Марк, Анна-Мари – французские родители и воспитатели внушают уважение, но при этом не выглядят диктаторами. Они не стремятся вырастить детей послушными роботами. Напротив, они прислушиваются к малышам и постоянно с ними разговаривают. Самые авторитетные родители среди моих знакомых говорят с детьми на равных, а не как хозяева с подчиненными.
– Когда что-то запрещаешь, всегда нужно объяснять причину, – говорит Анна-Мари.
Когда я спрашиваю французов о том, какими бы они хотели видеть своих детей, большинство отвечает: чтобы были уверены в себе и нашли свое место в мире. Они желают, чтобы у их малышей был собственный вкус и мнение. Французы даже начинают беспокоиться, если дети слишком послушны. Им важно, чтобы дети проявляли характер. Но они верят, что достичь этого можно лишь в том случае, если дети уважают границы и умеют владеть собой. Поэтому одного характера мало: должна быть еще и система ограничений.
Мне очень сложно находиться среди таких воспитанных детей и родителей, чьи ожидания столь высоки. Каждый день я сгораю от стыда, когда близнецы начинают громко кричать или капризничать, когда мы идем по двору. Это как сигнал всем жителям нашего дома, у которых окна во двор: америкашки идут!
Однажды в рождественские каникулы нас с Бин приглашают на полдник к одной из ее подружек. Детей угощают горячим шоколадом с печеньем, а меня – чаем. Мы сидим за столом, и Бин решает, что самое время пошалить. Делает глоток шоколада… – и выплевывает его обратно в чашку.
Я в ужасе. Я бы толкнула ее ногой под столом, да боюсь задеть чужого ребенка. Шиплю, чтобы прекратила, но не хочется портить всем полдник и устраивать скандал. Тем временем хозяйка дома и три ее дочки с ангельским видом сидят за столом и грызут печенье.
Я понимаю, как французам удается выстроить систему ограничений. Но мне совсем непонятно, как им удается удерживать детей в рамках системы, сохраняя при этом самообладание. Невольно вспоминается поговорка: хочешь, чтобы человек не вылезал из канавы, – полезай в канаву вместе с ним. По крайней мере у нас дома – именно так. Если я говорю Бин: «сиди в своей комнате», то я должна сидеть в комнате вместе с ней, иначе она обязательно выйдет.
Эпизод с Лео в парке внушил мне уверенность в своих силах, теперь я пытаюсь быть строгой мамой все время. Но это не всегда срабатывает. Я не всегда угадываю, когда нужно «закрутить болт», а когда, наоборот, ослабить.
Обращаюсь за советом к Мадлен, французской няне, работавшей в семье Робин и Марка. Мы с ней отправляемся обедать. Мадлен живет в маленьком городке в Бретани – это на западе Франции, но сейчас работает в ночную смену в парижской семье, где недавно родился малыш. (Ребенок все еще учится спать по ночам, объясняет Мадлен.)
Мадлен 63 года, у нее трое сыновей. Короткие седеющие каштановые волосы, теплая улыбка – она излучает спокойную уверенность, которую мне уже приходилось наблюдать у знакомых французов. Как и они, эта женщина убеждена в правильности своих методов.
– Чем избалованнее ребенок, тем он несчастнее, – говорит она практически сразу, как только мы садимся за стол.
Как же ей удается управляться со своими подопечными?
– Les gros yeux, – отвечает она. Это значит – «большие глаза».
Мадлен превращается из доброй бабули в розовом свитере и шарфике в злобную сову. Если даже она утрирует, «большие глаза» выглядят очень убедительно.
Я тоже хочу научиться делать les gros yeux. Когда приносят салаты, мы начинаем тренироваться. Поначалу мне трудно изображать сову и не смеяться. Но, как и с Фредерик в парке, мне постепенно удается поверить в свои силы, и я чувствую разницу. Смеяться уже не хочется.
Мадлен говорит, что она вовсе не испугом пытается заставить детей слушать ее. «Большие глаза» наиболее эффективны, если с малышом установлена тесная связь, есть взаимное уважение. По словам Мадлен, самое приятное в ее работе – это когда удается установить с ребенком взаимопонимание, словно они смотрят на мир одними глазами. В таком случае она предугадывает поступки ребенка еще до того, как ему придет в голову что-то сделать. Надо внимательно наблюдать за ним, говорить с ним, давать ему определенную степень свободы. И понимать, что ребенок – тоже человек.
Чтобы выстроить с ребенком такие отношения, в рамках которых он будет реагировать на «большие глаза», необходимо сочетать строгость с гибкостью, предоставлять детям и автономию, и выбор.
– Детям нужно давать свободу, чтобы они могли проявить свою личность, – говорит она.
Мадлен считает, что строгость не противоречит взаимопониманию. Ее авторитет рождается как бы изнутри взаимоотношений с ребенком: она не давит на детей. Ей удается найти равновесие между общением на равных и авторитетом воспитателя.
– К детям нужно прислушиваться, но границы устанавливают взрослые, – объясняет она.
«Большие глаза» – знаменитый воспитательный метод во Франции. Бин жуть как боится, что воспитатель в яслях покажет les gros yeux! Даже взрослые французы до сих пор помнят, как на них смотрели «большими глазами» или делали что-то похожее.
«У нее было такое особое выражение лица», – пишет о своей матери Клотильда Дюсолье, парижский кулинарный критик. А еще ее отец и мать «начинали говорить особым голосом, когда мы переходили границы дозволенного. На их лицах появлялось суровое, раздосадованное, недовольное выражение, и они говорили: “Нет, это плохое слово”. Нам становилось стыдно, мы чувствовали себя немного униженными. Но это быстро забывалось».
Любопытно, что Клотильда с нежностью вспоминает «большие глаза» – как и систему ограничений, в рамках которой применялся этот метод. «Она всегда очень четко давала понять, что можно, а что нельзя, – пишет она о своей матери. – Ей удавалось быть любящей мамой и внушать нам уважение, даже не повышая голос.»
А вот я часто повышаю голос на детей. Криком иногда удается заставить их почистить зубы или вымыть руки перед ужином, но я после этого чувствую себя ужасно, и атмосфера в доме стоит та еще.
Бывает, что и французы обращаются к детям на повышенных тонах. Однако они предпочитают наносить тактические удары, а не открывать сплошной огонь. Крик приберегают для совсем уж экстренных случаев, когда «донести мысль» больше никак не получается. Когда же я кричу на детей в парке или дома при гостях, французы всегда очень нервничают, словно стали свидетелями серьезного нарушения.
Американцы – и я в том числе – связывают понятие родительского авторитета с дисциплиной и наказанием. Французы о наказаниях не упоминают никогда. Они говорят об éducation – обучении детей. То есть, детей постепенно учат тому, что приемлемо, а что нет. Поскольку родитель выступает в роли учителя, а не полицейского, само общение детей и родителей окрашено в более спокойные тона. Когда Лео отказывается пользоваться взрослыми приборами за столом, представляю, что учу его пользоваться вилкой так же, как учила бы буквам алфавита. Так мне проще сохранять терпение и спокойствие. Мне больше не кажется, что меня не уважают, и я не сержусь, если он не подчиняется немедленно. Поскольку Лео чувствует, что напряжение уходит, он с большей охотой пробует воспользоваться вилкой. Я не кричу, и всем гораздо приятнее ужинать.
А еще я не сразу понимаю, что американцы и французы вкладывают разное значение в слово «строгость». Для американцев «строгий» человек тот, кто обладает полной властью, – на ум приходит суровый неулыбчивый воспитатель. Немногие мои знакомые американцы захотели бы наградить этим эпитетом самих себя. Зато почти все французы с гордостью называют себя строгими родителями. Однако подразумевают они совсем другое. Французы строги в том, что касается нескольких основных правил, и довольно либеральны во всем остальном. Это все та же система ограничений: жесткие рамки, но в их пределах – полная свобода.
«Ребенку нужно предоставить как можно больше свободы, не заставляя его соблюдать бессмысленные правила, – пишет Франсуаза Дольто в книге «Основные этапы детства». – Нужно оставить лишь правила, необходимые для его безопасности. По опыту – то есть попытавшись их нарушить – он поймет, что без правил не обойтись, что родители не станут насаждать их, лишь бы раздосадовать его.» Другими словами, строгость в ключевых моментах доказывает всего лишь, что родители действуют сообразно здравому смыслу, и дети в таком случае, скорее всего, будут слушаться.
Вполне в духе Дольто парижане из среднего класса признаются, что, как правило, не заводятся из-за маленьких детских шалостей – bêtises. Детям свойственно шалить.
– Если за все провинности ругать одинаково, как дети поймут, какие из них серьезные? – замечает моя подруга Эстер.
Но те же самые французы признаются, что есть нарушения, на которые нужно реагировать немедленно. «Запретные зоны» у всех разные. Но почти все мои знакомые французы отмечают, что никогда не стали бы терпеть неуважение к окружающим. Они имеют в виду необходимость говорить все эти bonjour, au revoir и merci, а также вежливое обращение к родителям и взрослым.
