Джордж Элиот в романе «Мельница на Флоссе» (1860) описывала, как ее героиню Мэгги Тулливер «обуревает безграничное желание» [1]. По мнению написавшей комментарии к этой книге романистки А. Байэт, Элиот сама «опасалась того, что из-за своей страстной натуры могла становиться совершенно демонически необузданной». В письме к друзьям Элиот писала о своем страхе перед поглощавшим ее чувственным желанием: «Прошлой ночью у меня было ужасное видение, как я становлюсь земной, чувственной, демонической…» [2].
Поэтесса Кристина Россетти изысканно описала муки женских чувственных искушений в поэме «Базар гоблинов» (1859): «Миг — и девушка забылась./Стыд, смущение — долой!/Тело колотилось, билось,/Будто в лихорадке злой./Волосы лицо накрыли,/Точно всполохи огня,/Птичьи встрепанные крылья,/Грива дикого коня». Героиня поэмы Лиззи, которая добыла сок гоблинов, чтобы спасти сестру, кричит: «Что ты медлишь?../Обними же! Я /тебе добыла сок!/И подставила ей щеки:/На, целуй! И не жалей!../Крепче!.. Брось стесненье это./Ешь меня, а хочешь — пей!»[3] [3].
В 1915 г. молодая художница Джорджия О’Кифф писала своему возлюбленному Артуру Макмахону: «Это кажется таким странным — не отдаться, когда я хочу. В любви приятно отдавать…» А фотографу Полу Стрэнду, роман с которым совпал с периодом ее резкого творческого взлета, она написала, сравнив возбуждение от создания новой картины с волнением, которое возникает при мысли о поцелуях с мужчиной: «Работа — да, я люблю ее — и я люблю тебя. Я хотела обнять тебя и крепко поцеловать… Это так забавно, что я даже не прикасалась к тебе, хотя безумно этого хотела. Но теперь говорю тебе об этом… Давай проведем несколько ночей на Драйв — хочешь?» Ее биограф отмечает, что она закончила это письмо «провокационно», упомянув Риверсайд-драйв, куда влюбленные парочки отправлялись по вечерам [4].
Совершенно очевидно, что у многих представительниц творческих профессий сексуальное пробуждение и резкий творческий рост происходят одновременно, причем создается впечатление, что, сливаясь, они помогают выйти на новый уровень мастерства, когда возникает способность глубже проникать в суть вещей и наполнять произведения более мощной энергией, чем прежде, в предыдущих работах. Если отследить эти моменты творческого взлета, то наверняка подтвердится моя растущая убежденность в том, что для женщин вагина составляет неотъемлемую часть, самую суть их личности и пробуждение чувственности может счастливо объединить творческое и сексуальное начала.
Женщины-писатели часто описывают такие моменты сексуального пробуждения как состояние, когда словно туман рассеивается и они обретают способность острее чувствовать в себе женское начало. В своих личных письмах они часто описывают поразительные, опьяняющие открытия самих себя, которые испытали благодаря сексу, ставшему катализатором этого процесса. Как писала юная Ханна Арендт своему возлюбленному Эрнсту Блачеру, когда начался их роман: «Я наконец узнала, что такое счастье… Мне все еще кажется невероятным, что я сумела и испытать большую любовь, и достичь чувства гармонии с самой собой. Причем одно стало возможно только после обретения другого» [5]. Для молодой женщины, которая раньше не уделяла столько внимания физиологии, эти отношения были описаны как очень интеллектуально-насыщенные и одновременно очень эротические.
И, несмотря на то что героиням произведений часто приходится страдать за свою страсть, они нисколько не сожалеют о том, что испытали сексуальное пробуждение. В романе Кейт Шопен «Пробуждение», написанном в 1899 г., Эдна Понтелье размышляет о том, что «среди одолевавших ее противоречивых чувств не было ни стыда, ни раскаяния» [6].
Письма и особенно романы Эдит Уортон зародили во мне желание продолжить исследования в этом направлении. Большую часть своей сознательной жизни Уортон была замужем за ничем не примечательным представителем высшего класса Тедди Уортоном, человеком, которому она совершенно не подходила. По ее собственному мнению, а также по мнению других, сексуальной жизни у них почти не было. Но в 1908 г. она испытала ошеломительное сексуальное пробуждение, когда у нее завязался роман с красивым, соблазнительным бисексуалом и скандальным журналистом Мортоном Фуллертоном. В ее письмах к нему, впервые опубликованных в 1980-е гг., она пишет об этом сексуальном пробуждении как об угрозе растворения самой себя и потери самоконтроля. Переходя на французский — язык, к которому она прибегает для описания чувственных переживаний, — она признается, что от его прикосновений «теряет волю»: «je n’aisplus de volonte»[7]. О сексе с Фуллертоном она говорит как о «наркотике» — метафора, часто встречающаяся в произведениях и других женщин-писа-телей того времени. (Эдна Понтелье в «Пробуждении» также описывает прикосновения своего возлюбленного Роберта как «наркотик». Но после второй волны феминизма 1970-х гг. эта метафора почти выйдет из употребления, поскольку признаваться в такой зависимости от мужчины станет не политкорректным [8]).
В одном из писем Уортон описывает разговор с Фуллертоном, в котором она рассказала ему, как он сам и испытываемый с ним оргазм влияют на нее. Он ответил, что после этого сексуального опыта она станет писать лучше. Как оказалось, Фуллертон был прав: Эдит Уортон действительно создала свои лучшие произведения после того, как испытала сексуальное пробуждение. Интересно, что в романе «Обитель радости», опубликованном в 1905 г., она не использует никаких языковых средств для описания физической страсти в отношении своих героинь, поэтому их привязанности и мотивы поведения кажутся не вполне обоснованными [9]. Хорошо передано подавление страсти, но не ее реализация. Однако романы «Лето» (1917) и «Эпоха невинности» (1920) полны описаний различных проявлений женской сексуальной страсти.
После 1908–1910 гг. проза Уортон становится более богатой и «осязаемой», ее наполняет мир чувств и удовольствий, равно как и трагическое, что в то время было неизбежно, стремление женщины к настоящей жизни, к экстазу, к тому, чтобы любить — любой ценой. Тема женщины, которая изменилась и пробудилась в результате познания собственной сексуальности и не жалеет о последствиях, хотя и вынуждена страдать, присутствует почти во всех произведениях Уортон после 1908–1910 гг.
Я внимательно изучила биографии этих и других великих женщин — художниц, писательниц и революционерок XVIII, XIX вв. и первой половины XX в.: Мэри Уолстонкрафт, Шарлотты Бронте, Элизабет Браунинг, Жорж Санд, Кристины Россетти, Джордж Элиот, Джорджии О’Кифф, Эдит Уортон, Эммы Голь-дман, Гертруды Стайн — всех тех женщин, чья жизнь, письма и тот выбор, который они сделали, даже если он был связан с риском и потребовал от них значительных жертв, доказывают пылкость и страстность их натур [10].
В жизни этих женщин можно наблюдать все ту же схему: прилив творческой активности и полная самореализация, похоже, следуют за периодом расцвета их сексуальности. Глядя на хронологическую последовательность событий в биографиях этих писательниц, художниц и революционерок, можно заметить эти перемены: их палитра внезапно расширяется и взгляду словно открываются другие миры.
Джордж Элиот, после того как у нее возникла связь с Джорджем Льюисом, написала свое первое серьезное художественное произведение — «Сцены из жизни духовенства» (1857). Вскоре после того, как у Джорджии О’Кифф начались бурные эротические отношения с фотографом Альфредом Стиглицем, она стала проводить смелые эксперименты с формой и цветом, когда рисовала свои знаменитые цветы. Эти эксперименты для своего времени были поистине революционными. В 1917 г. О’Кифф писала Стиглицу, объединяя творческий и любовный экстаз: «Мне кажется, что мне нужно многое сделать — многое — и одну вещь нарисовать — Это трепещущий флаг, который я вижу — Темно-красный флаг — рвущийся на ветру, как мои губы, когда я собираюсь заплакать — […] Они тоже имеют четкую, ярко выраженную линию — ряд зубов — под губами —».
«Спокойной ночи — Моя грудь очень болит, и я устала — не могу ни спать, ни есть от волнения здесь, внизу — и боль — и удивление — и понимание —»[11].
Эмма Гольдман резко усилила радикальную критику существующих социальных норм после начала ее страстного романа с Беном Рейтманом в 1908 г. Протестная деятельность Эммы в конце концов привела к ее аресту. А Рейтман не просто стал любовником Гольдман, но и предоставлял ей свой «зал бродяг» для лекций, когда она не могла найти другой площадки для выступлений.
Когда Гертруда Стайн встретилась и стала жить с Алисой Токлас, с которой ей по-новому открылся ее внутренний мир
женщины, любящей женщину, ее работы с точки зрения экс-периментальности и чувственности вышли на новый уровень.
Даже современные женщины-писатели иногда демонстрируют эту связь: в интервью с Исабель Альенде, которое репортер Мелисса Блок взяла для Национального общественного радио 6 ноября 2006 г., она спрашивает писательницу о том, как ей удалось так ярко передать характер испанки XVII в. Инес Суарес, героини романа «Инес моей души». «Первое предложение буквально выскочило из моего чрева, — ответила Альенде, возможно, конечно, с целью поразить собеседницу. — Не буду говорить, что оно выскочило из головы, нет — именно из чрева. Это было так: “Я, Инес Суарес, жительница города Сантьяго де Эстремадура, что в королевстве Чили”. Вот так я чувствовала. Я чувствовала, что я — это она и что эта история может быть рассказана только ее голосом».
