— И он стал не только главой семьи, но и главой общины первых христиан, — задумчиво проговорил Яков. — Потом за ним стал Иуда…
— Да, когда вернулся из Аркадии. После тех событий он уже определённо взял себе имя Фомы. Позже он отправился в Индию, основал там общину.
— А после него главой первых Иерусалимских христиан стал Симон, другой брат Иошуа бен Пентар. Так? — переспросил Яков.
— Да, всё верно.
— А потом их преемственность, как священников новой общины прекратилась.
— Да. Пошло двоевластие. Так как фарисей Сауль, который в своё время поддерживал Варавву, и который в будущем станет Павлом, взял на себя смелость объявить себя апостолом Христа, то есть жрецом новой религии. И ему было всё равно, кого называть Христом. С тех пор и началось разделение между христианами, иудеями, гностиками и назорянами. Христиане стали верить в Христа — освободителя души, иудеи продолжили верить в грядущего Машиаха — освободителя земли Израиля, а гностики — в Истину и Слово, то есть правду, назоряне же как и прежде почитали Магию и практическое Знание. Позже христиане стали ненавидеть знающих назорян и гностиков. А иудеи с презрением относились к христианам, которых сочли сектантами и раскольниками истинной веры. Также как когда-то египтяне отнеслись к раскольникам иудеям. Знание с тех пор приписывалось дьяволу, а истым христианам требовалась лишь вера. Чувствуете разницу? На самом деле, это фарисей Сауль, то есть Павел — ваш истинный патриарх, — устало вздохнул Гэбриэл. — Это он собрал все предания, все воспоминания очевидцев и современников Иошу Вараввы, прибавил что-то от себя, добавил историю об Иешуа Ха-Ноцри, что жил за сто лет до тех событий. Что-то добавили эллины и римляне, что-то добавили египтяне, сирийцы и аркадийцы. В общем, получилось то, что получилось. И победили христиане, то есть фарисеи, почитатели мистики, духов и ангелов. Гностиков же объявили еретиками, а книги их сожгли. Потому и лекарь Габриэль со временем бесследно исчез из их истории. Но нам всем повезло, что в 1945 году в Наг-Хамади были найдены гностические евангелия, так называемые апокрифы. Из них можно понять, во что верили, и что знали те, кто действительно были первыми, кто на самом деле были участниками всех описанных событий.
— Да, христиане Вараввы не чета нынешним, — вздохнул Яков. — Они действительно замышляли великие дела.
— А что же Пётр? — поинтересовался Лука.
— Не знаю. Говорят, он изменился после того, как посетил пустыню. Но Иуда-Фома вернулся в Иерушалаим из Аркадии уже после того, как Шимон отбыл из Иудеи странствовать по миру.
— А как же Иуда? — поинтересовался Лука.
— Иуда-Фома, к сожалению, погиб в Индии. Организовал там большую общину. Он побыл главой индийской общины совсем недолго. Какие-то фанатики на глазах у толпы то ли зверски зарезали его прямо перед храмом, то ли проткнули копьми. И он так лежал там почти два дня, пока его не выбросили в поле, всего изрезанного и изуродованного. Он был сплошное кровавое месиво. Говорили, это была месть местного махараджи. Может, после этого и пошёл разговор о том, что Иуда превратился в кровавое нечто. Он погиб как мученик, так и не сказав никому правды, чтобы никто не узнал обо мне и моей тайне. Он как истинный хранитель унёс мою тайну в могилу. Некоторые считали, что это сам Иошу оказался в Индии. Их всегда путали… Иуда задолго до случившегося знал, что его ждёт, но всё же оставался верен мне. Я помню, как он рассказал мне сон, в котором видел свою трагическую гибель. И я тогда понял, что Иуда погибнет. Он спрашивал, что это значит. И я, как мог, объяснил ему, что его ждёт великая судьба. Кто ж знал, что его спустя тысячу лет превратят в предателя и вообще поменяют местами со Шмоней. А про то, что он был Фомой, забудут на две тысячи лет. Он до конца верил, что его брат Иошу, с которым они были так схожи внешне, станет Царём и освободит Палестину от захватчиков, что сплотит разрозненный народ Израиля, и его страна снова станет сильным царством.
— Но как ты воскрес?
— Это был своего рода заговор, некая инсценировка для непосвящённых. Всё было наготове. Мой отец был среди римских солдат как ветеран. Я знал это. Слуга Иосифа Аримафейского, Рувим, был нашим связным. И ещё двое жрецов были поблизости. Раньше жрецы всегда путешествовали по трое.
— Тебе не пробивали бок?
— Пробивали, сам отец это сделал, но не до сердца. Отец контролировал процесс жертвоприношения сам и заблаговременно дал мне обезболивающего.
— Через губку с уксусом?
— Это был сок эвкалипта.
— Хм, — хмыкнул Яков. — Тогда понятно.
— Что — понятно? — не понял Лука.
— Почему самые сакральные места на планете — они же и самые мракобесные.
— Я что-то тоже тебя не понял, — отозвался Гэбриэл.
— Некоторые исследователи заметили одну особенность тех мест, где, как считается, существовали когда-то великие цивилизации. Сегодня это самые мракобесные в смысле мистики и морали места. Люди, живущие там, исповедуют какие-то извращённые обряды и обычаи. А их образ жизни не поддаётся сегодня здравому пониманию их действительности. Не удивительно, если сами боги вели себя так. Вот я и сказал: теперь понятно, с чего у них взялись подобные извращения. Отец убивает сына, ну или почти убивает…
— Ты прав, Яков, у богов была иная мораль.
— Я так и понял.
— Рассказывай дальше, — Луке не терпелось.
— Я был прибит в ладони и в ступни к перекладинам. Крест был похож на нынешний православный, только нижняя перекладина была гораздо длиннее и ровно горизонтальной. И на ней по краям были прибиты каждая из моих ступней. В общем, я выглядел, будто распластанный как звезда, или как Витрувианский человек да Винчи.
— Что? Господи! — воскликнул Лука. — Так, может быть, Леонардо знал о бессмертных? Может, его тайные коды и знаки говорили не о Граале, а о Люциферах, которых они в то время называли иллюминус, то есть иллюминариями? Поэтому он всё скрывал? — высказал предположение Лука. — Так может всё его творчество и все его изобретения — плод не воображения или посвящения в тайное общество Грааля, а возможно, посвящение в тайну люциферов, древних богов и их науки? Слушай! Всё же становится понятным. Он изучал науки, искусство. А его поведение? Всё его существование…
— Может быть.
— Рассказывай дальше, — нетерпеливо попросил Яков, стирая остатки слёз на лице.
— И как только сняли с креста, отец тут же прямо на месте влил мне в рану на груди свою кровь.
— А отца твоего звали случаем, не Люциус ли? Не Люцифер Африканский? — спросил Яков.
— Как ты узнал? Об этом точно нигде нет никакой информации…
— Узнал. Достаточно быть внимательным к истории и изучать логику.
— Что ж, честь и хвала тебе, Яков. Обычно среди людей он имел лишь прозвище, как оно было и у всех солдат. Все называли его «длинный», сам понимаешь почему… А вот его настоящего имени никто не знал…
— «Длинный»? — усмехнулся Яков. — Что в переводе звучит как «Лонгин»?
— Что?! Лонгин? Копьё Лонгина? Господи! — вскрикнул Лука. — Так всё это… Оно же всё на поверхности! Да, но об этом ничего не сказано в… — удивлялся Лука. — А как же остальные солдаты? Они же должны были видеть всё это!
— Из римлян были только мой отец и подкупленный римский воин. Остальные были стражниками Антиппы. А сам он находился в удалении, но наблюдал за всем, что происходило. Стражников отвлекали Саломия с женщинами, Иаков и двое жрецов просьбами и плачем, чтобы они отдали им тело умершего. Стражники сами не посмели прикоснуться ко мне. Сами понимаете, иудею запрещено пускать кровь другого человека. Они это доверили варварам, то есть римлянам. Когда меня сняли и влили кровь, то сразу завернули, даже не обмывали и стали уносить подальше, иначе ротозеи могли бы заметить, как раны у меня начали зарастать. Вдруг бы я прямо тут, у распятия открыл глаза.
— Но у тебя нет никаких следов ни на руках, ни… — усомнился Яков.
— Раны заживают у нас быстро.
— Да. Это точно. Я заметил это у Луки. При этом выделяется какая-то странная энергия голубоватого цвета.
— Это вам разгадка Туринской плащаницы, — подмигнул Гэбриэл.
— Но кто выдал Варавву? — спросил Яков.
— Точно никто не знает. Возможно, за ним следили, или среди его сторонников был шпион Антиппы. Или кого-то из его соратников подкупили, возможно, даже пригрозили расправой. Знаю только, что когда за ним пришли, то спросили: ты ли противник царя и будущий царь Иудейский? И он не посмел отречься от трона, он во всеуслышание признался. Это признание и стоило ему жизни. И арестовали его не римляне, а стража Антиппы. А потом донесли Пилату о заговоре против цезаря, или как сейчас принято его называть, — кесаря.
— А тебя выдал Иуда-Фома? — несмело поинтересовался Лука.
— Это было не предательство. Это было моё поручение ему, с которым он чуть было не провалился. Он так боялся причинить мне боль, что едва не угробил меня на самом деле. Меня ведь нужно было спрятать у римлян, подальше от Грааля. Он не знал всей правды до конца, а я не мог ему открыться полностью, и поэтому доверился вслепую. Но, в конце концов, всё получилось. И он потом всё понял, ему рассказали…
