Закричав от ужаса и омерзения, Илья отбросил окровавленную кочергу.
Забился в угол и зарыдал. Не от жалости к отцу, а от несправедливости мира, где умирают матери, где любовь слаба и беспомощна, а ненависть и страх правят людьми. А еще — от чувства, что сотворенное закрывает для него дверь в прошлое. Он сжег мосты.
— Ибо Твое есть Царство и слава вовеки, — всхлипывая, прошептал Илья. — Аминь.
Когда милиция приехала на место убийства, тела еще не оттаяли. Обычно трупы остывают, эти же не могли согреться.
В кулаке одного из них нашли сложенный листок бумаги. Эксперт клещами сломал два пальца, и участковый смог взять листок.
Развернул.
Надпись кровью:
«Уроды. Мерзкие уроды. Вы заплатите. Вам не спастись.
Грядет Час Суда.
Ангел Смерти оседлал коня бледного. „И Ад следовал за ним“.
Судья»
Участковый повернул голову.
На стене кровью — одно слово. Новое слово.
НЕНАВИЖУ
Валерий Георгиевич сидел за рабочим столом в офисе, при свете настольной лампы просматривал отчеты.
В дверь деликатно постучали.
Баринов поднял глаза.
Дверь приоткрылась. В образовавшейся щели появилось лицо Игоря.
— Валерий Георгиевич, к вам посетитель.
— Посетитель? — Баринов взглянул на часы. — В два часа ночи?
— Он говорит, что выполнил для вас одно важное поручение, и должен отчитаться.
Баринов подобрался в кресле. Кивнул.
— Пропусти его.
Игорь исчез за дверью. Спустя минуту вошел Илья Бубнов.
— А, это ты, — бодрым голосом сказал Баринов. — Проходи. Садись.
— Я сделал, что вы хотели, — Илья двинулся к столу. В правой руке — рюкзак, который оттягивало к полу что-то увесистое.
— Сделал? — торопливо переспросил Баринов. — Ну и чудненько.
— Чудненько, — повторил Илья, ставя рюкзак на стол перед Бариновым. — Все должно быть чудненько!
Он сел в кресло, положил ногу на ногу.
— Что это? — Баринов с подозрением разглядывал рюкзак.
— Я сделал кое-что, о чем вы не просили. Кое-что принес. Взгляните. Я уверен, это вас порадует.
Баринов некоторое время смотрел Илье в глаза. Тот отвечал насмешливым взглядом.
Баринов встал, сунул руку в рюкзак, схватил что-то и вытащил.
Его пальцы держали за волосы отрезанную от шеи голову Сергея Петровича. Голова с раззявленным ртом смотрела на Баринова остекленевшими глазами.
Баринов с воплем отшвырнул голову. Голова, со стуком подпрыгивая, откатилась в сторону, стукнулась о стену, замерла.
У Баринова покосились ноги. Он упал в кресло.
— Господи, — сказал он, зажимая рот.
— Скорее, Иоанн Креститель, — Илья взял со стола пачку сигарет, закурил. Прищурившись, взглянул на Баринова сквозь облако дыма.
— Видите, я хорошо поработал. Устал как собака.
— Да, ты молодец, — Баринов посмотрел в угол. Голова таращилась на него с немым ужасом. Из трещины в черепе капала черная кровь.
Баринов отвел глаза. Выдавил слабую улыбку.
— Ну? Теперь поговорим о…
Илья поднял палец.
— О расчете — после.
Валерий Георгиевич нервно рассмеялся.
— Хорошо. Тогда… до встречи?
Илья выдохнул дым. Мрачно взглянул на хозяина.
— Вы не поняли. Я хочу работать на вас.
Баринов кашлянул. Расслабил узел галстука.
— Вот как! Кем же, если не секрет?
— Не секрет. Наемным убийцей. Кого мне убить?
Баринов вытащил платок, утер пот со лба.
— Сынок, ты в своем уме?
Илья резко повернул голову.
— Не смейте называть меня сынком! Так меня называл он, — Илья со странным выражением посмотрел в угол.
Баринов закивал.
— Хорошо, хорошо. Только успокойся.
— Я спокоен, — Илья раздавил окурок. — Ну? Что скажете?
Баринов пожевал губами.
— Зачем это тебе?
— Затем, что мне больше некуда идти. Я ни на что не годен. У меня никого. Моя девушка ушла от меня к какому-то сраному учителю.
— Ты можешь…
Илья криво усмехнулся.
— Поступить в университет? Мой отец десять лет назад убил мою мать, а теперь я убил своего отца. Убил собственных друзей, и — по вашей просьбе — женщину с маленьким ребенком.
Нет, господин Баринов. Мне нет обратной дороги. Разве вы не знаете, что на пути греха только первый шаг страшен? Каждый последующий — легче и легче. Я хочу убивать для вас. Кого мне убить? Мэра? Точилина?
Баринов, хмурясь, побарабанил по столу пальцами.
Поднял глаза. Илья выжидающе смотрел.
Баринов поманил пальцем.
Илья склонился над столом. Валерий Георгиевич, придвинувшись, прошептал:
— Есть один человек.
Павел надел куртку. Инна остановилась на пороге.
— Куда ты?
— Нужно пройтись. Открой мне ворота.
Глаза Инны потемнели от страха.
— Ты оставишь меня одну?
Павел остановился. С болью посмотрел на нее. Прижал к себе, зарывшись лицом в волосы. Дрожа, девушка прижалась к Павлу.
— Не бойся ничего, — тихо сказал он. — Здесь ты в безопасности. Помнишь, как было в моем доме? Никто не войдет сюда.
Инна прошептала ему на ухо:
— Я не Его боюсь.
Она отстранилась, глядя на Павла снизу вверх.
Павел молча обнял ее.
— Вот, снимаешь с предохранителя, взводишь и стреляешь.
— Придется стрелять? — Инна с ужасом смотрела на пистолет в руке.
— В самом крайнем случае. Не бойся, не придется. Достаточно припугнуть.
Инна покачала головой.
— Это ужасно!
— Любимая, я знаю. Такова жизнь.
— Может, обратимся в милицию?
Павел облизнул губы.
— Инна, милиция нам не поможет. Они все куплены.
— Нет. Не все. Быстров честный.
— Быстров идиот. Его задавят. Делай, как я говорю, и ничего не бойся.
Инна упала на диван, обняла себя за плечи.
— Пока мы здесь, нам не будет покоя. В чем мы виноваты? Почему люди нас ненавидят?
— Тебя — потому что ты богата, меня — потому что я беден.
— Ах, если б уехать! Почему все так плохо? Почему все всегда так плохо? Неужели Бог совсем нас не любит?
Павел молча смотрел на Инну. Его плечи опустились под невидимой тяжестью. Под глазами легли тени.
— Жди, Инна. Я скоро буду.
На улице стояла прохладная, светлая летняя ночь. В траве пели сверчки. В небе холодно сияла оранжевая луна.
Павел поднял воротник и быстро зашагал по безлюдным улицам, обходя огромные лужи.
Вокруг царила мертвая тишина. Кладбищенское спокойствие. Но Павел чувствовал тревогу.
