Я летел из Питера в Барселону по служебным делам с промежуточной посадкой в Мадриде. Знаете конфетки «Чупа-Чупс»? – мое детище. С нашей, российской, стороны, естественно. Неплохо, между прочим, придумано – палочка в карамельке, наследница русского леденцового петушка. Фокус в том, что такой карамелькой со стабилизатором нельзя подавиться. Опять же – пальцы не прилипают. Потому любовь и коммерческий успех. Наше российское «ноу хау». Только мы об этом не помним.
Путь был неблизкий, и я заснул. Проснулся от криков. По проходу, хватаясь за спинки кресел, пробежала в хвост самолета бледная стюардесса. Затем в динамиках салона раздался голос командира корабля. Он сказал, чтобы мы пристегнулись и соблюдали спокойствие, – самолет будет делать вынужденную посадку. Я, еще не успев как следует осмыслить ситуацию, даже обрадовался тому, что в моей жизни, расписанной по дням и часам на год вперед, еще может происходить что-то непредвиденное. По знаку я Стрелец, стрельцы же, как известно, ненавидят рутину и легки на подъем.
Тем временем стюардесса пробежала обратно, будто то, что она искала в хвосте самолета, находилось совсем в другом месте, – ракетница, индивидуальный пакет, тампакс – на случай удара о землю. В динамиках защелкало, и снова заговорил командир корабля. Он сообщил, что экипаж захвачен террористами и что самолет сделает вынужденную посадку на острове Мадера. Он добавил также, что жизни пассажиров ничто не угрожает, и попросил нас сохранять спокойствие.
Так, подумал я. Час от часу не легче. Впрочем, легче. Во всяком случае, дальнейшая история будет развертываться на земле. Возможно, нас возьмут в заложники и потребуют за каждого выкуп – по триста тысяч долларов с носа или килограмму героина. В случае отказа будут убивать по одному. Или потребуют в обмен на нас выпустить из тюрьмы кучку каких-нибудь бандитов. Мадера, Мадера, где же эта Мадера? Пляжи, пальмы, панамы... Бархатный сезон.
– И что вы обо все этом думаете? – спросила меня моя соседка, наличие которой я почему-то обнаружил только теперь. Правильные черты ее европеоидного лица меня не вдохновляли на беседу, но я приветливо улыбнулся:
– Думаю, что будем купаться и загорать.
– Меня зовут Катрин, – сказала она.
– Борис, – вежливо наклонил я голову.
– Откуда они взялись, эти террористы? Я не видела никаких террористов. А вы? – Она старалась говорить небрежно, но это ее и выдавало. И еще рука, нервно щелкающая по зажигалке, которая не зажигалась. Я щелкнул своей и услужливо поднес к ее зажатой в свежих губах тонкой сигарете огонек пламени. Молодая женщина кивнула, глубоко затянулась и закашлялась... Даже стало ее жалко, бедняжку.
– Я тоже не видел, – сказал я, – но знаете, – я наклонился к ней и сделал заговорщицкое лицо, – каждый из нас в душе хотя бы однажды был террористом.
Тут в салоне раздались восклицания, и я увидел, как под нашим крылом в ожерелье прибоя проходит бело-оранжево-зеленый остров. Странное ощущение – приземляться в раю под дулами автоматов.
Впрочем, автоматы появились, только когда самолет приземлился, – три смуглых молодца: по одному на каждый из салонов. Мы с Катрин сидели в хвостовом курящем – так называемом туристском классе. Где-то тут среди нас должен был находиться аэрофлотовский вооруженный агент, призванный нас защищать в подобных ситуациях. Где он? Притворился сухим сучком и упал в мусорный ящик или ждет подходящего момента, чтобы пустить в ход свою пушку? Или наша уже не государственная компания решила сэкономить на охране в этом традиционно безопасном рейсе. Динамик снова ожил и на английском языке с сильным, скорее всего, арабским акцентом поздравил нас с благополучным приземлением. Далее он сообщил, что самолет заминирован и потому во избежание неприятных последствий всем следует находиться на своих местах. Он также заявил, что акция носит политический характер и при благоприятном исходе переговоров заинтересованных сторон, пассажирам нечего опасаться за свою жизнь. Хм... а при неблагоприятном? Интересное кино...
Тем временем самолет тихо откатился на запасную полосу и встал. В оконце в километре от нас виднелись какие-то складские ангарные постройки и парочка допотопных винтовых транспортников. И это все – ни пальм, ни белых отелей с оранжевой черепицей, ни синей воды. Впрочем, все аэропорты мира схожи, как сестры и братья, а их задворки и вовсе близнецы.
Переговоры, о которых никто ничего не знал, длились два часа. Дети капризничали, пассажирам наконец разрешили ходить в туалет, ставший вдруг местом всеобщего паломничества, вентиляция не работала, и в салоне стало затхло и жарко. Окошки было велено зашторить, и о происходящем снаружи можно было только догадываться. Возможно, нас уже обложили со всех сторон местные коммандос, и с минуты на минуту начнется штурм.
– Где же ваше купание? – спросила Катрин, видимо, желая узнать мою версию происходящего.
Версия у меня была. Судя по звукам и легким толчкам, отзывающимся в корпусе самолета, шла дозаправка. Значит – не договорились. Впрочем, не совсем. Хвостовая дверь нашего салона вдруг отворилась – внутрь дохнуло светом и морем, – и тот же голос по динамику сказал, что половина пассажиров будет освобождена, по пятьдесят человек из каждого салона. Освобождали в первую очередь женщин и детей. На гражданство, похоже, не обращали внимания, однако из американцев почти никого не выпустили. Значит, акция действительно политическая, и ставки в торгах будут повышаться.
Когда на мое плечо легла рука вооруженного араба и он кивком указал мне на выход, я растерялся. Видимо, молодые мужчины – тоже лишняя головная боль. Вспыльчивы и спесивы. Иногда жаждут совершить какой-нибудь подвиг. Поднимаясь, я взглянул на Катрин, она на меня. Ее оставляли в заложницах.
– She's my wife![1] – сказал я арабу и протянул Катрин руку, словно имея полное право взять ее с собой.
– No! – сердито замотал головой араб и ткнул меня темным пальцем в грудь. – No! You too stay here![2] – И я снова сел, чувствуя себя скорее полным идиотом, чем героем. Лицо мое горело. Араб двинулся дальше.
– Извините, – сказала Катрин, – я вам причинила большие неприятности.
– При чем тут вы! – буркнул я. Не уверен, что мне удалось скрыть свою досаду.
Чувства тех, кто остался в салоне после того, как дверь, отрезая от нас свет и свободу, снова закрылась, нетрудно себе представить. Неудачники, парии судьбы. По какому принципу она отобрала чистых от нечистых?
Мы снова пошли на взлет, повисли над бескрайним водным простором в рябинках волн, и вскоре под нами опять легла снежная пустыня облаков. Солнце теперь светило справа, прямо в лицо – значит, мы летели назад, к материку. Динамик больше с нами не общался. По проходу не фланировали предупредительные стюардессы – не проверяли, пристегнуты ли у тебя ремни, не продавали прохладительные напитки. В проходе замаячил араб, не выпустивший меня. Для устрашения руки он держал на автомате, висевшем на животе. Впрочем, по лицу его было видно, что от нас он не ждет никаких неприятностей. Почему нас не согнали в кучу из всех трех салонов? Видимо, чтобы не нарушать баланс самолета.
Оставшиеся пытались было обсуждать случившееся, но араб вскинул голову и грозно рявкнул: «No talks!». На языке нашего старшины – а я служил в воздушно-десантных войсках – это означало: «Разговорчики!» А то мы сейчас поговорим и что-нибудь придумаем. Какой-нибудь заговор обреченных. Впрочем, если бы даже удалось обезвредить этого, впереди оставалось еще два. И неизвестно, сколько их в кабине экипажа. Как минимум, дьявольская шестерка, которая будет держать в напряжении весь цивилизованный мир, пока не добьется своего или пока с ней не разберутся на языке силы. Хорошо, если никто из нас не попадет при этом под руку.
Три часа мы висели над облаками на десятикилометровой высоте, а потом стали спускаться. Далеко под нами проплывала гористая местность, и у меня не было ни малейшего представления о том, где мы. Самолет снижался, потряхивая крыльями, словно вместе с нами вглядывался в незнакомые дали, и вдруг в серой дымке внизу предстал какой-то огромный город на большой воде, через которую тянулись километровые мосты. Нью-Йорк? Откуда вдруг здесь взялся Нью-Йорк? И где небоскребы? Я почувствовал, что мозги отказываются мне служить.
– Это Стамбул, – глянув в окошко, без энтузиазма сказала Катрин. – Я там была.
Самолет, сделав круг, опустился еще ниже, и я и в самом деле увидел знаменитую бухту Золотой Рог, купола мечетей и пики минаретов. Мы три раза по кругу облетели Стамбул, словно на экскурсии «Город с птичьего полета», а потом под нами заблестела лишь водная гладь, которая, если я правильно сориентировался, должна была быть Мраморным морем.
– Насколько я понимаю, Стамбул нас не принял, – сказал я, – и теперь мы летим прямиком в Грецию.
