— И то верно.
Он, кряхтя, тяжело поднялся на ноги:
— Пойдем, Вихров. Пока эти не очухались… нам еще надобно аппаратом заняться, о котором карла толковал…
Я проследил за его взглядом. Конструкция стояла на углу монастырского двора. В ней действительно было что-то от аэростата. Овальная форма каркаса, титанический шар, лоснящийся в зареве пожарища. Сходни ведут к небольшой площадке, на которой установлена причудливого вида аппаратура. Какие-то многочисленные трубки, колбы, рычаги. Из двух отдушин по бокам, время от времени, с шипением вырывались клочья пара.
Конструкция продолжала работать. Сколько еще сюрпризов преподнесет нам Время? Каких еще гостей нам ждать из Будущего?
Пожалуй, хватит.
— Как думаешь, Еремеев, эти нехристи весь порох извели?
— Навряд ли. Куда им стрелять-то, они вон и говорить по-человечьи разучились. Сколько потребуется?
— Бочонка два, думаю, хватит…
* * *
Громыхнуло так, что задрожала земля. Пожар взвился до самых небес, в вое пламени слышались отзвуки безумного смеха.
Мы ковыляли как могли быстро, поддерживая друг друга. Но вот в спину нам дохнуло жаром, мы упали, следом заскользили дымные клубы, посыпались искры и тлеющие угли.
— К ядреному лешему в труху! — захохотал Еремеев.
Я засмеялся тоже. Болело сломанное ребро, колотые раны в предплечье и бедре, но я не мог не смеяться.
Дым рассеивался, показались огоньки факелов.
К нам, лежащим на земле и смеющимся, медленно подъехал блестящий всадник на сером в яблоках коне. На плечо наброшен черный ментик с золотыми шнурами, алые чикчиры, черная меховая шапка с пышным алым султаном. Поперек щеки сабельный шрам, пшеничного цвета тонкие подкрученные усы.
— Добрый вечер, месье Ферро, — сказал я. — Увы, но бал окончен. Вы опоздали.
— Русские?! Откуда тебе известно мое имя?
— Вам привет от господина Савиньи… И от его величества.
Ферро растянул губы в улыбке:
— Значит, у них ничего не получилось? Я в этом не сомневался…
— Переписывать историю — неблагодарное занятие, месье Ферро. Как ни старайся, старушка Клио оказывается сильнее.
— Лучше жалеть о том, что сделано, — ответил Ферро, — чем о том, что не сделано. Тем более что я никогда не жалею о своих поступках.
Не сводя с нас глаз, он поднял руку. Мир перед глазами плыл, но я сумел разглядеть подходящих пехотинцев с ружьями наизготовку.
— Хотите сказать что-нибудь напоследок? — осведомился Ферро.
Конечно, я хотел. У меня на такой случай была в запасе пара неплохих фраз.
Но не успел я разлепить губ, как ночь раскололо надвое оглушительное «Ура-а-а-а!».
А следом раздалось знакомое, торжествующее:
— Хузары, круши!! Руби в песи!!
Черная тень — всадник с нацеленным вперед клинком — сшиблась с Ферро.
Клинки зазвенели, заскрежетали, рассыпая искры. Бешено ржали кони. Круговерть боя, пляска смерти закружила окрест нас.
Из дыма неслись, размахивая саблями, гусары в зачехленных киверах и шинелях, казаки с шашками наголо, с пиками наперевес — башкиры и киргизы в своих характерных шапках и халатах…
Всё кончено было в считаные минуты.
Французы, рассеянные по полю партизанами, спешно бросали ружья, поднимали руки, сдаваясь.
Денисов подъехал к нам. В одной его руке была обнаженная шашка, в другой — знакомый черный ментик с золотыми шнурами. Вытерев им клинок, он бросил его на землю.
Темные волосы командира развевались, меж ними плескала, будто крошечный стяг, тонкая седая прядь.
— Вы дурно выглядите, господа, — сказал он.
— Василий Давыдыч, мы… — Я закашлялся, покачнулся. Еремеев поддержал меня за плечи.
— Доложите после, — сказал Денисов, пряча шашку в ножны. — Похоже, что доклад этот займет много времени… Беркутов, рому им!
Митенька спешился, побежал к нам, на ходу раскупоривая флягу.
Денисов смотрел на полыхающий монастырь. В зрачках его плясали отблески пламени.
— Глядя на вас с хорунжим, можно предположить, что вам пришлось драться с самим чертом.
Я отпил из фляги, почувствовал, как по жилам растекается благословенное тепло, передал флягу Еремееву:
— Так всё и было, господин подполковник.
— Верно, — отпив из фляги, сказал Еремеев. — Жаль, шляпы у него не прихватил. Всё сгорело… А без шляпы-то, кто мне теперь поверит?
Появился Гельнер с саквояжем, принялся осматривать наши раны, хлопотать, перевязывать.
Денисов втянул ноздрями запахи пожарища, поведя шеей, расстегнул тесный воротник.
— А хоть бы и с ним, с самим чертом, — негромко сказал он. — За Россию-матушку и супротив него — в радость… Молодцами, Вихров! Беркутов, приведи коней нашим героям… Мы возвращаемся. Нынче мы будем праздновать, господа! Закатим истинный пир!
— По какому же случаю пир, Василий Давыдыч? — спросил я, аккуратно поглаживая поломанный бок, морщась от боли.
— Прибыл курьер из Калуги, — Денисов дал коню пяток, отъезжая от нас, улыбнулся через плечо. — Москва оставлена французами. Неприятель начал отступление.
