Дождя, к счастью, не предвиделось, с той ночи, как у Старого приступ сердечный приключился, стояла сухая, теплая погода, летняя, одним словом. Есть никто, после поминок, особо не хотел — так, пожевали немного, сухпай, даже костра не разводили, а потом лапника нарубили да и легли. Кусок вызвался сначала стоять, мол, в больнице на месяц вперед выспался, потом Крысолов. Артему в этот раз "собака" досталась. Банана и Старого решили поберечь, а насчет Варьки — тут и разговоров не было, уж какой из нее караульщик, хоть та и попробовала слегка ерепениться: типа, я на дежурствах тоже ночью не спала.
А все же, усталость, накопившаяся за последние дни — давала о себе знать. Вчерашней ночью — тоже ведь легли далеко за полночь: пока с похоронами решили и поминками, пока с оружием купленным разобрались. А на свежем воздухе, да на свежем лапнике — так оно и вообще: Артем уснул сразу и моментально. Однако, когда сработал виброзвонок на часах — проснулся в одну секунду. Ночь уже начинала светлеть, а вдобавок и луна была почти полной, так что видно все было — просто замечательно, хоть иголки собирай. Хрустнув нижней челюстью, Артем перехватил удобнее теплый, нагретый за время сна автомат и направился на пригорок, где маячила сгорбленная фигура Крысолова. Командир расположился на небольшой возвышенности, в нескольких метрах от спящего лагеря — так, чтобы было удобно наблюдать за еще засветло очищенной по максимуму от веток и растительности полосы вокруг лагеря — наподобие той, что возле гарнизона вояк была. По наружному периметру полосы шел выкопанный ровик, где-то полметра в глубину, с отвесной внутренней стороной и плотно утрамбованными стенками — для мелких "дикарей" сойдет, чтобы свалились, и не выбрались. Батя, помнится говорил — римский лагерь. Те мол, древние вояки — тоже каждый раз ров в конце рабочего дня копали. И еще эти, туркмены, что ли, или киргизы, те тоже, как закон — ложишься спать: веревкой из верблюжьего волоса стоянку окружи. Там, правда, не "дикари" были — пауки какие-то злючие, каракурты, вроде. Интересно, сколько от тех каракуртов народу пострадало, прежде чем до такого додумались? А прав Старый — на любую напасть у человечества найдется придумка — не новая, так старая… Если, конечно, что более крупное, или "дикарь" продвинутый, те ровик перемахнут, ясное дело — но так на то у тебя и глаза даны: не зевай, посматривай, а то вместо сменщика к тебе зомбак подойдет. Кстати, обозваться, действительно, надо, а то слыхал Артем, кто особо нервный, бывало, и палил по товарищам — ночью в лесу всякое может примерещиться — тем более, после Этого…
— Я, — негромко сказал он. Вроде и слово короткое — а все ясно: раз сумел ты его произнести, а не издать сип судорожно сжатыми в посмертии голосовыми складками — значит, это действительно "ты" — живой теплый человек, а не нежить ходячая. Теперь ответного отзыва ждать надо — всякие случаи в лесу бывали…
— Я — отозвался с пригорка Крысолов и Артем стал взбираться на холмик, сбоку, чтобы не заслонять командиру обзор ни на минуту.
Он подошел к Крысолову, следящему за полосой, Крысолов не оборачиваясь к нему тихо сказал:
— Нормально, движения нет. У Куска тоже все тихо было. Ну, удачи… — он повернулся и принялся спускаться по склону.
Артем же начал приноравливать зрение к наблюдению. Инстинктивно — туда, где светлее всего, смотреть хочется, там видно лучше, только он это уже знал: насмотришься на сверкающую под луной траву — потом на темное место можно даже и не смотреть — все равно ничего не увидишь. Вот он и старался больше по темным местам взглядом шарить, а на светлые участки все больше так смотреть, краем взгляда. Тут бы очки, как у Банана, наверное подошли бы, впрочем светлело прямо на глазах. Летом всегда так, если лежмя не лежать — кучу работы переделать можно, к полудню ощущение, что в сутках гораздо больше 24 часов — и каждый час есть, что делать. Ну, им ни косить, ни пахать, можно еще и поспать — хоть и беспокоился Артем за деревню и отца, а понимал, что и отдохнуть надо команде. Тем более сладко спится в эти часы, и часовым спать хочется, не зря "собачьей" эту вахту, испокон зовут. Вот и Артему тоже — спать хочется, прямо глаза слипаются, даже ребенок этот, что плачет, и то не мешает…
…Сонная одурь, наплывавшая волнами, слетела с Артема в одно мгновение. РЕБЕНОК?! ЗДЕСЬ?!!! Наверное, тот самый адреналин, про который Старый говорил, пошел разгонять сердце, которое трепыхнулось вроде, под самое горло, а потом мощно и сильно стало ударять в грудную клетку. Артем вскочил на ноги, и увидел медленно двигающуюся фигуру — кто-то шел из лагеря, ко все еще густым теням, под елками — именно оттуда доносился детский плач. Хотя, какой там "кто-то" — по длинным волосам он узнал Варьку, которая уходила все дальше от мета ночлега. Артем быстро глянул на лагерь — там все было спокойно, вон, сопят, никто и не пошевелился. Варька тем временем, слегка споткнувшись, перешагнула через ровик, и уверенно направилась дальше. Ждать дальше было опасно и Артем решился окликнуть ее:
— Варя! — девчонка и ухом не повела. Зато мужики в лагере — все вскочили, будто он выстрелил. Вот на плач — не реагировали никак, дрыхли себе и все — а от Артемова голоса — сразу проснулись.
— Грудничок с голоду ревет, — начал, было Старый, глянул на показывающего рукой Артема, на Варьку и осекся, п о н я в. Соображали в команде быстро — сразу двое, Крысолов и Старый метнулись вслед за девчонкой, обходя ее сдвух сторон, Кусок и Банан залегли с оружием наизготовку, целясь в разные стороны. Крысолов тем временем, в два прыжка добежав до девчонки схватил ее и подсечкой повалил на землю. Та, будто очнувшись, задергалась, однако командир, придав ее голову к лесной подстилке, держал ее крепко, и та, тоже что-то сообразив, затихла. Старый тоже остановился, присел на корточки, внимательно всматриваясь в заросли впереди себя, вскинув руку, сжатую в кулак. "Стоять" — перевел жест Артем. Детский плач снова и снова звучал над поляной, но теперь Артем начал четко вычленять в нем что-то…, механическое, что ли. Будто запись одну и ту же крутили. Или, вот: у Кузнеца проигрыватель стоял старый, на нем пластинки можно было слушать, не диски, а черные, большие такие. Иголку специальную поставишь на бороздку в начале пластинки — и все. Пластинка крутится, а из динамика — голос. Шипело только, а так — прикольно, в чем-то — даже интереснее тех дисков, что в плеер заряжать надо было. Иногда иголка попадала в царапину на бороздках — и обрывок фразы или мелодии начинали монотонно без конца повторяться — до тех пор, пока иголку не переставишь. Вот и тут, похоже: — ааа-а, ааа-а — будто пластинку заело.
