Невзирая на трудность задачи, средства массовой информации принялись описывать неописуемое с болезненной страстью. Каждую рваную, колотую и резаную рану Моники (на ее теле была вытатуирована, как отметила «Ле монд», карта Франции) обрисовали в подробностях. Так же детально описали поведение хорошо одетого и сильно надушенного убийцы: очевидно, он наблюдал за девушкой через маленькое заднее окно, затем вломился в квартиру и напал на мадемуазель Зевако в ванной. Потом убийца слетел вниз по лестнице и буквально врезался в приятеля жертвы, несколько минут спустя и обнаружившего изуродованный труп мадемуазель Зевако. Только один комментатор связал это убийство с убийством на улице Мортир и указал на любопытное совпадение — в ту же самую ночь подозреваемый Филипп Лаборто покончил счеты с жизнью.
Похороны прошли в метель. Кортеж самым жалким образом прокладывал себе путь по пустым улицам к бульвару Монпарнас. Снег валил и валил, перекрывая дорогу. Льюис, Катрин и Жак Сола провожали Филиппа к месту вечного покоя. Остальные знакомые предали его и не пришли хоронить самоубийцу, подозреваемого в убийстве. Остроумие Филиппа, его приятная внешность и обаяние теперь ничего не значили.
Однако оказалось, что не все забыли о нем. Когда они стояли у могилы, а холод резал их на части, Сола подошел к Льюису и тронул его за плечо.
— Что?
— Вон там. Под деревом. — Сола кивнул в сторону молящегося священника.
Незнакомец остановился в отдалении, почти скрытый мраморными надгробьями. Вокруг лица незнакомца был обвязан большой черный шарф, а шляпа с широкими полями надвинута на лоб, но Катрин тоже его увидела Она задрожала, прильнув к Льюису, уже не от холода, а от страха. Это существо казалось каким-то уродливым ангелом, слетевшим с небес, чтобы насладиться их скорбью. Гротескное и зловещее создание, явившееся поглядеть, как Филиппа зарывают в мерзлую землю. Что оно чувствовало? Злобу? Торжество? Вину?
Да чувствовало ли оно вину?
Пришелец понял, что его увидели, повернулся спиной и побрел прочь. Ни слова не сказав Льюису, Жак Сола поспешил за ним. В один миг незнакомец и его преследователь растворились в снежной пелене.
Вернувшись на набережную Бурбон, ни Катрин, ни Льюис не упоминали об этом происшествии. Между ними возникла преграда, запрещавшая любые контакты, кроме самых обыденных. Не было никакого смысла сожалеть или объясняться. Общее прошлое было мертво. Финальная глава их совместной жизни перечеркнула почти все, что ей предшествовало, не оставив им никаких утешительных воспоминаний. Филипп умер ужасно, он разрушил свою плоть и кровь, возможно, доведенный до безумия сознанием вины. Прошлая невинность и прежняя радость не могли уцелеть после такого. Они молча оплакивали свою утрату — вместе с Филиппом они потеряли и собственное прошлое. Теперь Льюис понимал, почему его старый друг не желал жить в мире, где столько потерь.
Позвонил Сола. Задыхающийся после охоты, но возбужденный, он явно наслаждался остротой ощущений. Он зашептал Филиппу:
— Я на Северном вокзале. Я выяснил, где живет наш приятель. Я нашел его, Льюис.
— Отлично. Я немедленно выезжаю. Встретимся у входа на вокзал. Я возьму такси, это займет минут десять.
— Он в подвале дома номер шестнадцать, улица Флер. Я встречу тебя там.
— Не делай этого, Жак. Подожди меня. Не… Телефон звякнул, и Сола исчез. Льюис потянулся за своим пальто.
— Кто это был?
Катрин задала вопрос, но знать она не хотела. Льюис пожал плечами, одеваясь, и ответил:
— Да никто. Не волнуйся, я скоро буду.
— Надень шарф, — сказала она, не оборачиваясь.
— Да. Спасибо.
— Ты простудишься.
Он оставил ее смотреть на погруженную во тьму Сену, на льдины, пляшущие в черной воде.
Подъехав к дому на улице Флер, Сола он не увидел. Свежие следы на только что выпавшем снегу вели к передней двери, возвращались обратно и уходили за дом. Льюис двинулся по ним Он вошел в заржавевшую калитку, которая была взломана Сола, очутился на заднем дворе и понял, что он безоружен. Может, лучше вернуться и поискать кочергу, нож, хоть что-то? Пока он раздумывал, задняя дверь отворилась и появился незнакомец, одетый в то же пальто. Льюис прижался к стене дома, где тень была гуще. Он почти не сомневался, что его заметили. Но зверя занимали свои дела. Он стоял в дверном проеме, и в первый раз, в свете отраженного в снегу лунного сияния, Льюис ясно разглядел его. Лицо существа было чисто выбрито, и запах одеколона разливался даже на открытом воздухе. Кожа его оказалась розовой, как абрикос, хоть в двух-трех местах виднелись царапины. Льюис подумал об опасной бритве, которой зверь угрожал Катрин. Может, он приходил в комнату Филиппа, чтобы найти себе хорошую бритву? Он натягивал кожаные перчатки на свои широкие выбритые руки и издавал легкое покашливание, звучавшее как выражение удовольствия. Льюис решил, что он готовится выйти во внешний мир. Зрелище было настолько же трогательным, насколько пугающим Все эти вещи нужны, чтобы чувствовать себя человеком. Существо вызывало жалость в своем старании соответствовать образу, придуманному для него Филиппом. Потерявший наставника, растерянный и несчастный, он пытался смотреть в лицо этому миру так, как его учили. Но пути назад не было. Дни невинности прошли; он никогда больше не будет безгрешным зверем. Пойманный в ловушку своей новой личины, он не имел другого выбора, кроме как продолжать ту жизнь, к которой его приохотил хозяин. Не глядя в сторону Льюиса, он мягко закрыл за собой дверь и пересек двор. Его походка при этом изменилась, звериные прыжки превратились в мелкие шажки, чтобы симулировать человеческие движения.
Потом он исчез.
Льюис ждал в тени, тяжело дыша. Его кости ныли от холода, а ноги онемели. Зверь явно не собирался возвращаться, так что Льюис вышел из укрытия и толкнул дверь. Замок был не заперт. Когда он ступил внутрь, в ноздри ему ударила вонь: густой запах подгнивших фруктов вперемешку с ароматом одеколона, зоопарк и будуар одновременно.
Он спустился вниз по скользким каменным ступеням, миновал короткий коридор и приблизился к двери. Она тоже была открыта Голая лампочка освещала чудовищную сцену.
На полу лежал большой вытертый персидский ковер. Стояла скудная мебель — небрежно прикрытая одеялом кровать и шкаф, набитый одеждой. На полу гора гниющих фруктов, часть из них раздавлена. Смердящее ведро для испражнений. На стене — большое распятие. На камине — фотография Катрин, Филиппа и Льюиса, улыбающихся там, в солнечном прошлом В тазу лежали бритвенные принадлежности зверя: мыло, щетки, бритвы. Свежая мыльная пена На комоде небрежно валялись деньги, рядом шприц и несколько пузырьков. В конуре было тепло: должно быть, комната примыкала к котельной. Сола Льюис нигде не увидел.
