- Черствый! - остервенело гаркнул он на весь дом, а затем изо всех сил ударил кулаком по крышке стола.
На этом его терпение кончилось. Не выпуская ножа из рук, Степанеску решительно прошествовал в спальню к жене, которая все так же продолжала нежиться под одеялом.
- Хлеб черствый! - повторил он.
- Ну так испеки себе свежий, - пробормотала дородная супруга, никак не желая окончательно просыпаться.
- Да какая же ты после этого хозяйка! - злобно выпалил он. Его ладонь вспотела, сжимая жирную рукоятку ножа, и Матей понял, что больше терпеть не в силах.
Ивонна отбросила одеяло в сторону, встала в кровати на колени и, вызывающе подбоченившись, заорала на мужа, встряхивая косматой головой, отчего спутанные сальные волосы почти полностью закрыли ее одутловатое лицо:
- Тоже мне, мужик в доме нашелся!
Матей замер как вкопанный. Какое-то время он не мог даже сообразить, что происходит. Ивонна никогда еще не говорила ему подобных слов. Они всегда любили друг друга. Но сейчас он нестерпимо захотел зарезать ее.
Что же случилось?.. Будто в воздухе витали невидимые пары, возбуждающие в них все плохое, что до поры до времени скрывалось в самых темных закоулках души.
И вот Матей сбросил с себя оцепенение и, кипя от злости, двинулся с ножом к жене. Ни о чем больше не размышляя, он взмахнул рукой и с силой вонзил лезвие в тело супруги, а потом услышал, как она громко закричала от боли и ужаса. Матей повернулся и вышел из комнаты, даже не посмотрев, куда пришелся его удар, и осталась ли Ивонна в живых после этого.
Застегивая воротник своего кителя, прежде чем спуститься в столовую на обед, Ворманн выглянул из окна и увидел, что к замку приближаются по мосту профессор с дочерью. Он удовлетворенно улыбнулся. Скольких неприятностей удалось избежать именно благодаря тому, что он вовремя принял правильное решение. Девушку нельзя было оставлять в замке, хотя днем они могли видеться с отцом сколь угодно долго и свободно обсуждать любые свои проблемы. Солдаты уже успокоились, а девушка оказалась порядочной и не удрала в горы, хотя к ней и не было приставлено никакой специальной охраны. Капитан не ошибся в ней: это была преданная дочь, до конца верная своему слову. Приглядевшись повнимательней, он заметил, что отец и дочь о чем-то возбужденно беседуют.
Немного позже капитан обнаружил нечто странное в одежде профессора. Он еще раз пригляделся и понял, что у Кузы на руках не хватает перчаток, к которым все уже успели привыкнуть. Никто еще не видел рук профессора, не облаченных в эти перчатки, ставшие чуть ли не второй кожей для его больных пальцев. Но еще более странным показалось капитану то, что и сам Куза немного подталкивал колеса, чего раньше тоже никогда не случалось.
Ворманн пожал плечами. Наверное, старик просто неплохо себя сегодня чувствует. Он заспешил вниз, на ходу пристегивая на ремень кобуру.
Во дворе царил беспорядок. Возле машин, генераторов и ящиков с боеприпасами возвышались груды булыжника и крупные гранитные блоки, появившиеся здесь после начала разборки задней секции замка. Солдат не было видно - они временно прекратили работу и сейчас обедали в своих казармах. Сделать сегодня они успели не так много, как за вчерашний день. Но это и понятно - ведь ночь опять не принесла новых жертв, а ничто теперь не подстегивало солдат так сильно, как смерть одного из их товарищей.
У ворот послышались голоса, и капитан обернулся. Часовой спокойно нес службу, а профессор и его дочь продолжали о чем-то спорить. Ворманн не знал румынского языка, но по интонации понял, что евреи явно недовольны друг другом. Девушка держалась более спокойно, но, судя по всему, продолжала упорно настаивать на своем. Ворманн одобрительно посмотрел на нее. Старик в глазах капитана был деспотом и тираном, который использует свою болезнь лишь для того, чтобы превратить это юное создание в бесправную вечную сиделку.
Но сегодня профессор вовсе не выглядел безнадежно больным. Его голос звучал громко и отчетливо и был полон энергии. Да, скорее всего, болезнь давала иногда калеке какую-то передышку.
Ворманн отвернулся и направился в столовую. Но очень скоро замедлил шаг и остановился, с сомнением глядя вправо. Там виднелась зияющая глотка проклятого входа в подвал.
"Чертовы сапоги… - снова вспомнилось ему. - Почему же у них грязные ноги?.."
Эта грязь никак не хотела уходить из его памяти, будто нарочно поддразнивая капитана каждый раз, когда его взгляд падал на вход в подвальное помещение. Необходимо еще раз все перепроверить. Но этот раз уже точно будет последним.
Ворманн торопливо спустился вниз и зашагал по длинному коридору. Не было никаких причин растягивать это "удовольствие". Он только взглянет разок на трупы - и сразу наверх, туда, где свет и тепло. Капитан поднял фонарь, который на всякий случай стоял на полу поблизости от пролома, зажег его и продолжил свой путь в ненавистную темноту нижнего подземелья.
На самой последней ступеньке лестницы сидели три крупные крысы, увлеченно обнюхивавшие липкую Грязь на стене подвала. Сморщившись от омерзения, он машинально схватился рукой за свой "люгер". Крысы с любопытством смотрели на непрошенного гостя, но после первого же выстрела юркнули в темноту, уступив капитану дорогу.
С пистолетом в руке Ворманн быстро подошел к тому месту, где в длинный ряд были уложены накрытые простынями трупы. Больше крыс он не встретил, но о грязных сапогах как-то сразу забыл, и теперь его начало волновать совсем другое. Если крысы так спокойно разгуливают по подвалу, то в каком же состоянии могут оказаться эти несчастные мертвецы? Не дай Бог, с ними что-то случилось, тогда он в жизни не простит себе того, что так долго откладывал их отправку на родину…
Однако все оказалось на своих местах. Трупы лежали нетронутыми. Ворманн приподнял по очереди все простыни и лично убедился в том, что грызуны не испортили лица покойных. Потом он осторожно потрогал окоченевший ледяной лоб одной из жертв. Вероятно, такое мясо даже для крыс казалось неаппетитным.
И все же их присутствие здесь сильно расстроило капитана. Завтра с утра он первым делом должен отправить этих несчастных домой. Они и так уже ждут слишком долго. Ворманн выпрямился и собрался уже уходить, как вдруг его взгляд упал случайно на руку одного из солдат, по какой-то причине высунувшуюся из-под простыни. Он снова присел на корточки, чтобы накрыть эти мертвые пальцы, но, едва дотронувшись до них, в ужасе отдернул свою руку в сторону. Кисть убитого покрывали глубокие свежие раны.
Проклиная всеми словами крыс, он поднес лампу ближе, чтобы получше рассмотреть, насколько велик ущерб от их острых мелких зубов. То, что увидел капитан, заставило его испуганно вздрогнуть. На пальцах и на ладони покойника налипли свежие комья грязи. Ногти на руке почти все были сорваны, а сами пальцы разбиты почти до костей.
