Мы некоторое время повалялись на кровати, целуясь, но, когда он извинился и отлучился в ванную, я вскочила и распахнула платяной шкаф. Совершенно пустой! Не было даже грязного носка. О боже мой! До меня дошло, что он здесь не живет.
Я подступила к Стиву с расспросами, и он сознался, что женат — и дети есть! — и арендовал этот пентхаус несколько лет назад специально для того, чтобы привозить сюда женщин. Я едва со стыда не сгорела. Он принялся объяснять, что увяз в несчастливом браке и что такой способ действий для него — единственный выход. Но Стив не хотел разводиться с женой, пока не найдет женщину, в которую сможет влюбиться, и, как он признался, ко мне у него возникли настоящие чувства.
Все это едва ли имело какое-то значение. Я никогда не могла доверять человеку, способному на такую двуличность, поэтому сразу же ушла. Но Стив не смирился. Он несколько недель засыпал меня СМС и электронными письмами, утверждая, что ощущает особую связь со мной. Он даже предложил — надо же, какая великая жертва с его стороны! — перестать встречаться с другими женщинами. Я буду его единственной. Не считая жены.
Какая честь! Я могла занять место любимой наложницы в гареме. После этого все, что мне оставалось сделать, — это изгнать его жену, и тогда я стала бы шахиней.
Я велела ему больше никогда мне не звонить и не писать.
Итак, у меня не было ни малейшей причины встречаться со Стивом. Но меня заело любопытство. Я решила, что из разговора с ним смогу вынести что-то такое, что поможет моим пациентам. Написала ему, что живу в Нью-Йорке и он может прилететь ко мне и побеседовать за чашечкой кофе. Стив ответил, что сумеет взять отгул через пару дней.
* * *
Вплоть до нашей встречи я совершенно о нем не думала. Я была слишком занята. Вдобавок к индивидуальным сеансам раз в неделю я вела мужскую группу. В ней было пять участников, каждого из которых я также вела индивидуально. Каждый из членов группы подписал клятву о конфиденциальности, чтобы все пациенты чувствовали себя свободно и могли делиться самыми потаенными переживаниями.
Конкретной темы у группы не было, и я не составляла загодя никаких программ. Пациенты могли говорить обо всем, о чем хотели, и никогда не знали, что будет происходить на следующей встрече. Не было и конкретной структуры встреч, так что каждый мог высказываться в произвольном порядке, и было очень интересно наблюдать, как пациенты на это реагируют. Я лишила их всяких социальных ролей, все они оказались на игровом поле с равными условиями.
Часто возникали неловкие паузы, вытаскивая на поверхность всякого рода социальную тревожность. Всегда вставал вопрос о том, кому начинать, и тащил за собой следующие: кто считает, что его сообщение стоит того, чтобы его выслушать? Кто возьмет на себя лидирующую роль? Кто монополизирует внимание группы? И кому придется на это реагировать? И не станет ли мое сообщение бременем для группы? Чувствую ли я, что заслуживаю поддержки? Смогу ли принять ее? Смогу ли я поделиться своими мыслями и вытерпеть публичную интимность? Так ли необходимо мне быть «разрешителем» проблем для всех остальных? Что делать: попытаться захватить лидерство — или отстраниться?
На мой взгляд, это увлекательное занятие — наблюдать, как возникает соперничество, и часто один член группы выступает как альфа-самец, а остальные принимают подчиненные роли.
В нашу группу вошли Бадди, Оскар, Джон, Антуан и Эндрю.
Антуан, француз-музыкант, был сексуален до безумия и пытался оправиться от несчастной любви. Он одевался как молодой Джеймс Дин, и его личность отражала это картинное бунтарство. Аутсайдер, художник по натуре, чуждый условностям, весь из себя уязвленный и сентиментальный, с красивым смуглым лицом и трехдневной щетиной.
Эндрю предпочитал костюмы и консервативные галстуки. Он часто бывал зажат и скован в общих разговорах, как и подобает банковскому функционеру — чувствовал себя не в своей тарелке. Он жил одиноким холостяком в течение 10 лет, после того как принял решение оставить жену, которую разлюбил.
Бадди руководил почтовым подразделением. Худой, лысеющий, самодовольный, такой же бесцеремонный, как и многие его суждения. Не было такого спора, в который он не ввязался бы с удовольствием.
Джон любил женщин — до самозабвения. Его консервативная одежда контрастировала с гладкой манерой речи. К сожалению, он недостаточно доверял женщинам, чтобы сколько-нибудь долго оставаться с одной из них.
Оскар был мачо. Он компульсивно изменял жене и отказывался признавать женщин вообще. Руководил собственной компанией и не скрывал своих подозрений насчет того, что я испытываю к нему личную неприязнь и на самом деле мне на него наплевать.
Однажды вечером Оскар обрушил на нас вихрь сомнений по поводу того, оставаться ли ему с женой или бросить ее ради молоденькой китаянки. Шелли была его личной помощницей, недавней иммигранткой, которую он нанял на «черную» зарплату. К тому же она была матерью-одиночкой. Они спали вместе почти год, и он снял для нее тайную квартирку, удобно расположенную неподалеку от его центрального офиса.
Так и не сумев покончить со своей нерешительностью за месяц наших индивидуальных встреч, Оскар решился вынести свои тревоги на заседание группы. Он надеялся, что высказывания других участников помогут ему достичь какой-то ясности.
— Я не уверен, что на самом деле люблю Шелли, — объяснил он. — Может быть, это просто одержимость. Но зато я хотя бы ощущаю страсть . К жене я ничего не чувствую. Думаю, это означает, что у нас с ней все кончено.
— Какие твои потребности удовлетворяет Шелли? — спросил Джон. Он дольше всех проходил лечение у меня и часто задавал вопросы, пользуясь клинической терминологией.
— Потребности? Ха, все, которые не удовлетворяет жена! — ответил Оскар. — Внимание, привязанность, секс. Боже! Моя жена так зациклена на детях, что едва замечает, в какое время я прихожу домой после работы! В постели Шелли делает абсолютно все.
Провокационное описание сексуального энтузиазма Шелли немедленно привлекло внимание группы.
— Что ты имеешь в виду под словом «все»? — поинтересовался Джон.
Ответ оказался «остросюжетным» — и я только надеялась, что он не увлечет нас в сторону. Оскар пояснил, что Шелли во время мастурбации делала маленькие видеозаписи и дарила их ему на работе.
— Я принес одну из них домой и просматривал ее, пока жена занималась детьми, — сказал он. — И она, черт возьми, меня застукала!
Раздался коллективный стон.
— Жена угрожала развестись со мной, но меня на понт не возьмешь. Прежде чем уйти, я сказал, что, если она хочет, чтобы я вернулся, ей придется исполнять мои сексуальные фантазии.
— И что она? — поинтересовалась я.
— Она разозлилась, — ответил Оскар.
Но на этом дело не кончилось. Через несколько дней после того как Оскар рассказал эту историю группе, мне позвонила Нора, его жена.
— Мне было очень обидно, — жаловалась она. — И вместо того чтобы сказать мне «береги себя, я тебя люблю» или что-нибудь о детях, он заявляет, что я должна исполнять его сексуальные фантазии, и хлопает дверью!
После того инцидента она успела просмотреть это видео и несколько других, которые откопала в ящике письменного стола мужа.
— Эта шлюха вводила… предметы себе в анус! — выговорила она с отвращением. — Я даже не могу рассказать вам, что там есть еще, в этих фильмах. Это так отвратительно!
Оскар со временем вернулся домой, и Нора приняла его, но выгнала из супружеской спальни. Тем не менее она явно хотела попробовать решить их проблемы. Однако Оскар продолжал балансировать на грани, не зная, какое решение принять.
Может показаться странным, что именно Оскар подумывал о том, чтобы расторгнуть брак, но я подозревала, что значительную роль в этом играло его ощущение импотенции в их отношениях. Оскар рассказывал мне на индивидуальном сеансе (хотя умалчивал об этом в группе), что Нора лучше образована и что у нее состоятельная семья. «Я не могу впечатлить ее ни статусом, ни богатством, — жаловался он. — Это невыносимо!»
Я вынесла эту мысль на следующий групповой сеанс и сказала Оскару:
— В прошлый раз вы говорили, что один из тех моментов, которые возбуждают вас в Шелли, — это то, что в сексе она готова на все. Вы предъявили Норе требование: если она хочет, чтобы вы вернулись, она должна исполнять ваши сексуальные фантазии. Как вы думаете, о чем это говорит? Почему вам так важно, чтобы женщина была готова ради вас на все? — спросила я.
Бадди встрял прежде, чем Оскар успел вымолвить слово:
— Это власть. Тотальный сексуальный контроль над человеком.
Остальные мужчины понимающе закивали.
— И что вы об этом думаете? — спросила я Оскара.
— Что думаю? Так оно и есть.
