Леонид на этих словах с опаской посмотрел на нас. Мы, сколько могли, сохраняли серьезность, первой не выдержала Настя. Как только девушка засмеялась, то и Петрович, и Мишель, и я уже не могли удержаться от хохота.
В таком жизнерадостном настроении, подхватив рюкзаки, мы выдвинулись в сторону близлежащего буддистского монастыря. Мессинг, чтобы хоть немного реабилитироваться перед нами за свои долгие размышления по части дорог, которые мы выбираем, прочел нам вслух замечательное стихотворение своего любимого русского поэта XIX века Василия Дмитриевича Лебелянского о трудной дороге вверх. Прежде чем прочесть его, Мишель рассказал нам следующее:
– Вы, коллеги, конечно, знаете, что в поэтическом наследии Василия Дмитриевича Лебелянского довольно много стихотворений, оказывающих специфическое воздействие на человека и даже на мир. Лебелянский создавал эти стихотворения, чтобы сделать свою весьма трудную жизнь хотя бы чуточку легче. Поэт с самой юности страдал целым букетом фобий, в числе которых была и очень своеобразная – боязнь дальних дорог. Стихотворение, которое я сейчас прочту вам, как раз и написано на тот случай, чтобы всякий его прочитавший или прослушавший легче перенес путешествие.
И Мессинг прочел:
«Нелегко разрываться на старые искры в причудах чужого минувшего.
Проще видеть за этим закатом какие-то новые в памяти странности.
Упиваться волнением, стирая в сознании надежду на самое лучшее.
Сохранять тишину в этой все повидавшей умеренной данности
Всех времен. Пораженье укрылось за склоном холма. Одинокие
Предлагались решенья, которым давалось довольное прошлое.
Оставались шаги по стеклу в неприличности очень уж легкие.
Сохранялось на сферах тяжелых лишь только серьезно хорошее.
Продолжение жалело себя. И за этими серыми мутными сферами
Что-то радостно пело по нотам. Полночными сонными искрами
Кто-то мир укрощал. И давалось здесь каждому истина верою.
И рождались слова. И на свечи здесь ладаном вяло так брызгали,
Понимая, что много кажется в вечности сладостно прожитым.
Тишина воцарилась над миром. Чужими в эпоху стремленьями
Растворяется то, для чего по дорогам никем никогда здесь нехоженым
В эту ночь уползают следы тишины. И направленным в прошлое веяньем
Растворяется мир в пустоте. По законам великой и славной прозрачности
День минувший собой остается до этого мира от трудного года уставшего.
Сферы века окажутся слишком уж в свете традиции выжженной мрачными.
Перейдут в тишину повседневности вечность сурово кому-то отдавшие».
Часть 3. В чужой монастырь со своими дыхательными практиками не лезь!
И действительно, как только Мессинг продекламировал это стихотворение, я заметил, что на душе, на сердце стало как-то сразу легче, спокойнее. С годами я научился ценить спокойствие, хотя прекрасно помню, как в молодости не соглашался с Пушкиным, утверждавшим, что главное в жизни – это покой и воля. Точнее сказать, про волю, про свободу я соглашался, а вот про покой никак согласиться не мог. Однако это было в молодости, теперь же я стал понимать гения русской поэзии, для которого именно спокойствие было на первом месте. Думаю, что похожее ощущение от стихов Лебелянского испытали и мои товарищи – мы подхватили рюкзаки и бодро зашагали вверх по горной тропе, наслаждаясь полуденным теплом и пением южных птиц.
Эксперимент с дыханием по Белоусову
Через четыре часа, как мы и планировали, на лесистом склоне Кайласа показались стены и крыши того самого монастыря, который мы выбрали на карте как самый ближний из буддийских монастырей. Ворота нам отворил молодой послушник. Он улыбнулся и на хорошем английском объяснил, что сейчас почти все монахи на обязательных работах, но скоро они освободятся и смогут пообщаться с нами.
– Пока вы можете здесь отдохнуть с дороги, – сказал послушник.
Мы так и сделали. Разложив багаж и приведя себя в порядок, мы решили, что теперь уж точно настало то самое время, когда мы с полным правом можем воспользоваться рекомендациями Александра Федоровича Белоусова; то есть испытать на себе то, что зафиксировал древний лечебник: попытаться дышать регламентированно – так, чтобы выдох был длиннее вдоха, а вдох поверхностным. И только Петрович, Леонид и я расположились возле пагоды, желая приступить к испытаниям этой дыхательной техники, как показавшийся в дверях Мессинг остановил нас:
– Дорогие коллеги, прекрасно понимаю ваше нетерпение и желание поскорей опробовать методики дыхания, рекомендованные Белоусовым, но очень прошу вас прежде выслушать меня. Подумайте сами, други мои, вот сейчас вы втроем начнете дышать, делая выдох длиннее вдоха, а вдох поверхностным. А если эта техника в здешних условия окажется для ваших организмов не самой подходящей?
– Что может случиться? – спросил Петрович.
– Петрович, ну откуда, голубчик, я знаю? Я только предполагаю и предлагаю. Предлагаю начать дышать по белоусовской технике не всем сразу, а для начала кому-нибудь одному.
– Давайте попробую я, – вызвался Петрович. Нам с Леонидом ничего не оставалось, как согласиться, впрочем, немного завидуя нашему товарищу, которому предстоит пережить то, о чем писал Александр Федорович. Но и правоту Мессинга мы признали безоговорочно.
Петрович приступил. Он делал вдох несколько короче, нежели мы предпочитаем делать обычно, но зато компенсировал поверхностность вдоха нарочитой долготой выдоха. Так продолжалось несколько минут. Когда Петрович завершил дыхательный эксперимент, стало заметно невооруженным глазом, чувствовал он себя лучше, чем прежде. И только уже мы с Леонидом собрались продолжить дело, так удачно начатое Петровичем, как нас вновь остановил Мессинг.
– Прошу вас, дорогие коллеги, – сказал Мишель, – немного повременить с реализацией этой техники. Очевидно, что у Петровича все прошло хорошо, но ради всеобщей безопасности нижайше прошу вас выдержать, ну, скажем, пару часов, в течение которых мы еще понаблюдаем за Петровичем. Ведь, согласитесь, мы не ведаем, каковы последствия применения этих техник дыхания в каждом конкретном случае.
Мы согласились понаблюдать, как в дальнейшем подействует на нашего Петровича методика неравномерного дыхания, обнаруженная Белоусовым в старинном лечебнике. Тем времени из пагоды монастыря вышла Настя. Она как-то необычно посмотрела на Петровича – тоже, видимо, заметила, что с нашим другом произошли позитивные изменения. Леонид рассказал Насте, как Петрович дышал по старым техникам, но тут же предупредил, что повторять эксперимент пока что не стоит.
Белоусовская методика может и навредить!
К нам стали подходить возвращающиеся с работы монахи. Все они говорили по-английски, а некоторые даже и по-русски, что не могло нас не радовать. Монахи, узнав цель нашего путешествия, обрадовались и рассказали нам, что в их монастыре разным способам дыхания и влиянию их на человека вот уже много веков уделяется повышенное внимание. Знания эти передаются из поколения в поколение.
Длительные наблюдения позволили выявить одну закономерность: продолжительность жизни напрямую зависит от способа дыхания. То есть, считают монахи, каждый из нас вправе выбрать приемлемую для себя стратегию дыхания из тех, что выработаны за многие века человечеством.
Вот только очень важно, чтобы выбранный способ дыхания не вступал в конфликт со спецификой консистенции воздуха того места, где этот способ дыхания используется.
– Только что один из нас испытал на себе воздействие старинного способа корректировки дыхания, – заметил Мессинг.
– А что это за способ? – поинтересовались монахи.
Мессинг рассказал. Как только Мишель закончил свой рассказ, сидящие с нами монахи взволнованно переглянулись, и один из них сказал:
– Господа, эта техника дыхания знакома нам очень хорошо, однако считаем нужным довести до вашего сведения, что применение данной методики в климатических условиях нашего монастыря, как это ни прискорбно, не просто непродуктивно, но, более того, вредно для здоровья…
Мы с ужасом посмотрели на Петровича. Монах же продолжил:
– Объясняется все довольно-таки просто: короткий вдох и долгий выдох способствуют тому, что в организм дышащего таким образом поступает в большом количестве кислород. Причем, господа, в гораздо большем количестве, нежели при обычном дыхании. Конечно, вы скажете, что это хорошо, но…
– Что – «но»? – я знал, что перебивать собеседника недопустимо, однако когда монах после этого «но» замолчал, я не выдержал.
Монах не обиделся, только улыбнулся. Надо сказать, что эта улыбка в какой-то степени успокоила меня. Монах продолжил:
– Расположение нашего монастыря, да и горы Кайлас таково, что в здешнем воздухе наблюдается обилие кислорода. В какой-то степени это хорошо. Но только, господа, в какой-то степени. Когда концентрация кислорода в организме превышается, кислород из газа животворящего превращается в газ вредоносный. Проще говоря, кислородом можно отравиться. Боюсь, что ваш друг превысил допустимую концентрацию кислорода, прибегнув к технике медленного выдоха…
