Под полным запретом находится и физическая агрессия. Детям американцев часто сходит с рук, когда они бьют своих родителей, хотя прекрасно знают, что это запрещено. Французы такого терпеть не станут. Однажды Бин ударила меня на глазах нашего соседа Паскаля, холостяка лет пятидесяти, ведущего довольно богемный образ жизни. Обычно Паскаль – милейшей души человек, но тут он прочитал суровую лекцию о том, что «так нельзя». Уверенность, с которой он произносил эту речь, меня просто восхитила. А Бин и вовсе оторопела от его слов.
Что касается отхода ко сну, тут можно видеть, как французы балансируют между строгостью и спокойным отношением. Например, некоторые родители говорят, что, когда приближается время спать, детям запрещено покидать свою комнату. Зато здесь они могут заниматься чем угодно.
Устанавливаю это правило у нас в доме, Бин оно очень нравится. Ее совсем не смущает тот факт, что она вынуждена сидеть в своей комнате. Она гордо повторяет:
– В своей комнате я могу делать, что хочу!
Обычно она играет немножко, читает и потихоньку засыпает сама.
Когда близнецам исполняется два года, и они переселяются из колыбелек в более «взрослые» кроватки, ввожу для них такое же правило. Они живут в одной комнате, поэтому ведут себя куда более шумно, чем Бин. Я только и слышу, как они гремят конструктором. Но если грохот не внушает опасения в их безопасности, к ним в комнату я не захожу. (Иногда, если уже поздно, а они по-прежнему бушуют, все-таки захожу и напоминаю: «Пора спать», а потом выключаю свет. Кажется, они не воспринимают это как нарушение принципа «в своей комнате делаю, что хочу». К тому моменту они обычно уже устают и без возражений забираются в кроватки.)
Что касается родительского авторитета, я склонна делить мир на черное и белое. Чтобы избавиться от такого восприятия, наведываюсь в гости к Даниэлю Марселли. Марселли возглавляет детское психиатрическое отделение большой клиники в Пуатье. Его перу принадлежит более десятка книг; последняя называется «Слушаться разрешено» (Il est permis d’obéir). Книга предназначена родителям – это размышление на тему родительской власти.
Марселли излагает свою точку зрения сложными предложениями, цитируя Ханну Арендт и изумляясь парадоксам. Его любимый парадокс: чтобы укрепить свой авторитет, родители должны почти все время соглашаться с детьми.
– Если вечно все запрещать, превращаешься в тирана, – объясняет Марселли за кофе с шоколадными конфетами. По его словам, весь смысл родительской власти в том, чтобы разрешать детям делать определенные вещи, а не препятствовать этому.
Марселли приводит пример: допустим, ребенок хочет апельсин, или стакан воды, или поиграть на компьютере. В традициях современного французского «либерального воспитания» ребенок должен спросить разрешения, прежде чем сделать это. Марселли одобряет такой подход, но замечает, что родители почти всегда должны отвечать: «Да, можно».
– Запрещать можно лишь изредка… нельзя трогать хрупкие вещи или делать что-то небезопасное. Но в целом задача родителя – научить ребенка спрашивать разрешения, прежде чем осуществить свое желание.
Марселли говорит, что это обучение ставит и более долгосрочную задачу, не менее парадоксальную: если ребенок соблюдает все правила, рано или поздно наступит момент, когда он сознательно откажется подчиниться, и ничего плохого в этом нет.
– Признаком хорошего воспитания является умение ребенка время от времени сознательно идти наперекор родительской воле. Ведь умение не подчиняться приказам невозможно без умения быть послушным. Покорность унизительна, – поясняет Марселли. – А вот умение слушаться помогает ребенку взрослеть.
(Он говорит также, что нужно разрешать детям смотреть телевизор, чтобы у них со сверстниками было общее культурное поле.)
Чтобы понять рассуждения Марселли о родительском авторитете, надо быть французом (во Франции философию преподают в старших классах). Я поняла лишь одно: ограничения детям нужны еще и потому, что иногда позволяется нарушать их, а потом можно снова вернуться к системе, которая никуда не денется.
Марселли повторяет мысль, которую я часто слышала от французов: без запретов дети потерялись бы в море своих желаний. («По природе своей человек не знает границ», – говорит он.) Французские родители подчеркивают важность ограничений, потому что знают: без них дети попали бы в стихию собственных импульсов. Запреты помогают сдержать внутреннюю бурю и утихомирить ее.
Это, пожалуй, объясняет тот факт, что мои дети – единственные, кто устраивает публичные истерики в парижских парках. Истерика помогает ребенку, когда его переполняют эмоции, но он не понимает, как себя контролировать. Другие дети привыкли слышать слово «нет» и умеют принимать отказ. Но не мои. Мое «нет» звучит слабо и неуверенно. Оно неспособно положить конец веренице капризов.
Марселли утверждает, что послушные дети тоже могут быть творческими личностями («пробужденными», как он говорит), то есть пребывать в том состоянии, которое французы называют «расцветом». Идеал французов – сделать так, чтобы ребенок «расцвел» в рамках системы ограничений. Конечно, есть и такие родители, которые считают «расцвет» важным настолько, что ради него готовы пренебречь системой. Марселли не скрывает своего отношения к ним. Он говорит, что их дети «чувствуют себя плохо и вырастают несчастными во всех смыслах этого слова».
Я прониклась этими новыми идеями. И отныне решаю быть авторитетной мамой – но не тираном. Однажды вечером, укладывая Бин спать, говорю ей, что поняла: ей иногда нужны шалости. Бин сияет. У нас наступает полное взаимопонимание.
– А ты можешь это папе объяснить? – просит она.
На самом деле Бин, которая посещает французский детский сад, разбирается в вопросах дисциплины гораздо лучше меня. Однажды утром стою во дворе нашего дома. Саймон уехал в командировку, я одна с детьми, и мы опаздываем. Мне нужно усадить малышей в коляску и отвезти их в ясли, а Бин доставить в сад. Но близнецы хотят идти пешком, а это займет слишком много времени. Соседи слышат наши переговоры и даже могут наблюдать за их ходом. Напустив на себя самый что ни на есть авторитетный вид (насколько это возможно, ведь я даже не выпила свой утренний кофе…), решительно приказываю им забираться в коляску.
Никакого эффекта.
Бин смотрит на меня исподлобья. Кажется, она считает, что мне должно быть стыдно – не могу управиться с такими малышами.
– Да ты просто скажи: а ну-ка, раз, два, три! – произносит она с явным раздражением. Видимо, так говорят ее воспитатели, пытаясь заставить несговорчивого ребенка слушаться.
«Раз, два, три» – тоже мне наука! Некоторые американцы наверняка так говорят. Но логика этого действа чисто французская.
– Вы даете ребенку время и проявляете к нему уважение, – объясняет Марселли. – Ребенок должен играть активную роль в процессе воспитания, и вы даете ему такую возможность, оставляя время, чтобы отреагировать.
В своей книге Марселли приводит в пример ребенка, схватившего острый нож. «Его мать смотрит на него и говорит твердым, но нейтральным тоном, слегка нахмурив брови: “Положи на место!” Допустим, ребенок смотрит на мать, но не реагирует. По прошествии пятнадцати секунд мать добавляет уже более решительно: “Сейчас же положи!” Еще через десять: “Ты понял меня?”»
По мнению Марселли, тогда-то шалун уж точно должен положить нож на стол. «Голос становится ласковым, и она говорит: “Молодец”. А потом объясняет, почему брать нож опасно и как им можно порезаться.»
Марселли отмечает, что ребенок, хоть и послушался, активно участвовал в процессе. Обе стороны в этой ситуации проявили уважение друг к другу. «Ребенок подчинился, мать благодарит его за это, но не чрезмерно, ребенок признает ее авторитет… Чтобы такое произошло, нужны слова, нужно время, нужны терпение и умение слушать друг друга. Если бы мать бросилась к ребенку и просто вырвала нож у него из рук, он бы ничего не понял.»
Найти среднее арифметическое между повелеванием и уважением к ребенку, умением слушать его очень сложно. Однажды одеваю Джоуи перед уходом из яслей, он вдруг начинает плакать. А я вся проникнута новой идеей: главное слово – за мной. И реализую ее с рвением новообращенного фанатика. Решаю, что это случай из разряда «Эдриен и весы», моя задача – просто заставить Джоуи одеться.
Но Фатима, любимая воспитательница моего сына, слышит его хныканье и заходит в раздевалку. Она избирает совершенно иную тактику. Дело в том, что дома Джоуи периодически закатывает истерики, но в яслях такое случается редко. Фатима наклоняется к нему и гладит его по голове.
– В чем дело? – ласково спрашивает она.
Для нее эта истерика – не абстрактный и неизбежный каприз «ужасной двухлетки», а попытка человека рассказать о чем-то – маленького, но вполне рационального человека.
