— Если он благополучно вернется назад.
— Да, если. Мы дали ему инструкции идти на восток только по ночам и прятаться днем. Если он увидит более одного человека — бежать. Но если он повстречается с одним, то убить его.
— Стью, вы не могли!
— Могли! — зло воскликнул Стью. — Мы здесь не в бирюльки играем, Франни! Ты должна понимать, что случится с ним… или с Судьей… или с Дайаной… если их поймают! Вспомни — не потому ли ты так рьяно выступала против этой идеи?
— Хорошо, — попыталась успокоить его Франни. — Хорошо, Стью.
— Нет, это не хорошо! — выкрикнул он, раздавливая о пепельницу только что закуренную сигарету, та взметнула в воздух облачко искр. Несколько искринок попали на его ладонь, и Стью стряхнул их резким жестом человека, пришедшего в ярость. — Это не хорошо посылать слабоумного сражаться за нас, и это не хорошо манипулировать людьми, как фигурами на шахматной доске, и это не хорошо отдавать приказ об убийстве, подобно боссу-мафиози. Но я не знаю, что еще мы можем сделать. Я просто не знаю. Если мы не выясним, на что он способен, то существует реальный шанс, что в один прекрасный день он превратит всю Свободную Зону в огромное грибообразное облако.
— Ладно, ладно. Успокойся.
Стью медленно разжал кулаки.
— Я кричал на тебя. Извини. Я не должен был делать этого, Франни.
— Ничего. Не ты первый открываешь ящик Пандоры.
— Я знаю, что мы все открываем его, — глухо ответил он. И достал еще одну сигарету. — Как бы то ни было, когда я сказал, что он должен убить любого, вставшего у него на пути, подобие неодобрения мелькнуло на его лице. И сразу же исчезло. Не знаю, заметили ли это Ник и Ральф. Но я видел. Как будто он подумал: «Ладно, я понимаю, что вы имеете в виду, но я сам приму решение, когда наступит время».
— Я читала, что в состоянии гипноза нельзя заставить человека сделать что-то, чего он не стал бы делать в обычном состоянии. Человек не пойдет против своего морального кода только потому, что ему приказали это в состоянии измененной психики.
Стью кивнул:
— Да. Я думал над этим. Но что, если этот приятель Флегг выставил дозор вдоль всей своей восточной границы? На его месте я бы сделал именно так. Если Том по пути на запад наткнется на такой пикет, у него есть история прикрытия. Но если он будет возвращаться назад, на восток, и повстречает их, он их либо убьет, либо сам будет убит. И если Том не захочет убивать, значит, покойником быть ему.
— Возможно, ты преувеличиваешь эту опасность, — произнесла Франни. — Я хочу сказать, что если там и есть линия дозора, то она довольно-таки призрачна.
— Да. Один человек миль на пятьдесят или около того. Если у него не впятеро больше людей, чем у нас.
— Итак, если у них еще нет мудреного оборудования, разных радаров и других приспособлений, которые можно увидеть в шпионских фильмах, значит, Том сможет пробраться, минуя засаду.
— На это и надеемся. Но…
— Но тебя мучают угрызения совести, — тихим голосом закончила за него Франни.
— Это так называется? Ну… может, и так. Что нужно было Гарольду, дорогая?
— Он оставил целую кипу обзорных карт. Районы, в которых его поисковая группа разыскивала матушку Абигайль. Гарольд с таким же рвением участвует в захоронении останков, как и в поисках матушки. Он выглядел очень усталым, но дело здесь не только в обязанностях, возложенных на него Зоной. Кажется, он работает над чем-то еще.
— О чем ты?
— У Гарольда появилась женщина.
Стью удивленно поднял брови.
— Думаю, именно из-за этого он отказался от ужина. Догадываешься, кто это?
Стью уставился на потолок:
— Итак, с кем бы это мог сойтись Гарольд? Дай-ка подумать… Ладно, сдаюсь. Кто это?
— Надин Кросс.
— Эта женщина с белыми прядями в волосах?
— Она.
— Господи, она же вдвое старше его.
— Сомневаюсь, — сказала Франни, — что это станет препятствием для Гарольда во взаимоотношениях такого рода.
— Ларри известно?
— Не знаю, да и какое мне до этого дело. Надин ведь уже не подружка Ларри. Если она вообще была ею.
— Да, — согласился Стью. Он был рад, что Гарольд нашел себе любовное утешение, но сам предмет его не интересовал. — Что думает Гарольд насчет поисков? Он тебе говорил что-нибудь?
— Ты же знаешь Гарольда. Он много улыбается, но… не слишком-то обнадеживающе. Думаю, именно поэтому он столько времени посвящает захоронению. Теперь они зовут его Хок, ты знаешь об этом?
— Правда?
— Я сама слышала сегодня. Я не знала, о ком они говорили, пока не спросила. — Франни рассмеялась.
— Что тут смешного? — спросил Стью.
Франни приподняла ногу в туфле. На подошве был узор из переплетенных кругов и линий.
— Он отпустил комплимент по поводу моих туфель, — сказала она. — Ну разве это не безумие?
— Ты сама сумасшедшая, — с улыбкой ответил Стью.
Гарольд проснулся перед рассветом от ноющей боли в паху. Вставая, он поежился. Стало заметно холоднее по утрам, хотя было всего лишь 22 августа.
Но внизу живота у него все горело, о да. От одного взгляда на безупречный изгиб ее ягодиц, обтянутых прозрачными трусиками, в которых она спала, ему стало значительно теплее. Она не будет против, если он разбудит ее… ну, может быть, она и будет против, но не станет возражать. Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, что скрывают эти темные глаза, и он по-прежнему немного побаивался ее.
Вместо того чтобы разбудить спящую женщину, Гарольд тихонько оделся. Он не должен уступать своей тяге к Надин в такой степени, в какой ему хотелось бы.
Ему нужно где-нибудь уединиться и подумать.
Он замешкался у двери, держа туфли в руках. Пока он одевался в легкой прохладе комнаты, желание покинуло его. Теперь он ощущал запах комнаты, и этот запах не был призывным. Это всего лишь небольшая вещица, говорила она, то, без чего они вполне могут обойтись. Возможно, это было правдой. Она такое выделывала ртом и руками, что это было на грани фантастики. Но если это было такой уж незначительной вещью, то почему же в комнате стоял такой затхлый и кислый запах, ассоциирующийся у него с запретными удовольствиями его прошлых мучительных лет?
«Возможно, ты хочешь, чтобы это было мучительно и плохо». Тревожная мысль. Гарольд вышел, осторожно закрыв за собой дверь.
Надин открыла глаза в тот момент, когда закрылась дверь. Она села, задумчиво посмотрела на дверь, а затем снова легла. Все тело ломило от томительного желания. Это напоминало боли при менструации. Если это такая ничего не значащая вещь, подумала она (даже не догадываясь, насколько ее мысли сходны с мыслями Гарольда), то почему же тогда она чувствует себя так? В какой-то момент прошлой ночью она стиснула зубы, чтобы сдержать крик: «Прекрати это дурачество и ПРОНЗИ меня этой штучкой! Ты слышишь меня? ПРОНЗИ, наполни меня ДО ОТКАЗА собой! Ты думаешь, что делаешь для меня все возможное? Пронзи меня и давай, ради Бога — или хотя бы ради меня, — закончим эту безумную игру!»
