— Я не пыталась шутить, — удается мне вставить фразу.
Но глаза его продолжают улыбаться, когда он говорит мне:
— Не беспокойся. Я сам о нем почти ничего не знал еще год назад. Да я до сих пор не понимаю и половины из того, что он пишет. Мы, наверное, избавимся от большей части его творчества, но одна его строчка мне очень понравилась.
— Какая же?
— Хочешь посмотреть?
— Как это — посмотреть?
Но Уорнер уже поднялся на ноги, расстегнул штаны, и я только раздумываю над тем, что же сейчас должно произойти и не заманил ли он меня в свою очередную игру, но он внезапно замирает на месте. Он видит мой перепуганный взгляд и поясняет:
— Не беспокойся, любовь моя. Я не буду раздеваться догола, обещаю. Это только еще одна татуировка.
— Где? — в ужасе произношу я. Мне хочется отвернуться и одновременно очень не хочется этого делать.
Он молчит.
Молния на его штанах расстегнута, но они еще висят у него на бедрах. Под ними уже видны его трусы. Он потихоньку начинает стягивать их, и вот уже они оказываются чуть ниже тазовых косточек.
Я краснею до корней волос.
Мне еще не приходилось видеть столь интимную часть тела у парня, но я не могу заставить себя отвести взгляд. С Адамом мы всегда встречались в темноте, и нас всегда кто-то прерывал во время таких свиданий. Я почти и не видела его тела, но не потому, что мне этого не хотелось, просто у нас не было такой возможности. А теперь свет включен, Уорнер стоит передо мной, и я застыла, заинтригованная и пораженная красотой его фигуры. Я обращаю внимание на то, как сужается его талия возле бедер и исчезает, скрываемая тканью. Мне нужно выяснить, как это было бы здорово — узнать человека без всяких лишних преград и барьеров.
Узнать его во всех мелочах, не исключая ни единой детали.
Я хочу разгадать секреты, таящиеся у него в локтевых сгибах, услышать шепот, шуршащий под согнутым коленом. Мне хочется проследить линию его силуэта, и не только глазами, но и кончиками пальцев. Я хочу ощупать все ложбинки и выпуклости на его мускулистом теле с буграми и вмятинами, похожими на реки и долины.
Эти мысли пугают меня.
Где-то внутри меня разгорается жар, который мне никак не удается проигнорировать, хотя я и стараюсь. В груди бьются бабочки, которых никакие объяснения не заставят упорхнуть прочь. И где-то еще в глубине моего тела рождается ноющая боль, название которой мне неизвестно, да я и не желаю его узнавать.
Красивый.
Он такой красивый.
Наверное, я сошла с ума.
— Очень занятная, — говорит он. — Она… такая уместная сейчас, что ли, хотя и была написана очень давно.
— Что? — Я отрываю глаза от нижней половины его тела, пытаясь поскорее перестать дорисовывать в воображении невидимые детали. Теперь я смотрю на слова, вытатуированные на его коже, пытаясь сосредоточиться. — Ах, ну да. Да.
Здесь, по сути, две строчки. Шрифт похожий на тот, какой обычно бывает у самой банальной пишущей машинки. В самом низу его торса я читаю:
ад пустое место.
все черти здесь.
Да. Интересно. Да. Конечно.
Мне очень хочется немедленно куда-нибудь прилечь.
— Книги, — говорит он, натягивая трусы на талию и застегивая молнию штанов, — легко уничтожить. Но слова будут жить, пока люди их помнят. Татуировки, например, вообще очень сложно забыть. — Теперь он застегивает пуговицу на штанах. — Мне кажется, скоротечность жизни, особенно в наше время, заставляет людей чернилами писать на коже. Это как бы напоминает о том, что мы отмечены миром, что мы еще живем. И что мы никогда не забудем.
— Кто ты такой?
Такой Уорнер мне не знаком. Я не узнаю этого Уорнера.
Он улыбается своим мыслям. Снова садится возле стены и говорит:
— Никому и никогда не нужно этого узнавать.
— Что ты имеешь в виду?
— Узнавать меня, — поясняет он. — Достаточно того, что это знаю я сам.
Пару секунд я молчу и хмуро смотрю на пол.
— Наверное, это здорово, когда ты сам в себе так уверен.
— Ты тоже уверена в себе, — говорит он. — Ты упорная и неунывающая. Храбрая. Сильная. Нечеловечески красивая. Ты могла бы завоевать весь мир.
Я смеюсь и заглядываю ему в глаза.
— Я часто плачу. А завоевывать мир мне неинтересно.
— Вот этого мне не понять никогда. — Он качает головой. — Тебе просто страшно. Ты боишься того, что тебе еще не знакомо. Ты боишься разочаровывать людей. Ты душишь свой собственный потенциал, потому что постоянно думаешь о том, что другие люди ожидают от тебя, и ты до сих пор следуешь правилам, которые тебе когда-то навязали. — Он пристально смотрит на меня. — А жаль.
— Когда же ты перестанешь надеяться на то, что я стану использовать свою силу для того, чтобы убивать людей?
Он пожимает плечами.
— А я никогда и не говорил про это. Но это неизбежно произойдет само по себе. Это всегда случается на войне. Убийства невозможно избежать — так утверждает статистика.
— Ты, наверное, шутишь?
— Определенно нет.
— Убийства всегда можно избежать, Уорнер. И для этого хотя бы просто не пойти на войну.
Но он ухмыляется так расслабленно и спокойно, даже не обращая внимания на мои слова.
— Мне так нравится слышать, как ты произносишь мое имя. Сам не знаю почему.
— Уорнер не имя, — напоминаю я. — Тебя зовут Аарон.
Его улыбка получается еще шире.
— Боже, как же это приятно.
— Тебе нравится твое имя?
— Только когда его произносишь ты.
— Аарон? Или Уорнер?
Он закрывает глаза. Прислоняет затылок к стене. И снова эти ямочки.
И только теперь до меня доходит, чем же я тут занимаюсь все это время?! Я сижу и болтаю с Уорнером так, словно у нас впереди немерено свободных часов, которые можно тратить как угодно. Как будто этот ужасный мир там, наверху, перестал существовать. Я не могу понять, как же так получилось, что разговор опять съехал на посторонние темы. Я строго обещаю себе, что больше этого не повторится и я буду постоянно контролировать себя. Но как только я открываю рот, чтобы начать говорить, он произносит:
— Я не собираюсь возвращать тебе твой дневник.
И мой рот закрывается сам собой.
— Я знаю, что тебе хочется его забрать у меня, — продолжает он, — но, боюсь, он останется у меня уже навсегда. — Он поднимает блокнот и показывает его мне. Ухмыляется. И кладет его себе в карман. Туда, откуда я ни за что не рискну его доставать.
— Зачем? — не удержавшись, спрашиваю я. — Зачем он тебе так нужен?
Он очень долго смотрит на меня, не отвечая на мой вопрос. Потом говорит:
