— Фу, какая гадость!
Пошатывающийся тут же выхватил у Мамы бокал, который она чуть не уронила, и допил, пользуясь тем, что Гала кого-то очень важного водила по выставке. Тут же он пришел в благодушное настроение, наклонился ко мне и стал лохматить мне челку, приговаривая: «Какой хороший мальчик! И ведь не кусаешься, как наши заразы!» Честно сказать, когда он на меня дыхнул, я не укусил его только потому, что нас снимали телевизионщики. Но укусить очень хотелось — Пошатывающийся источал настоящий смрад, от него исходил тошнотворный запах разбавителя № 1, скипидара и еще какой-то мерзости. А также «вискарика» — так он назвал прозрачную жидкость в стаканчиках. Многие мужчины брали этот странный напиток и с удовольствием его смаковали. Какие все-таки люди чудаки! Ни одна порядочная собака не притронулась бы к тому, что так воняет.
От Пошатывающегося я удрал к Маме на ручки. Я заметил, что Кнопка-кошка тоже не сходила с рук, но не своей хозяйки, а Писательницы. Жаль, что Мурзавецкий не видел такого предательства! Но и у меня тоже нашлись поклонники, которые просили Маму дать меня подержать, и я с достоинством переходил из рук в руки, делая людям одолжение. Потом мне это надоело, тем более что там был один молодой человек почти щенячьего возраста, который пытался открутить мне уши, и я улегся под бок Вайдат. К ней публика относилась почтительно, и возле нее образовалось пустое пространство. Лулу же сидела на стульчике, куда ее посадила Голенастая, и как будто любовалась своим изображением на самой большой картине, возле которой собралась целая толпа. Это был тот самый двойной портрет, который писали вместе Художница и Пошатывающийся, как «Репин с Айвазовским», сказал кто-то позади нас. Мама обернулась вместе со мной, и я увидел, что это была знакомая девушка с телевидения. Очень понимающая девушка — она как-то снимала, как я ем курицу с вилки, и уговаривала Маму дать мне еще и еще, потому что ей были нужны какие-то дубли.
— Собачка вышла замечательно, — ответила ей высохшая дама в толстых очках, — но вот зря Гала решилась так позировать. Она очень проигрывает в сравнении с Лулу! Тем более что Лулу одета, а ее хозяйка раздета, лучше было бы наоборот…
Они тихонько похихикали, и Мама тоже хихикнула, взяв меня на руки и уткнувшись носом мне в шерсть — так, чтобы никто этого не заметил. Все прошло бы достаточно чинно и скучно, если бы Мими от волнения не описалась. Поднялась суматоха, и один из гостей, которого толкнули, случайно наступил на лапу Вайдат. Вайдат — очень выдержанная девчонка, она только взглянула на невольного обидчика, слегка показав зубы, но тот от ужаса метнулся в сторону и упал, с грохотом повалив стул. Гала и Художница при этом почему-то побелели и бросились поднимать и утешать этого неуклюжего типа, а хозяйка Вайдат Птичка и моя Мама решили, что с нас хватит, и быстро нас увели. Так что я не видел своими глазами, чем все это закончилось. Прежде чем сесть в машину — Птичка обещала нас подвезти, — мы немного погуляли во дворе, и когда уже совсем собрались уезжать, из подъезда вышла Гала под руку с Пошатывающимся. Вернее, Пошатывающийся висел на руке Галы. Он был такой же, как обычно, то есть покачивался из стороны в сторону и не хотел идти прямо. Гала кричала на него:
— Опять нализался, ублюдок! — и запихивала его в джип.
Но Гала была не права. Пошатывающийся ничего не лизал, он просто пил из стаканчиков, я видел, я ведь наблюдательный. А если кто что и подлизывал, так это была Мими — она, когда хозяйка на минуту спустила ее с ручек, увидела на полу лужицу возле столика с напитками и попробовала, что это такое. Не знаю, понравилось ли ей, но после этого ее слегка покачивало, как Санни после пива. Наверное, и напрудила поэтому.
Вечером Мама в лицах рассказывала Папе про вернисаж. Я оказался героем вечера. На выставке меня все хвалили и называли «светским песиком», наверное, в отличие от оконфузившейся Мими. Папа возразил, что я вовсе не светский, а тусовочный. Потому что такого понятия, как «свет», а тем более «высший свет», сейчас не существует. Мама с ним согласилась, что на самом деле на вернисаже была просто большая тусовка, и некоторых присутствовавших никак нельзя назвать людьми светскими, потому что они не умеют себя вести в приличном обществе, хотя изо всех сил пыжатся казаться важными персонами. Во всяком случае, сказала Мама, те две весьма высокопоставленные дамы, которые, скрываясь за бокалами с шампанским, рассказывали друг другу вполголоса анекдоты на туалетную тему, значительно менее светские особы, чем несчастная Мими, которая сходила в туалет по необходимости, и уж ни в какое сравнение они не идут с великолепной Вайдат. Тут я возревновал, потому что подумаешь — не откусилась, когда ей наступили на лапу, я бы тоже стерпел! Попутно выяснилось, что тот тип, которого она смертельно напугала, оказался известным художественным критиком, и по этому поводу мои родители долго смеялись.
Но когда на следующий день мы встретились в нашем лесу с Художницей и ее собаками, Мама уже не смеялась, а притворилась, что очень переживает, что с критиком так нехорошо вышло, ведь он должен был писать о выставке. Они обе поохали-поахали, а потом расхохотались, вспоминая эту сцену. А вообще Художница осталась довольна, несмотря на «неприятные инциденты».
— Но больше я на свои вернисажи животных приглашать не буду, — заявила Художница, — хватит одного раза. Они отвлекают внимание публики от картин!
Интересно, а чего она хотела? Конечно, на меня, например, смотреть гораздо приятнее, чем на плоских собак и кошек, развешанных по стенам!
Гром грянул на следующий день. Вернее, это Мама так говорила, но ни грома, ни молнии не было, хотя дождь на самом деле шел. С утра Маме позвонила Художница, они долго разговаривали, и физиономия моей хозяйки становилась все мрачнее и мрачнее. Я в разговор их не вслушивался, понял только, что речь идет о белой собаке (Вайдат, что ли?) и волке. Мама со мной отказывалась играть, а потом, когда пошли гулять, она ходила вся отрешенная и на меня почти не обращала внимания. По дороге нам встретилась Гала, шедшая откуда-то с большой сумкой. Мама хотела пройти мимо, но Гала, поздоровавшись, вдруг показала на меня и, всплеснув руками, спросила:
— А что это с вашим песиком? У него лапка болит?
Тут Мама взглянула на меня, и я понял, что я, пописав, забыл опустить лапку и скачу на трех. Со мной это бывает.
— Ничего страшного. У него задние лапки слишком длинные, мешаются, — ответила она и прибавила шаг. Но от Галы отделаться было непросто, она догнала нас и воскликнула:
— А я уже собиралась вам звонить! Мне так надо с вами поговорить! Только не на улице — вот-вот снова польет. Может быть, зайдем к вам?
На это Мама ответила, что к нам домой, к сожалению, нельзя, потому что у нас не убрано. Она говорила неправду — накануне они с Папой занимались квартирой, и мне приходилось перебегать с места на место в попытке скрыться от ненавистного пылесоса. Но я ее понимал — она не хотела пускать Галу на нашу территорию. Мне Гала тоже не симпатична, и нечего ей напрашиваться к нам в гости!
Вздохнув, Гала повела нас к себе. Вот уж у кого был беспорядок так беспорядок! Всюду валялись картины, рамы, кисти — и все это вперемешку с какими-то тряпками. Зазик злобно затявкал, увидев меня, но Гала быстро закрыла его и Лулу в дальней комнате. Пахло очень неприятно, смесью противного запаха Швабрика (подозреваю, что он использовал углы квартиры в качестве туалета, что недостойно приличной домашней собаки), Галиного парфюма, «вискарика», разбавителя № 1, скипидара и еще чего-то очень мерзкого.
Гала извинилась за беспорядок, сказала, что не ждала гостей. Вот уж действительно — когда я здесь был раньше, так не воняло. Меня неудержимо тянуло к той лестнице, на которую меня в прошлый раз не пускали. Воспользовавшись тем, что взрослые отвернулись, я быстро по ней поднялся и попытался открыть лапой заветную дверцу — я это умею делать, но эта дверь никак не поддавалась. Там, за ней, творилось что-то неладное, я это нутром чуял. Что-то такое, отчего у меня на загривке поднялась шерсть, и я зарычал. Услышав мой рык, Мама спохватилась и быстро за мной прибежала. Я вырывался, и ей непросто было со мной справиться. После этого она меня уже не выпускала.
Хозяйки уселись на кухне, где пахло, на мой взгляд, более прилично, чем-то съедобным. Дальше у них состоялся серьезный разговор, и так как мне все время пришлось сидеть у Мамы на коленях, я не пропустил ни слова. Не все понял, но все сейчас напишу.
— Вы, конечно, слышали про наше несчастье, — начала Гала.
— Да, я знаю, что галерею обворовали, — ответила Мама. — Украли портрет белой собаки и волка.
— Позавчера в галерее был выходной день, — продолжала соседка, — а вчера мы с дочерью пришли в десять, а вместо этих картин на стене — пустое место. Мы, конечно, тут же вызвали милицию, но что они могут? Единственное, что они сказали, — это что следов взлома нет. Замок внутренний, его легко открыть изнутри, а если захлопнуть дверь, то без ключа дверь уже не откроешь. Скорее всего, вор был среди гостей, он где-то спрятался, например в туалете, и уже после того, как мы все ушли, выбрался из тайника, похитил картины, вышел через входную дверь и захлопнул ее за собой.
