— Ты не можешь этого знать. Еще не можешь.
— Я знаю то, что я знаю, — сказал он, и она почувствовала легкий испуг от его настойчивости. — Я не хочу, чтобы наше объяснение превратилось в мыльную оперу. Давай поедим.
Когда они закончили обильную трапезу, Билл упаковал остатки в сумку-холодильник и снова привязал ее к багажнику «харлея». Никто так и не приехал сюда. Берег по-прежнему принадлежал им одним. Они спустились к воде и опять уселись на большой камень. Рози начинала испытывать сильную привязанность к этому камню. Это такой камень, подумала она, к которому можно приходить раз в месяц, просто чтобы сказать ему спасибо… Если, разумеется, она останется жива.
Билл обнял ее, потом положил пальцы левой руки на ее правую щеку, повернув к себе ее лицо, и начал целовать. Через пять минут она и впрямь почувствовала себя близкой к обмороку. Наполовину во сне, наполовину наяву, она испытывала такое наслаждение, о существовании которого не подозревала. Наслаждение придавало смысл всем книгам и фильмам, которые она никогда раньше не понимала, но принимала на веру, как слепой принял бы на веру утверждение зрячего, что восход — очень красивое зрелище. Щеки у нее пылали, груди набухали и таяли под его нежными прикосновениями через блузку, и она поймала себя на том, что хотела бы оказаться без лифчика. Эта мысль заставила ее щеки вспыхнуть еще ярче. Сердце ее билось как сумасшедшее, голова кружилась, но это было сладостно. Все было упоительно хорошо. Через черту — и прямо в чудо. Она коснулась Билла рукой там, внизу, и почувствовала, что он тоже возбужден.
Он оставил ее руку там, где она была, еще на минуту, потом нежно отвел ее и поцеловал ладонь.
— Больше не надо, — сказал он.
— Почему нет? — Она взглянула на него с искренним удивлением, без всякого притворства. Норман был единственным мужчиной, которого она знала с сексуальной стороны за всю свою жизнь, и он был не из тех, кто возбуждался просто потому, что до него дотрагивались через брюки. Иногда — особенно в последние несколько лет — он вообще не возбуждался, если не считать возбуждением желание избить ее.
— Потому что я не смогу остановиться, не испытав тяжелейшего приступа боли от неудовлетворенного желания, а я должен остановиться.
Она нахмурилась и посмотрела на него с таким искренним изумлением, что он расхохотался.
— Не обращай внимания, Рози. Просто я хочу, чтобы все было прекрасно в нашей первой близости — никаких комаров, кусающих нас в непотребных местах, никакого валяния в колючей траве, никаких мальчишек-первокурсников, появляющихся в критический момент. Кроме того, я обещал отвезти тебя назад к четырем, чтобы ты успела сделать свои дела на набережной Эттинджерс, и я не хочу, чтобы ты все время смотрела на часы.
Она взглянула на свои часики и поразилась, увидев, что уже десять минут третьего. Если они сидели и обнимались на камне всего пять или десять минут, как же это могло быть? Она пришла к неожиданному, но сладостному заключению, что никак не могло. Они провели здесь как минимум полчаса, а то и минут сорок пять.
— Пошли, — сказал он, слезая с камня, и поморщился, когда его ступни опустились в холодную воду. Она угадала, с каким трудом он подавляет возбуждение. «Это я сделала», — подумала она, и ее ошеломили те чувства, которые нахлынули на нее вместе с этой мыслью: радость, восхищение им и притом некоторое удовлетворение собой.
Она слезла с камня вслед за ним и ощутила его руку в своих, прежде чем сообразила, что сама взяла ее.
— Ладно. Что теперь?
— Как насчет небольшой прогулки перед тем, как поедем назад? Надо остыть.
— Хорошо, но давай держаться подальше от лис. Я не хочу снова беспокоить их.
«Ее, — поправила она мысленно себя, — я не хочу снова тревожить ее».
— Ладно, мы пойдем в противоположную сторону.
Она стиснула его ладонь, привлекая к себе. Когда он снова повернулся к ней, Рози очутилась в его объятиях и обняла его за шею. Твердая выпуклость ниже его живота не опала до конца — пока еще нет, и она была рада этому. До сегодняшнего дня она и представить себе не могла, что в этой твердости есть нечто такое, что может по-настоящему нравиться женщине. Она искренне считала это выдумкой тех журналов, чьей основной задачей была реклама одежды, косметики и средств по уходу за волосами. Теперь она, наверное, знала чуть больше. Она крепко прижалась к этому твердому месту и посмотрела ему в глаза.
— Можно, я скажу сейчас то, что моя мать учила меня говорить, когда я первый раз отправилась в гости на день рождения? Мне было тогда, кажется, лет пять.
— Давай, — сказал он улыбнувшись.
— Спасибо тебе за это чудесное время, Билл. Спасибо за самый чудный день в моей жизни, который я провела с тех пор, как повзрослела. Спасибо, что пригласил меня.
Билл поцеловал ее.
— Этот день и для меня был чудесный, Рози. Прошли долгие годы с тех пор, как я чувствовал себя таким счастливым. Давай прогуляемся.
На этот раз, держась за руки, они пошли вдоль берега на юг. Он повел ее по другой тропинке наверх, на цветущий луг, который выглядел так, словно его никто не касался много лет. Полуденное солнце освещало его, и бабочки бесцельно порхали в тимофеевке. Жужжали пчелы, а слева от них без устали долбил дерево дятел. Билл показывал ей цветы, называя большинство из них. Рози заметила гроздья грибков у основания дуба, стоявшего на опушке, и сказала, что это поганки, но не очень опасные, потому что они горькие на вкус. А вот теми ядовитыми грибами, у которых нет горького привкуса, неопытный человек может отравиться и умереть.
К тому времени когда они вернулись к месту пикника, приехали студенты, про которых говорил Билл, — полный автобус. Они были милые, но очень шумели, таскали набитые пивом сумки в тень, а потом натягивали сетку для волейбола. Парень лет девятнадцати носил на руках свою подружку в шортах цвета хаки и лифчике «бикини». Когда он перешел на рысь, она стала радостно кричать и колотить кулачками по его коротко остриженному затылку. Глядя на них, Рози стала опасаться, не донесутся ли вопли девчонки до лисицы на ее лужайке, и решила, что донесутся. Она зримо представила, как, накрыв мехом спящих, насосавшихся молока лисят, она лежит там с поднятыми ушами, настороженными, умными глазами, быть может, чересчур яркими от приступа бешенства.
Псов бешенство валит быстро, но самки могут долго носить его в себе, вспомнила Рози, а потом на ум пришли поганки, которые заметила на опушке, растущие в тени, где было сыро. Паучьи поганки — называла их мать, показывая их Рози как-то летом. Название, наверное, было не очень правильным, Рози никогда не встречала его ни в одной книжке о растениях. Она не могла забыть их отвратительный вид: бледную и блестящую плоть, усеянную темными пятнышками, действительно напоминающую пауков, если обладаешь хорошим воображением… А у нее оно было хорошим.
