Она ощущала и небольшие перепады температуры: было холоднее, когда они пролетали через широкие полосы тени или ныряли в низины; теплее, когда снова выезжали на солнце. При шестидесяти милях в час запахи возникали и пропадали в считанные доли секунды, спрессованные так, словно ими выстреливали из духовых ружей: цветущая поляна, сосновая роща, пашня, свежескошенная трава, стадо коров, прошлогодний стог сена, свежий асфальт, когда они проносились мимо ремонтируемого участка дороги, маслянисто-голубой выхлоп, когда они какое-то время тащились за пыхтящим фермерским фургоном. В кузове фургона лежала дворняжка; она положила морду на лапы и глядела на них безо всякого интереса. Когда Билл свернул, чтобы обогнать фургон на прямом участке шоссе, фермер, сидевший за рулем, помахал Рози рукой. Она увидела птичьи лапки морщинок вокруг его глаз, покрасневшую и шелушащуюся кожу на щеке и носу, блеск его обручального кольца на солнце. Осторожно, как канатоходец, выполняющий трюк без страховки, она вытащила свою руку из-под руки Билла и помахала в ответ. Фермер улыбнулся ей. А потом исчез позади.
В десяти или пятнадцати милях от города Билл указал на сверкающий металлический предмет в небе впереди них. Мгновение спустя она услышала ровный гул винтов вертолета, а еще через секунду смогла рассмотреть двух мужчин, сидевших в фонаре кабины. Когда стрекоза хлопотливо проносилась над ними, она увидела, как пассажир наклонился к пилоту и прокричал что-то ему в ухо.
«Я могу видеть все, — подумала она, а потом удивилась тому, что это кажется таким потрясающим. Действительно, она видела ненамного больше того, что могла бы видеть из окна машины. — Но я не посторонний зритель. Могу, потому что смотрю на все не через окно, поэтому все, что я вижу, перестает быть только лишь сценой. Это мир, а не сцена, и я — в нем. Я пролетаю через мир, такой огромный, такой разный и прекрасный, но теперь я лечу не одна».
Двигатель ритмично постукивал у нее под ногами. Рози понимала, что летит благодаря ему — и Биллу. Когда она не смотрела по сторонам на пробегавшие мимо пейзажи, то ловила себя на том, что с нежностью глядит на маленькие русые завитушки волос, выбивающиеся из-под шлема Билла на затылке, и думает, как приятно было бы дотронуться до них пальцами и осторожно пригладить их, как перышки у нахохлившейся птицы.
Через час после поворота с аэропортовского шоссе они очутились далеко за городом. Билл осторожно перевел «харлей» на вторую передачу, а когда они подъехали к плакату, возвещавшему: «Прибрежная зона отдыха, разбивать туристский лагерь только по разрешению», — он включил первую передачу и свернул на гравиевую дорожку.
— Держись, — сказал он. Теперь, когда ветер перестал ураганом свистеть вокруг ее шлема, она ясно слышала его. — Рытвины.
Действительно пошли рытвины, но «харлей» одолевал их легко, словно мелкие шероховатости дороги. Через несколько минут они въехали на маленькую, еще не просохшую парковочную площадку. За ней стояли столики для пикников, и на широком тенистом просторе лужайки, постепенно переходящем в каменистые валуны, которые с трудом можно было назвать пляжем, виднелись пятна каменных жаровен. Маленькие волны накатывали на прибрежные валуны вежливой опрятной чередой. За ними, насколько хватало глаз, открывалось озеро, и линия, где встречались небо и вода, терялась в голубой дымке. Берег был совершенно безлюден, и, когда Билл выключил двигатель «харлея», от красоты и безлюдья у нее перехватило дыхание. Над водой неустанно кружили чайки, и до берега доносились их высокие, резкие крики. Шум шоссе не был слышен. Откуда-то из-за леса был слышен шум одинокого мотора — такой слабый, что невозможно было определить, трактор это или грузовик. Больше — ничего.
Носком ботинка Билл подкатил плоский камень к мотоциклу и откинул подножку так, чтобы она уперлась в камень. Потом слез и с радостной улыбкой повернулся к ней. Когда он увидел ее лицо, улыбка сменилась тревожно-заботливым выражением.
— Рози? Что с тобой?
Она удивленно взглянула на него.
— Нормально, а что?
— У тебя какой-то странный вид…
Еще бы, подумала она. Еще бы…
— Со мной все отлично, — сказала она. — Я, правда, чувствую себя так, словно это сон, вот и все. И все время думаю, как я попала в этот сон. — Она смущенно рассмеялась.
— Но ты не близка к обмороку или чему-нибудь в этом роде?
На этот раз Рози непринужденно засмеялась.
— Ну, этого ты можешь не бояться, правда.
— И тебе понравилось?
— Я влюбилась в это. — Она стала дергать ремешок в том месте, где он проходил через кольца шлема, но у нее не очень получалось.
— Первый раз всегда трудно. Давай, я помогу тебе.
Он нагнулся к ней, чтобы освободить ремешок, снова очутившись на расстоянии поцелуя. Обеими ладонями он взялся за шлем, снял его с ее головы, а потом осторожно поцеловал ее в губы, держа шлем за ремешок левой рукой, пока правой он обнимал ее за талию, и этот поцелуй оказался для Рози как раз тем, что ей требовалось, — ощутить его губы и тяжесть его ладони было все равно, как вернуться в детство, домой. Она почувствовала, что не может удержаться от слез, и не стала сдерживаться. Это были слезы счастья.
Он немного отодвинулся от нее — его рука по-прежнему оставалась на ее талии, а шлем все еще постукивал легонько по ее колену, как слабо качающийся маятник, — и посмотрел ей в лицо.
— Тебе хорошо?
Да, попыталась произнести она, но, неожиданно лишившись голоса, лишь кивнула.
— Прекрасно, — сказал он, а потом сдержанно, как мужчина, принявший на себя ответственность за жизнь и благополучие другого человека, поцеловал ее прохладные, влажные щеки почти у самого носа — сначала под правым глазом, а потом — под левым. Его поцелуи были легкими и нежными, как прикосновения пушистого ручного зверька. Она никогда не испытывала ничего подобного и захлебнулась поднявшейся в ней волной нежности. Не отдавая себе в этом отчета, она вдруг обняла его за шею и изо всей силы прижала к себе, уткнувшись лицом ему в плечо и крепко зажмурив глаза, из которых брызнули слезы. Его рука, лежавшая раньше на ее талии, теперь ласково гладила ее косу.
Через несколько секунд она отодвинулась от него, утерла рукой глаза и попыталась улыбнуться.
— Я редко плачу, — сказала она. — Наверное, ты решил, что я плакса, но это не так.
— Я верю, — сказал он и снял свой шлем. — Пошли, поможешь мне с сумкой.
Она помогла ему развязать эластичные шнуры, удерживавшие сумку-холодильник, и они оттащили ее на один из столов для пикника. Там она обернулась к озеру и засмотрелась.
