек Аглая не любила.
Ехали привычной долгой дорогой с мелькающими по обочинам навечно пыльными заборами и одинаковыми от грязи домами. Так плотно укрывало их серое одеяло близкой дороги, что у Аглаи всякий раз портилось настроение — да как живут тут люди под бесконечный рев двигателей? Вон в яблоневом садике — качели и деревянный столик в беседке. Неужто дети тут летом играют…
Деревья уже были чуть сбрызнуты толстыми почками, тоже покрытыми слоем пыли.
— Вот тут, знаешь, сколько квартирка стоит?
Обочины распахнулись, открывая новенькие розовые и белые многоэтажки, торчащие обглоданными сахарными костями на серой земле. Ни единого деревца, только спортплощадки, очерченные сеткой-рабицей, да лоскутные вывески магазинчиков на остановках.
— Эх, вот бы нам с Настькой ипотеку! Вон в том доме ничего так себе, начать можно. А потом поближе перебраться, с доплатой. И — в центр.
— Когда потом, Женя? Через сколько лет?
— А как масть пойдет. Может, и сразу получится, есть у меня одна маза… Болтать не буду, чтоб не сглазить.
Он держал на рулевом колесе только большие пальцы, а кисти расслабленно висели, чиркая по коленям. Щеголял водительским мастерством. Острый короткий нос и волной взбитые надо лбом тёмные волосы делали его похожим на героя аниме. На вид лет тринадцати, не старше. Объезжая вставший у остановки троллейбус, не выдержал и поделился:
— У Курского вокзала райончик, с одной стороны склады, с другой старый фонд, вот там.
— Женя, там воздуха нет, вообще.
— Ну и что? Зато самый центр! Не, ну ты прикинь, Надежда, а? Мы и — москвичи!
Аглая промолчала. Краем глаза видела, Женя крутится, посматривает, ожидая ахов и пожеланий. Но не могла заставить себя исполнить ритуальную пляску у костра: «мы самые крутые, у нас все получится, бойтесь нас, утритесь все, хей-хо, столица, мы пришли»…
Ей было не до того. Она носила в себе воспоминания о ночи с Витькой. Как ребёнка, наверное, носят беременные женщины. Это было, как будто в неё налили осторожно, по самое горло, тёплого и нежного, у которого два центра тяжести — один в самом низу живота, другой — в сердце. И говорить пустяков не хотелось. Только слушать то, что происходит внутри.
— Ты не выспалась, — сказал Женя, не дождавшись ответа, — бледная, как смерть, и глаза опухли.
Отомстил за невнимание и сразу повеселел, заулыбался.
— Ничего, Жень. Сегодня мою казнь репетируем, как раз подходяще.
— Ты не обижайся, Надежда, театр этот ваш — глупость полная. Бесплатно трубите, а могла бы уже в офисе пристроиться, карьеру начать. Глядишь, через пару лет соседями стали бы.
Они все-таки попали в пробку и стояли теперь среди глянцевых, измазанных весенней грязью автомашин, продвигаясь медленными рывками. Справа от них в десятый раз впритирку проезжал синий автомобиль с ревущим мальчишкой на заднем сиденье и притороченным на багажнике садовым инвентарем.
— Эх, скоро дачники попрут, хоть на стоянку кидай тачку до осени, — Женя расстроился от перспектив и стал потихоньку Аглаю изводить, задавая невинные с виду вопросы, наполненные нескладными издёвочками. Когда она взглядывала на него, широко раскрывал глаза и невинно хлопал редкими ресницами.
— А-а-а, понимаю! Звездой хочешь стать? Может, и на телевидение нацеливаешься? Так там уже по возрасту не пройдешь. Москва, Надюха, такое дело, тут надо сразу все хватать и держать.
— Жень, я просила, не называй меня Надей.
— Ну да, у тебя псевдоним. Только Аглая — это будто пенсионерка какая. Да ты не обижайся, хорошо?
— Я не обижаюсь. А ты Достоевского читал, Жень?
— Ну…
Пробка кончилась, он газанул, вздохнув с облегчением. Взбирались на широкий мост, под которым ползла электричка и стояли на платформе толпами люди.
— И что там твой Достоевский?
— Он девушку описал в романе. Очень красивую. Это её имя — Аглая.
— В каком романе? Как называется?
— «Идиот»…
Женя пожал плечами, осклабясь, мол, ну что я говорил. Чтобы не плестись в потоке машин, свернул за маршруткой на боковую тихую улицу, стиснутую пятиэтажками. На голых газонах под высокими разлапыми деревьями бродили голуби, ворона носила в клюве рваный пакет. Проплыла мимо вывеска маленького музея.
