На сушу удалось вынести радиостанцию, парашюты и теплую одежду. Гондолу крепко присосало ко дну. Пакет с оболочкой, наполнясь водой, стал настолько тяжелым, что его невозможно было стронуть с места. Лишь на следующий день, когда на помощь пришло больше людей, аэростат вырвали из водяного плена.
Вспоминая все это, Новодережкин, сам того не замечая, увлекся, глаза его блестели. И мне подумалось, что ему могли бы позавидовать многие молодые люди, знающие слова «полет», «мираж», «аэростат» только по книгам.
Издалека донесся шум мотора. По лесу к нам двигался большой танк. На нем стояли солдаты и какие-то штатские. Ба! Знакомые все лица! Тут были заместитель директора обсерватории Пинус, доктор Перескоков, Масенкис и Карамышев. Танк расчистил площадку, достаточную для складывания материальной части. Под натиском могучей стальной машины многолетние деревья валились, как колышки. Мы вскрыли разрывное, освободили оболочку от остатка газа, тщательно осмотрели ее и выяснили причину разрыва материи. Причина оказалась легко устранимой.
Неделю спустя субстратостат отремонтировали, и я с Зиновеевым и Старициным поднялся для испытания оболочки в воздухе. Пробыв на высоте 12000 метров три часа, мы убедились в том, что ремонт сделан надежно и неприятностей, подобных пережитым нами, больше не случится.
Зрелость
Июньским днем 1948 года я глядел на одетую в красочный летний наряд землю из окошка транспортного высотного самолета, который мчал меня вместе с группой парашютистов в район Саратова. Там, над широкой приволжской степью, нам предстояло совершить рекордный ночной групповой прыжок.
Всю прошлую зиму нас готовил к побитию рекорда тренер-командир парашютного отряда Центрального аэроклуба, мастер спорта летчик Глеб Освальд. Мы систематически летали на большую высоту, выполняли дневные и ночные прыжки с самолета, тренировались в термобарокамере, в которой искусственно создаются низкое давление и свирепый холод стратосферы. Наша подготовка закончилась двухнедельным отдыхом в санатории под специальным врачебным наблюдением.
Мои спутники, удобно разместясь в креслах, глядели на открывавшийся внизу пейзаж и весело переговаривались. Какие все они замечательные спортсмены! Начав свой путь в авиации укладчиком парашютов, Владимир Кривой стал опытным летчиком-испытателем, известным парашютистом. Примерно такая же авиационная биография бывшего моториста и укладчика парашютов Сергея Коробова. Отважному парашютисту и летчику, командиру корабля Владимиру Доросеву доверялись рейсы особой важности. Прославленная рекордсменка инженер Елена Владимирская - обладательница выдающихся рекордов - в то время была единственной женщиной, совершившей ночной прыжок с высоты 6680 метров.
Самый молодой из моих спутников двадиатидвухлетний Владимир Иванов уже тогда имел двести десять прыжков с парашютом и, как хороший летчик, стал командиром звена Центрального аэроклуба.
Прибыв на место, мы, в ожидании подходящей погоды, не теряли времени даром. Еще и еще раз изучали кислородную аппаратуру, тренировались на земле в полном снаряжении, высоко поднимались на самолете. Особое внимание уделяли мы подгонке кислородных масок. Плохо подогнанную, недостаточно прочно прикрепленную маску может при прыжке сорвать. И тогда парашютиста, находящегося на огромной высоте, ждет неминуемая гибель. Но в нашем распоряжении имелись надежные маски, сконструированные Александром Александровичем Перескоковым. Благодаря простому и удобному приспособлению они прилегали к лицу очень плотно. Прилетевший с нами Игорь Старицин многократно проверял все наше кислородное оборудование, лично монтировал его на самолете. За каждым из нас заботливо и внимательно следил доктор Пешков. Мы регулярно делали физзарядку, занимались гимнастическими упражнениями. Без физической подготовки немыслимо браться за выполнение сложных прыжков.
Наконец, настал подходящий вечер для осуществления нашего плана. Мы заняли места в четырехмоторном корабле, и спортивные комиссары, запломбировав контрольные барографы, установили их в кабине. По одному барографу они привязали к поясам Коробова, Ерпичева и Иванова. Эти приборы запишут, с какой высоты будут выполнены прыжки. Около полуночи мы взлетели в темное небо. Самолетом управлял летчик-»миллионер» Перегудов - один из тех, кто в грозные дни войны летал на бомбежку Берлина. Помощником командира был старейший советский пилот Туманский, летавший еще на первом русском многомоторном самолете «Илья Муромец».
Сквозь тьму на приволжской степи виднелись выложенные треугольником костры. Они показывали, где находится командный пункт. Вокруг самолета становилось все холоднее, но мы в теплоизолированной кабине этого не ощущали. Экипаж корабля был одет в обычные летние костюмы. Нашу же одежду, приспособленную для пребывания в стратосфере, составляли шерстяные носки, чулки и меховые унты, привязанные широкой лентой к поясу, меховые куртки, шелковое белье, брюки на лисьем меху, шерстяные свитеры, шелковые подшлемники и меховые шлемы. В таком обмундировании при нормальной температуре воздуха было довольно жарко.
Бортрадист Бусько непрерывно сообщал на землю высоту полета. Когда она достигла более 10000 метров, в кабине загорелась электрическая лампочка. Это сигнал - «приготовиться!» Не прошло и двух минут, как лампочка вспыхнула вновь. Раздвинулись створки люка. Владимир Кривой смело бросился вниз первым. За ним - Сергей Коробов, Владимир Доросев и я.
Лицо обжигал пятидесятиградусный мороз. В разряженном воздухе стратосферы самолет летел с очень большой скоростью. Поднимаемые им воздушные вихри, заставили меня проделать несколько сальто. В темноте мелькнули силуэты прыгнувших за мной товарищей. Чтобы уменьшить скорость, я выдернул вытяжное кольцо секунд через восемь. И все же парашют открылся с таким сильным рывком, что я ощутил резкую боль в позвоночнике. Понятно! Мой вес со снаряжением составлял 155 килограммов. Замерзшей рукой я достал ракетницу, и зеленой вспышкой оповестил землю о том, что мой парашют открыт. Невдалеке вспыхнули еще шесть зеленых ракет.
Сильно раскачивало. Выключив фонарик и осветив квадратный купол парашюта, я убедился, что он в полном порядке. Меня раскачивали воздушные потоки, по-видимому вызванные недавно прошедшей в стороне грозою; вдалеке сверкала молния. Одежда покрывалась инеем. Это конденсировалась влага, успевшая накопиться, пока я был в тепле.
Внизу виднелись огни Саратова и различалась полоска Волги.
На высоте четырех километров я снял маску. Становилось тепло. Когда до земли осталось метров двести, я осветил ракетой степь и увидел, что опускаюсь в овраг - единственный овраг в этом месте. Надо же быть таким «счастливцем»! Но меня поднесло лишь к краю оврага, и я приземлился на скошенную траву. Мой шестьсот пятьдесят четвертый прыжок был окончен. С минуту я лежал, вдыхая аромат теплой степной земли. Затем дал о себе знать белой ракетой. Совсем близко так же сигналили Доросев и Иванов. Перекликаясь, мы нашли друг друга и уехали на подоспевшей машине.
Вскоре все семеро собрались у командного пункта. Благодаря хорошему расчету штурмана нам удалось приземлиться недалеко от места взлета. Я, как «тяжеловес», опускался быстрее остальных и приземлился через четырнадцать минут. Елена Владимирская, самая легкая из нас, пробыла под куполом парашюта на пять минут дольше. Точная обработка записей приборов показала, что групповой прыжок мы совершили с рекордной высоты 10370 метров. Прыжок Елены Владимирской зарегистрировали также отдельно, как всесоюзный рекорд для женщин.
Месяц спустя в Тушино состоялись третьи Всесоюзные соревнования по парашютному спорту. Их окончание ознаменовалось большим и радостным для меня событием. Решением Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта Василию Романюку, Елене Владимирской, Аркадию Фотееву, Глебу Освальду, Николаю Гладкову, мне и некоторым другим парашютистам было присвоено звание заслуженного мастера спорта. Такая высокая оценка нашего участия в развитии воздушного спорта взволновала нас и заставила еще раз задуматься над тем, в каком долгу находимся еще мы перед советским народом.
