Анна Радклиф - Итальянец

Со слезами на глазах благодарила его девушка за заботу и сострадание, хотя все прежде всего отвечало личным целям и интересам Скедони.

Конец их путешествия прошел без особых приключений. Скедони почти все время пути был угрюм и молчалив, а Эллена, полностью погруженная в мысли о Винченцо, была рада затянувшемуся молчанию.

Когда перед ними открылись окрестности Неаполя, буря чувств овладела Элленой, а увидев на горизонте знакомую вершину Везувия, девушка, не в силах скрыть своего волнения, расплакалась. Вид Неаполитанской бухты и родного ландшафта всколыхнул в ее душе счастливые воспоминания о доме, любимом и о том счастье, которое им не довелось изведать. Вся гамма чувств овладела ею — сожаление, печаль, надежда и приятные ожидания. Она не знала, какое из этих чувств было сильнее.

Монаху, то и дело бросавшему взгляды на лицо Эллены, казалось, что он читает все ее мысли и чувства. Но он ошибался. Бессердечному и черствому, ему не дано было понять всю чистоту и глубину чувств той, кого он считал своей дочерью, при виде дорогих ее сердцу родных мест.

Чтобы никто не видел, Скедони решил въехать в город, когда совсем стемнеет. Когда экипаж остановился у ворот виллы Алтиери, было уже совсем темно. С грустью смотрела Эллена на покинутый ею родной дом, ожидая, когда откроют ворота. Как часто у них она встречала Винченцо! Наконец появилась встревоженная старая Беатриса. Встреча их была радостной и нежной.

Скедони, отпустив экипаж, тоже вошел в дом, чтобы сменить костюм горожанина на привычную сутану.

Прежде чем он ушел, Эллена отважилась спросить его о Винченцо. Она тревожилась о его судьбе. Скедони, отлично осведомленный обо всем, однако, промолчал и лишь пообещал все разузнать и сообщить Эллене. Это вселило надежду в душу девушки, измученной неопределенностью, а также позволило думать, что Скедони наконец, узнав Винченцо, одобрит ее выбор. До сих пор он избегал говорить с ней на эту тему. Прощаясь, он предупредил ее, что они увидятся не скоро, ибо он все должен подготовить к тому дню, когда официально сможет признать ее своей дочерью. Если возникнет необходимость, он напишет ей письмо, а также сообщил, куда ему можно писать, но обязательно под вымышленным именем, и указал место, довольно отдаленное от его монастыря.

Эллена, понимавшая необходимость какой-то предосторожности, однако, выразила свое удивление, но монах не стал ничего объяснять ей. Особенно настойчиво он советовал Эллене до поры до времени не открывать тайну своего рождения и не задерживаться на вилле ни одного лишнего дня, а поскорее поселиться в монастыре. Все это он высказал ей самым решительным и даже строгим тоном, словно не только хотел внушить важность его наставлений, но и для того, чтобы произвести впечатление.

Выполнив таким образом свой отцовский долг, Скедони покинул виллу через заднюю калитку, направившись незамедлительно в доминиканский монастырь. Здесь его приняли, как брата, вернувшегося из паломничества. Он снова стал прежним суровым аскетом, отцом Скедони, священником храма Святого Духа.

Самой главной его задачей было оправдаться перед маркизой ди Вивальди, а для этого он должен был решить, что следует ей рассказать, а о чем лучше умолчать. Ему также предстояло постараться предугадать ее действия в случае, если она узнает правду. Второй, не менее важной задачей было освобождение Винченцо. Это во многом зависело от его встречи с маркизой. Именно поэтому он вынужден был поставить эту задачу второй по важности.

Скедони, отправившись во дворец ди Вивальди, заново мысленно проверял свои доводы, которые намеревался пустить в ход, чтобы заставить маркизу примириться с браком ее сына на Эллене. Сам из знатного, хотя и обедневшего рода, он был уверен, что главная причина недовольства маркизы такой невестой, как Эллена, теперь будет устранена. А раз это так, то она не станет гневаться на него за то, что он не выполнил ее поручения.

Прибыв во дворец, он узнал, что маркиза находится на своей вилле на побережье. Прелестный дом на самом краю мыса, далеко уходящего в море, в окружении роскошного парка, располагавший к отдыху и успокоению, казалось, не допускал самой мысли, что в нем могут поселиться тревога, злоба и страх. Тем не менее маркиза не находила себе места. Душа ее была снедаема темными страстями, жаждой мести и недобрыми предчувствиями.

Слугам было приказано в любое время доложить ей о приходе Скедони. Поэтому он был немедленно препровожден к ней. Маркиза была одна в гостиной, где все говорило о роскоши и немалом вкусе — сводчатые потолки, расписанные лучшими художниками венецианской школы, мраморная скульптура, тяжелые пурпурные, шитые золотом драпировки. Узорчатые ставни были распахнуты и позволяли видеть бескрайние голубые просторы Неаполитанской бухты. Ветерок доносил запах моря и благоухание цветников. Тенистый парк укрывал виллу от палящих лучей солнца. Отсюда был виден Везувий и Неаполь.

Маркиза полулежала на софе перед окном. Ее неподвижный взгляд был устремлен на открывавшийся ее взору простор, однако она, казалось, ничего не замечала. Черты ее все еще красивого лица застыли в гримасе, выражавшей недовольство и физическое недомогание. Увидев Скедони, она слабо улыбнулась и протянула ему обе руки. От их холодного прикосновения Скедони невольно содрогнулся.

— Я так рада видеть вас, мой дорогой друг, — только промолвила маркиза. — Мне так не хватало вашего общества, особенно сейчас, когда мне нездоровится.

Она знаком велела слуге оставить их. Скедони, приближаясь к ней, почувствовал странную тревогу, впервые подумав о маркизе как о враге его родной дочери. Ему стоило труда скрыть это. Однако приветливость маркизы помогла ему быстро совладать с собой.

— Дочь моя, когда вы отсылаете меня и ваш доминиканец лишен общения с вами, он всегда предстает перед вами после разлуки несколько неуверенным в себе.

После взаимных комплиментов и любезностей воцарилась недолгая пауза, ибо каждый словно предоставлял другому начать разговор, который более всего интересовал и пугал обоих. Если бы Скедони не был столь поглощен своими мыслями и опасениями, он бы сразу заметил необычное состояние маркизы. Казалось, она была напряжена до предела, щеки ее то вспыхивали, то бледнели, глаза избегали его взгляда, дыхание было неровным. Она хотела, но не решалась спросить об Эллене у того, кого уже считала ее убийцей.