4
— Кто такая эта София Эндеринг? — неожиданно спросил Шторм.
Харпер Олбрайт приложила палец к губам:
— Ш-ш-ш!
Шторм перешел на шепот:
— Просто любопытно… Ты ее знаешь?
Харпер не ответила и не удостоила его даже взглядом. А про себя отметила — выходит, Ричард еще не забыл Софию, а ведь после приема у Боулта прошло почти две недели.
Они со Штормом устроили засаду на сельском кладбище в графстве Девоншир. Разумеется, в полночь, потому что, по слухам, зверь появлялся здесь именно в эту пору. Заросли папоротника у могильных плит уже занесло мокрым снегом. Более того, под снегом оказался и кусок оленины, который они в качестве приманки водрузили на кладбищенской стене.
Слой снега в палец толщиной покрывал поля широкополой шляпы Харпер Олбрайт и полы ее манто. Она стояла неподвижно со своей неизменной тростью, чувствуя, как серая шерстяная ткань манто тяжелеет, пропитываясь влагой, и как промозглая сырость подбирается к ее старым костям. Ветер, не стихающий ни на минуту, с глухим воем переваливался через изгородь и старался опрокинуть ее на землю. И были в его жалостном, словно предсмертном, вое странные нотки, напоминавшие о дартмурских феях, которые погубили рыбачившего на реке сына фермера только тем, что без конца звали его по имени. Жан Ку! Жан Ку! И теперь в печальном завывании ветра Харпер слышались их голоса.
«Пора бы этой твари и появиться», — угрюмо размышляла она.
Холод пробирал ее до костей, но она не жаловалась и приготовилась ждать сколь угодно долго. Если бы не живые, постоянно мигающие за толстыми линзами очков глаза, Харпер походила бы на затейливый надгробный памятник.
Шторм же, напротив, беспрестанно подпрыгивал на месте, напоминая бутылку, покачивающуюся на волнах, бутылку, которая светилась в ночи, словно неоновая реклама. На нем была немыслимая пуховая куртка — ярко-оранжевая с зелеными и лиловыми треугольничками, хаотически разбросанными на груди. «Нет, — размышляла Харпер, — на что он действительно похож, так это на прохудившийся воздушный шар». На груди у Шторма болтались на ремнях — крест-накрест — две фотокамеры, обе закутанные в полиэтиленовые пакеты. Если им повезет, следующий номер «Бизарр!» выйдет с фотографией девонширского монстра на обложке.
Шторм похлопывал себя ладонями по плечам, растирал розовые щеки и уши, которые плотно облегала шапочка вахтенного[8], и все подпрыгивал и подпрыгивал на одном месте, чтобы не замерзнуть на пронизывающем ветру.
— Я тебя умоляю, — буркнула Харпер, причем сделала это так, что ее губы даже не шевельнулись.
— Что-что? — стуча зубами выдавил Шторм.
Харпер раздраженно фыркнула и наконец сжалилась над ним.
— Ну хорошо, хорошо, так и быть. Я ее знаю — или по крайней мере знаю кое-что про нее.
— Ты имеешь в виду Софию? Софию Эндеринг?
— Собственно говоря, мне довольно много про нее известно. А что, она тебя заинтересовала?
— Меня? Да нет. Просто вдруг вспомнил. — Шторм отчаянно пытался унять выбиваемую зубами дробь. — Надо же о чем-то думать, пока мы здесь торчим.
Харпер решила не обращать внимания на явную ложь. Она неторопливо изучила взглядом простиравшийся перед ней безрадостный пейзаж: покосившиеся каменные плиты надгробий, заиндевелые склепы и на самой границе видимого мира расплывчатый силуэт церкви с зубчатыми стенами. За кладбищенскими пределами, за низкой каменной оградой, все тонуло в непроглядной снежной мгле.
— Ее дед занимался торговлей, — проскрипела она.
— Ее дед?
— Ты же просил рассказать о ней?
— Да-да, верно. Ее дед. Значит, он был торговцем?
— Да, торговал антиквариатом. Кажется, в Суррее. В своем роде это довольно романтическая история. Его сын, Майкл Эндеринг, влюбился в дочку архидиакона. Родители Энн сочли, что он ей не пара, запретили дочери думать о нем и отправили ее учиться в Швейцарию. Однако пять лет спустя Майкл снова попросил ее руки. К тому времени он уже стал миллионером.
— Как? За пять лет? — спросил Шторм стуча зубами.
— Да. Деньги-то, очевидно, все и решили. Он получил девушку, а вместе с ней родовое поместье Белхем — а потом и рыцарское звание, с которым пришло признание английской аристократии. Насколько мне известно, с тех пор всякие слухи относительно связей с наци прекратились.
Шторм застыл как вкопанный. Потом, тяжело дыша, смахнул оранжево-неоновым рукавом повисшую на кончике носа каплю и удивленно спросил:
— С наци? Ты хочешь сказать, с нацистами? С плохими немецкими парнями времен Второй мировой войны?
— Совершенно верно. — С этими словами Харпер наконец повернула голову к собеседнику. Это было странное зрелище, словно ожила каменная статуя. — Тебе, должно быть, известно, что нацисты грабили музеи и частные коллекции по всей Европе — владельцев же просто уничтожали. Когда война закончилась, произведения искусства, полученные таким путем, хлынули на черный рынок. Английское законодательство делало этот промысел крайне рискованным, поскольку продавец должен был подтвердить право собственности…
— Ты хочешь сказать, что отец Софии нелегально приобретал трофеи нацистов?
— По крайней мере ходили такие слухи. В то время к ним отнеслись скептически, а теперь и вовсе забыли. Словом, Майкл Эндеринг женился на Энн, открыл собственную галерею на Нью-Бонд-стрит и обосновался в поместье Белхем. У них родились трое детей — София самая младшая. Все шло довольно гладко, пока девятнадцать лет назад Энн не покончила с собой. Она повесилась.
Шторм открыл рот, выпустив облачко пара.
— Повесилась?
— К счастью, дети тогда находились в Лондоне, у деда с бабкой. Софии было пять лет, когда это случилось.
— Черт побери, — пробормотал Шторм. — Нацисты, самоубийства…
— Вот такие дела.
Некоторое время они молчали. Харпер смерила своего напарника долгим, испытующим взглядом.
— Ричард, — проговорила она наконец, — если ты хочешь познакомиться с мисс Эндеринг поближе…
— Нет-нет, об этом не может быть и речи, — поспешно ответил Шторм.
— И все же, если так, ты должен знать…
— Харпер, у меня этого и в мыслях не было. Поверь. — Он вдруг помрачнел. — Не за этим я сюда приехал.
Харпер целую минуту сверлила его взглядом. Наконец Шторм не выдержал и отвернулся.
Когда Харпер снова заговорила, голос ее смягчился. Она уже убедилась, что сердце у Шторма доброе и с его стороны не стоит ожидать подвоха. Она не могла не признать, что испытывает к нему некоторую симпатию.
— Предположим, — сказала она. — Но зачем же ты все-таки приехал?
