— Не сомневайся!
Официант принес заказ. Красное полусухое бордо, отбивную из телятины, тонко нарезанные кусочки сыра. Он разлил вино и отошел.
— За нашу повесть! — Муза подняла бокал, держа за длинную тонкую ножку. — И за твою победу!
— А почему это повесть наша, а победа моя?
— Я тебе лишь помогла. Ты сделал все сам.
— Неправда! Эта повесть…. она сама себя написала! Но как это могло произойти?
Муза сделала широкий жест рукой.
— Так же, как и все это.
Пригубила вина и поставила на стол. Сергей тоже взялся за бокал. Держался за него как, как утопающий за соломинку, ощущая в руке — возможно, это единственно реальный предмет в этом зыбком мире.
— Но как? Я тебе ничего не рассказывал, а в повести была история, которая произошла со мной… сильно приукрашенная, но из моей жизни. Откуда ты узнала?
— Это не я… это мы. Мы вместе. Любовь творит чудеса. Ты должен это понять. И довериться мне. Если ты доверился мне тогда, то доверься и сейчас. И мы с тобой перевернем мир.
Официант вернулся и подлил еще. В винах Сергей не разбирался, — что дешевое краснодарское, что дорогое бордо левого берега, все одинаково. Но вкус понравился.
— Хорошее вино, — Муза, прищурившись, словно прицеливаясь, посмотрела сквозь бокал. — Обожаю вино из каберне.
— Я тоже. Но я не могу отличить от дешевого пойла.
— Научишься. Мы с тобой еще не одну победу будем праздновать. Нас ждет много работы.
Не спеша допили вино. Вечер подошел к концу. Когда официант принес счет, Сергей рассчитался старинными ассигнациями, не считая, достав несколько штук из стопки. «Дѣйствуетъ къ пользѣ онаго» — успел прочитать на купюре в 50 рублей.
— Сдачи не надо, — сказал и заметил, как округлились глаза официанта.
Когда вышли из ресторана, Муза с усмешкой отметила:
— Ты соришь деньгами, как Крез.
— Все равно не настоящие.
— Да нет же. Настоящие. Это твои деньги. Там, в том мире и времени.
— Ты меня совсем запутала.
Подъехал экипаж с парой запряженных лошадей. Кучер соскочил с козлов и открыл дверцу перед пассажирами.
В карете пахло кожей и еще чем-то неуловимым. Ехали молча. Сергей, приоткрыв занавески, смотрел на улицу, слушая мерный цокот копыт. Проглядел тот миг, когда конский топот сменился глухим урчанием двигателя. Занавески исчезли, вместо запаха кожи в салоне разносился тонкий аромат бензина. Волшебство кончилось, это снова была раздолбаная «Лада».
Расплатившись с таксистом обычными рублями (бумажник с царскими ассигнациями исчез, как и сюртук), вышли.
Был поздний вечер. В небе зажглись яркие звезды. Людей на улицах мало. Вино еще стучалось в сердце и голове.
— Пойдем писать вторую повесть, — сказала Муза. — Ты готов?
— Я, как пионер — всегда готов!
…Барсик спустился со шкафа и спал на столе у печатной машинки.
— Нужно заправить бумагу. Дай мне один листок, а сам загрузи пачку в принтер.
— Сколько листов?
— Не знаю. Как пойдет. Грузи побольше.
Включил принтер и вставил в лоток толстую пачку листов. Зажегся зеленый огонек — принтер готов отпечатывать их фантазии.
Муза прокрутила барабан пишмашинки и заправила один лист.
— Все готово! Выключай свет и иди ко мне.
— А Барсик?
— Что, он меня голой не видел, что ли?
— А меня?
— Ну вот и увидит. Если проснется.
Серж выключил свет и подошел к Музе. Обнял, прижал к себе и поцеловал в губы.
— О чем сегодня будем писать? — спросила она.
— О любви.
— Есть интересный сюжет на примете?
— Найдется.
Муза скинула курточку и спортивные брюки, оставшись в трусиках и лифчике.
— Сегодня мы сменим дислокацию, и это повлияет и на ход сюжета. Иди ко мне.
Серж разделся, бросив одежду на пол. Развернув Музу спиной, прижался окрепшим фаллосом, обхватив обеими руками за талию. Одна рука скользнула вниз, под резинку трусиков.
— Э нет, — Муза мягко высвободилась. — Мы сменим позицию. Мы вообще-то повесть пишем, а не просто трахаемся. Мы будем экспериментировать.
Подошла к столу и села, свесив ноги.
— Идем.
Он положил руки на ее бедра. Муза притянула его к себе, обхватив ногами.
— Начинай, — сказала и впилась в его губы, как вампирша.
Вошел в ее лоно и стал ритмично двигаться. Отчетливо застучала печатная машинка. Повесть писала сама себя.
Барсик проснулся и наблюдал за происходящим. Уши его подрагивали при каждом стуке литер по бумаге.
«Давай, давай, еще, еще, — шептала Муза. — Пиши, пиши, пиши, пиши!»
Остро отточенные, как клинки, ногти заскребли по спине, он усилил натиск. Муза, откинулась на спину и вцепилась пальцами в края столешницы. Барсик сидел на другом столе рядом со стрекочущей машиной и продолжал следить за ними.
Серж подался вперед и обхватил ладонями ее груди. Муза издала долгий стон и сжала ноги сильнее, при каждом движении подталкивая его тело.
Снова, как единый организм, созданный для наслаждения. Как две половинки, которые воссоединяются на короткое время.
Машинка замерла и зажужжал принтер, выбросив в лоток первый лист.
— Подожди… не кончай, — сказала Муза, когда Серж вышел на финишную прямую. — Мы должны сделать новый поворот сюжета!
Отпустил ее, и Муза, соскользнув со стола, легла на ковер.
— Подушка есть?
Дотянулся до дивана и подал подушку, подложив подруге под голову.
— А теперь, продолжай.
Навалился на нее всем телом.
— Теперь давай быстро. Нам нужна убойная развязка!
Уперся локтями в ковер и продолжил движение. Муза, закатив глаза снова застонала.
— Это будет хорошая повесть!
Серж в этом не сомневался. Принтер бешено гудел, разве что не дымил, выбрасывая листы один за другим. Барсик, свесившись с края столешницы, продолжал наблюдение.
Когда Муза закричала, Серж запечатал крик поцелуем. Замедлил темп, но Муза, освободившись, воскликнула:
— Нет, не замедляйся! Иначе придется много
