Но реальная жизнь не является сюжетом. Описывая повседневность, мы искусственно создаем истории, выбирая события и их интерпретации из бесконечного множества. Поэтому, на мой взгляд, разница между любовью «в жизни» и любовью в кино или романе – это вопрос по большей части литературного мастерства рассказчика или художественного воплощения истории.
Любовь и калькуляция
Израильская исследовательница Эва Иллоуз также развивает идею романтической любви как «переговорного проекта», подчеркивая исключительную роль кинематографа, литературы и телевидения в формировании представлений о том, как должна разворачиваться «история двух сердец»[155].
Иллоуз отмечает, что любовь изображается в медиа как процесс переговоров влюбленных в особой интимной атмосфере с целью достижения взаимопонимания. При этом сценарии любви не создаются произвольно. Общественные институты устанавливают особые ритуалы и правила их проведения, диктуют, каким чувствам место в какие периоды любовных взаимодействий. Последовательность осуществления ритуалов и их значение подчинены единому механизму и отражают структуру общества.
В частности, социальный порядок определяет пол, возраст, классовую и религиозную принадлежность потенциального избранника или избранницы. Поиск «себе подобного» партнера или партнерши является универсальным условием для большинства обществ.
Выбор «кандидатуры» основан на идеях статуса и престижа. В постиндустриальном обществе экспертное знание и человеческий капитал ценятся выше материальных благ. Поэтому образование на брачном рынке является важнейшим критерием отбора.
Иллоуз считает, что люди влюбляются в подобных себе главным образом потому, что их поиски направлены на «доступную выборку». Как правило, мы выбираем себе партнеров среди соседей и коллег. Подтверждение ее тезисов я нахожу в интервью с моими информантками. Успешные, карьерно ориентированные современницы высказывают пожелание, чтобы их визави обладали сходным уровнем образования, и не рассматривают в качестве потенциальных партнеров людей «не своего круга».
Н., 35 лет, доцент вуза:
…подразумевается, что он не пойдет собирать пустые бутылки. То есть определенный социальный пласт я вообще не рассматриваю. Не ниже какого-нибудь менеджера среднего звена. Официанты, шоферы не подходят…
Мне будет интересно с человеком, который умнее меня. Или хотя бы с тем, кто говорит на одном языке со мной. Я не буду общаться с кем-то, кто будет додумывать пять дней, что я ему сказала. Есть такое понятие – жить в разных семиотических системах. Вот эта семиотическая система должна быть общая.
Т., 33 года, IT-менеджер:
Я пришла к выводу, что дело в образовании. Мне не интересно с несамостоятельными людьми, у которых очень узкий кругозор.
В., 32 года, журналистка:
Я хочу, чтобы это был человек по крайней мере с образованием таким же, как у меня.
И., 36 лет, доцент вуза:
Зачем мне немецкий каменщик? Я не против этой профессии. Просто я не представляю, о чем мы сможем разговаривать. Меня не пугают трудности в материальном плане. Вместе мы продержимся. Я знаю. Но мне нужен человек моего уровня. А в идеале вообще хотелось бы, чтоб он был умнее. Чтоб можно было духовно расти.
Большинство героинь моего исследования упоминают культурный капитал в качестве решающего критерия при выборе партнера. Опыт любви одухотворяется в их рассказах и означивается как облагораживающее преобразование.
Вместе с тем Иллоуз находит, что любовь – это не мистический опыт, как принято считать, а набор рациональных стратегий, построенных на калькуляции и соответствующих экономическому классу партнерах.
Для удачного соединения пары необходимо совпадение определенных условий и жизненных планов. Ради собственной безопасности современники и современницы стремятся к тому, чтобы создавать любовные союзы с финансово благополучными «соискателями». При этом женщины могут демонстрировать большую прагматичность ввиду своего менее защищенного экономического положения.
Любовные ритуалы, как показывает социолог, теснейшим образом связаны с потреблением. «Хорошо проводить время вместе» в большинстве обществ означает совместные походы в кино и рестораны, посещение «романтических» мест, создание особой атмосферы свиданий и обмен подарками.
При помощи любовных ритуалов люди сообщают друг другу о своих эмоциях. Например, подарки без повода особо ценятся в любовных «переговорах» и свидетельствуют о наличии свободного желания и доброй воли.
Одна из моих информанток, А., 34 года, IT-менеджер, так описывает предпочитаемый сценарий отбора потенциального партнера:
Поклонников у меня хватает. Но это не то внимание, которое мне нужно. Хотелось бы роз океан и стихов.
Соблюдение условий «любовной тактики» свидетельствует о том, что «все идет по плану», и одновременно распределяет социально одобряемые роли между участниками взаимодействия. Если на каком-то этапе происходит «сбой», подключается институт любовного консультирования с астрологами и психологами в качестве экспертов.
Вся эта сложная машинерия, по Иллоуз, служит системе общественного производства и воспроизводства. В опыте моих информанток вторая сторона романтического взаимодействия «не прочитывает» отход от традиционного сценария как «любовь» или, точнее, как «настоящую любовь». Нарушение предписанного порядка любовных ритуалов порождает беспокойство даже в тех случаях, когда речь не идет о создании союза с целью продолжения рода.
А., 35 лет, журналистка:
Мы не смогли разрешить конфликт. Я считаю, что конфетно-букетный период – это напрасная трата времени и неуместный торг. А он сказал, что я не соблюдаю важных ритуалов и это для него невозможно.
Помня о том, что вся культура пропитана идеей сверхценности именно романтической близости, трудно удивляться тому, что во всем мире растет число «одиночек». Из литературы и кино мы усваиваем форму любовного повествования, принимая ее за «естественный» ход событий, который должен сопровождать становление любовного альянса.
Опираясь на произведения авторов, создающих вымышленные реальности, мы ожидаем, что наши чувства и чувства наших визави совпадут с типизированными описаниями.
Тщательнейшим образом инвентаризированный в произведениях культуры стандарт любовного процесса отталкивается от идеи абсолютного бескорыстия и всепоглощающей жертвенности во имя интересов объекта любви. Но мифический любовный альтруизм противоречит идеологии индивидуализма, мотивирующей личность стремиться прежде всего к самореализации.
Не обнаружив сходства между повседневностью и художественными образами, мы «разочаровываемся» в наших связях и отправляемся на поиски новых, уверовав, что заданная форма «существует в природе», поскольку информационное поле постоянно предлагает в том или ином виде рассказы о счастливчиках и счастливицах, которым «удалось ее отыскать».
Невероятная популярность атрибутики романтического чувства объясняется обещаниями блаженства и безопасности, с которыми связан образ любовной пары в медиа. Проблема, однако, в том, что эти обещания трудновыполнимы в реальности.
Любовь и капитализм
Американская исследовательница Лаура Кипнис, прикладывая к исследованию феномена романтической любви марксистскую оптику, убедительно показывает, что моногамия далека от «естественной» потребности человека и достигается путем повиновения требованиям общественного строя[156].
В этой перспективе включенность моногамного идеала в систему общественного производства и воспроизводства видится отчетливее всего.
Кипнис анализирует институт моногамии сквозь призму теории экономической эксплуатации Маркса, основанной на положении, что пролетариат, работая сверх собственных потребностей, отчуждает результаты своего избыточного труда в пользу капиталистов.
По аналогии с идеей Маркса верность – это «излишек», который «отчуждается» в пользу «правообладателя»: даже если вы не хотите заниматься сексом со своим партнером и рождение детей не входит в ваши планы, никто не должен покушаться на его или ее сексуальную собственность.
По Кипнис, в результате добавочного труда, то есть работы на поддержание брака, происходит отчуждение, которое переживается как убийство эмоций. Но измена как поиск индивидуального счастья и удовлетворения с точки зрения марксистской теории выходит за рамки продуктивности.
Объясняемая в категориях эгоизма неверность рассматривается как бесполезное, а потому нежелательное для общества явление. В то время как моногамия, являясь в терминах исследовательницы «моральным ГУЛАГом», служит общим интересам – созданию новых членов общества и поддержанию существующего социального порядка.
