– Подумай, принц, что такое капля? Это ограниченный объем жидкости, не так ли? Ну, каков тогда ответ?
Принц Голан задумался и вдруг понял, в чем суть ответа на загадку Старого Краба. Ответ был теперь абсолютно на поверхности. И как же принц сам не догадался?! И почему были нужны подсказки Морского Змея? Когда Старый Краб вновь явился на водной глади спокойного сегодня моря, то Голан сразу же дал ему ответ, так умело подсказанный Морским Змеем, но все же, смело можно сказать, найденный принцем самостоятельно – не забудем, что принц был все-таки умен:
– Я посчитал, сколько капель в море. Ответ таков: в море одна капля.
И после паузы принц Голан улыбнувшись добавил:
– Только капля эта очень большая.
Промолчал Старый Краб, несколько удрученный находчивостью юноши. С подозрением посмотрел на Морского Змея, но тот как ни в чем не бывало плескался в мягкой изумрудной волне, подставляя солнцу серебристую чешую. Делать было нечего, кроме как принять ответ на второй вопрос испытания как ответ правильный и задать третий, то есть заключительный вопрос. Старый Краб так и сделал:
– Теперь тебе, юноша, предстоит провести еще один подсчет…
С этими словами Старый Краб непонятно откуда вытащил наполненный чем-то громадный мешок. Вытащил и продолжил свою речь:
– Это, юноша, мешок с зерном. Тебе нужно до сегодняшнего вечера посчитать, сколько зерен в мешке. Только и всего.
И исчез, как и в прошлые разы, Старый Краб в морских водах. А Морской Змей перестал плескаться и подплыл к опечаленному юноше. Подплыл и сказал:
– Ну вот что ты печалишься? Сам же понимаешь по прежним заданиям, что считать тебе ничего не придется, а ответ искать нужно будет как-то иначе.
– Но как?! – воскликнул принц Голан, чуть не плача.
– Да очень просто! – ответил Морской Змей. – Знаешь мельницу за холмом?
Принц кивнул.
– Ступай туда, – продолжил Морской Змей, – там сам все поймешь.
И принц Голан отправился, прихватив с собой громадный мешок с зерном, на знакомую с детства мельницу за холмом. Дойдя до места, принц встретил мельника. Признаться, Голан не знал, что ему сказать, но мельник сам, увидав громадный мешок, обратился к принцу:
– Никак сын нашего короля решил лично воспользоваться услугами нашей мельницы? Очень польщен. Спасибо за доверие. Даже не думал, что моя скромная мельница привлечет самого наследника престола. Давайте сюда ваш мешок и посидите пока что здесь, а я все сделаю сам, сделаю, как говорится, собственноручно. Не прошло и получаса, как добрый мельник вынес громадный мешок обратно к принцу Голану. Мельник даже не взял с принца платы за труды – столь лестно было и без того обслужить наследника самого короля Карла.
Что же сделал мельник с содержимым мешка Старого Краба? Конечно, вы уже догадались – сделал то, что и положено делать мельнику: смолол зерно в муку. Потому-то, когда добрался принц Голан до берега моря и открыл там мешок, ответ на вопрос Старого Краба пришел сам собой. И когда Старый Краб к вечеру явился за ответом, то принц сказал, показывая на стоящий рядом мешок:
– Тут, уважаемый Старый Краб, нет ни одного зерна, то есть ответ, как в первом случае, будет ноль.
С сомнением Старый Краб выполз на песчаный берег, раскрыл правой клешней мешок и тогда только понял, что ответ юноша и в этот раз дал верный. Что было делать? Посмотрел Старый Краб на улыбающегося Морского Змея, на счастливого принца Голана, на свое отражение в морской воде и сказал:
– Быть тебе, принц, с этой минуты нашим королем!
Однако ответ принца оказался неожиданным и для Старого Краба, и даже для Морского Змея:
– Спасибо! – сказал принц Голан. – Спасибо вам за доверие. Но я, отвечая на ваши испытательные вопросы, кое-что понял. И поэтому отказываюсь быть морским королем и возвращаюсь к отцу во дворец.
Я так думаю, что вы, благосклонные слушатели, и без моей помощи уяснили, что именно понял принц Голан, проходя испытания Старого Краба. Я только скажу, что с этого момента изменилось отношение принца к отцу, а когда спустя годы стал Голан королем, то правление его прославлено было отсутствием войн и прочих катаклизмов. В морском же королевстве должность короля долго не оставалась вакантной – уговорили все-таки Морского Змея стать королем. И его правление тоже оказалось хорошим, ведь был Морской Змей, как впоследствии и король Голан, добрым, справедливым и мудрым.
Можно, конечно, сказать, что не так уж и беден был крестьянин Иосиф – достаток его мало чем отличался от достатка соседа справа и от достатка соседа слева. Да что там говорить: все крестьяне и в этой деревне, и в других деревнях, что расположены были поблизости, жили примерно одинаково – далеко не богато, но и нельзя сказать, чтобы совсем уж в нищете. Вот в городе – там, да, там были самые настоящие нищие, у которых не было ничего, кроме кусков мешковины, которыми они укрывали костлявые тела свои. Но это в городе; в деревнях же у каждого крестьянина был и домик, и земли надел. Худо-бедно, а все ж как-то кормился всякий крестьянин с такого вот надела. И Иосиф кормился не хуже других. В чем-то даже, пожалуй, и лучше – лучше потому, что, к примеру, у соседа справа было пятеро детей, у соседа слева было семеро детей, а у Иосифа детей не было совсем. И не только детей не было у Иосифа, но не было даже и жены. Проще говоря, крестьянин Иосиф отличался от большинства своих односельчан тем, что не имел семьи.
Жил Иосиф один уже много лет – с тех самых пор, как в мир иной отошли его почтенные родители. Поначалу еще было у него желание жениться, обзавестись семьей, но с годами желание это прошло. Привык Иосиф быть один – один и в доме и в поле. Однако же не только одинокий образ жизни Иосифа отличал его от других крестьян в деревне. Отличался Иосиф от прочих тем, что страсть как любил на долю свою горемычную всякому встречному-поперечному пожаловаться. Еще хорошо, что большую часть времени Иосиф проводил в одиночестве. Если бы всегда Иосиф находился на людях, то жалобам бы просто не было конца. А тогда бы уж точно доля стала горемычная, ведь Иосиф только бы и делал, что жаловался. Ну, согласитесь, что работать в поле ему было бы некогда, что-то творить по дому тоже не хватало бы времени – все же время уходило бы на жалобы. Просто-напросто большой Иосиф был охотник до жалоб. Про таких еще говорят: «Хлебом не корми, а дай пожаловаться».
Идет Иосиф утром в поле, встретит соседа справа и давай тому жаловаться на то, как нынче у него, у бедняка Иосифа, не уродилась пшеница. Что с того Иосифу, что и у соседа справа пшеница тоже не уродилась – чужих жалоб Иосиф не слышит. Впрочем, сосед справа жаловаться и не собирается – пшеница да, не уродилась, так зато ячмень какой в нынешний год славный! Справедливости ради сказать, так и у Иосифа в поле ячмень еще и лучше чем у соседа справа. Только Иосиф этого словно и не видит, а видит лишь то, что пшеница не уродилась. Или, к примеру, вечером идет Иосиф с поля, по пути встречает соседа слева и как начнет жаловаться этому соседу слева на погоду: град, мол, в этом июне такой был сильный, такой могучий, что крышу домика Иосифа пробило в полутора десятках мест насквозь. И нет никакого дела Иосифу до того, что град этот небеса учинили не только над его домиком, но и над всей деревней и даже над деревнями окрестными, а посему крыши пострадали не только у домика Иосифа, но и у домиков всех крестьян в округе. Что скрывать – и городские крыши пробил этот град. И пытается сказать сосед слева жалобщику Иосифу, что крыши все давно уж починены – а крыши и правда починены, и у Иосифа в том числе тоже, на деньги казны – да разве слушает Иосиф. Ведь что ему нужно? Пожаловаться как следует, поплакаться, поделиться горькой долей своей с соседями.
И так случалось почти что каждый день – только когда встречал кого-нибудь на улице Иосиф, как тут же начинали литься жалобы. О чем? Да ровным счетом о чем угодно: о неурожае ржи (если пшеница вдруг уродилась), о непогоде (если погода стояла сухая, то Иосиф жаловался на нехватку дождя; если шли дожди, то сетовал со слезами на глазах о том, как не хватает солнечного тепла и света), о временах года (зимой твердил, как хорошо бывает летом, а летом только и делал, что нахваливал зиму), о бедности своей, о невозможности купить самое необходимое, о том, как перебивается с хлеба на воду, о латаной-перелатаной одежонке своей… До бесконечности можно перечислять то, на что жаловался другим людям Иосиф. А поскольку жаловался Иосиф всегда, то с годами соседи стали обходить дом Иосифа стороной. Завидев же жалобщика, стремились поскорей скрыться от него где-нибудь, только чтобы не слушать в очередной раз плаксивые речи про рожь и сушь, про град и холод, про рваный кафтан и съеденную не то колорадским жуком, не то кабаном картошку. Год от года, а и без того одинокий Иосиф делался еще более одиноким. И все потому, что только и делал на людях, что жаловался. Уже и жаловаться некому, так подойдет Иосиф к березке, что растет возле дома его, и начнет ей плакаться на горькое свое житье-бытье. До того дожалуется, что лист на березке пожелтеет раньше времени. Но жалобщику нет дела до чужих печалей. Да и какое дело может быть до того, что на душе у другого, если в своей собственной душе одни только горести? Так примерно рассуждал про себя Иосиф.
