Роберт: Да, теперь уж ничего не поделать. Ты прав.
Отец: Роберт, мальчик мой. Ну, посмотри на меня. Ну нельзя так боль в себе держать.
Роберт: Всё. Не будем больше об этом.
Отец: Что было, то прошло. И не вернется. Думаешь, мне легко? Думаешь, я тут целыми днями по двору от счастья скачу?
Роберт: Всё, папа. Всё. Хватит.
Отец: А Юлиана. Она-то в чем виновата?
Роберт: Обещаю, духи из бутылечков пить не буду.
Отец (улыбаясь): Разве ж она тебе позволит.
Роберт: Ну да, кто ж его знает, на что меня после духов потянуть может.
Отец: Чего?
Роберт: Да так, ничего. Великолепная Ориноко.
Отец: Великолепная Ориноко?
Роберт: Ты давай, поосторожней с ней.
Отец: Ты как со мной разговариваешь, а? Ты мне указывать будешь?
Роберт (спокойно): Не указываю, а предостерегаю.
Отец: А не то… что? Чего мне остерегаться? Ну, отвечай!
Роберт: Подожди. У меня голова кругом.
Отец: Ну?
Роберт: Мама умерла три года назад, нет четыре. Да? Три года и одиннадцать дней. Как будто вчера было… А ты… вон… Богатырь.
Отец: И что? Я-то тут причем? Или мне надо было следом за ней в могилу?
Роберт: Ладно, давай закругляться. А то занесло нас куда-то.
Отец: Не нравится, что застал отца живым? Не по нутру тебе, что живой я, да?
Роберт: Ну, началось… Пойду, прилягу. В сон что-то потянуло. Да оставь ты это вино, что ты его как воду.
Отец: Я не пьян.
Роберт: Ну конечно, ты не пьян.
Отец: Нет, ты постой. Ты хоть пару слов ей скажи. Не видишь, для тебя старается, на стол накрывает?
Роберт: Да о чем мне с ней говорить?
Отец: Найдем о чем, мы ведь люди, а не звери. Она к тебе всей душой, а ты…
Роберт: Пойду спать.
Отец: Куда?
Роберт: Ко мне, в мою комнату.
Отец: Твоя комната всё еще в моем доме. Так что ты давай того, повежливее.
Входит Юлиана с подносом в руках.
Юлиана (Роберту): Я тебе не стала сахар класть, я ведь не знаю, как ты любишь.
Роберт: Без сахара. Чтобы горько.
Юлиана: И мне тоже. Я тут порезала колбаски, сырка.
Роберт: Я не голоден. Я же сказал.
Юлиана: Да мы ж легонько, перекусим только. Пожалуйста. Смотри, даже блинчики есть. Два. Холодные, правда, из холодильника. С вишневым вареньем.
Роберт садится за стол.
Юлиана: Так ты уже закончил свою книгу? Отец все рассказывал, что ты книгу пишешь.
Роберт: Закончил.
Юлиана: Ой. И?
Роберт: Что?
Юлиана: И где она? Что ты с ней сделал?
Роберт: Издал. Чего же еще.
Отец: И?
Роберт: И ничего. Нет у меня писательского таланта, папа. И ты всегда это знал.
Юлиана: Ничего. Ты еще молодой. Как говорится, всё впереди.
Отец: Да уж, молодой — безбородый…
Юлиана: Очень много писателей не сразу нашли свою дорогу. И порой они даже писали плохие книги, пока не научились, и не вышла у них одна хорошая.
Отец: А вот у некоторых та самая хорошая так никогда и не вышла.
Роберт: С чего вы решили, что моя книга плохая?
Юлиана: Я только хочу сказать, что молодым и, как говорится, начинающим всегда тяжело. Причем в любой сфере. А в писательском искусстве особенно.
Отец: Да он у нас давненько-то начал. Вон какой бугай вымахал… Ты поставь его топором махать. Он тебе за десять минут телегу дров нарубит.
Юлиана: Я не это имела в виду.
Роберт: А что?
Юлиана: Не опускай руки. Не сдавайся раньше времени… Хотя, может уже и просто слишком поздно, чтобы заняться чем-то другим… Наверное, я не так сказала. Не умею я…
Роберт: Мне нравится писать. Даже больше, мне нравится то, что я пишу. Проблема в том, что людям не нравится это читать.
Отец: Понимаю. И мне нравится пропустить стаканчик — другой. А вот другим почему-то не нравится, что мне это нравится. Я так считаю: раз взялся за дело, так надо чтоб с первого раза всё вышло в лучшем виде.
Юлиана: Бывает, что с первого раза не выходит.
Отец: Не понял. Это как? Вот, к примеру не получился у тебя первый ребеночек. Делал одно, а народилось черт знает что. Тогда незачем и второго затевать, чего зря измываться над природой.
Юлиана: Я не об этом.
Отец: Так и я о том же.
Юлиана: Ты не прав. Когда ты творишь, всё совсем по-другому. Много писателей ошибались на пути к славе. Но что это по сравнению с самой славой. Извините, я что-то все говорю, говорю.
Роберт: Ничего-ничего. Продолжайте. Вижу, вам эта тема очень близка.
Юлиана: Тебе всё это неприятно, да? Прости. Я лучше помолчу.
Роберт: Нет, что вы. Наоборот. Это настоящее удовольствие, слушать таких подкованных в вопросах литературы людей как вы оба. Не каждый день такая честь выпадает. Мне ведь ваше мнение ну прямо по зарезу как необходимо. Особенно сейчас. Вы оба просто прекрасно выбрали момент.
Отец: Соль подай.
Юлиана: Держи.
Едят в молчании.
Отец: Ну а до того, как написать эту свою главную книгу, те писатели, о которых ты всё говоришь, они на что жили, что ели-пили?
Юлиана: Они питались надеждой. Черпали духовные силы из источника вдохновения. Когда я была маленькая, я любила рисовать. Не смейся, я рисовала очень хорошо, но время было тяжелое… И я бросила. Перестала заниматься и…
Отец: И стала бухгалтером, чтобы иметь возможность кушать жареную картошку. Духовные силы хороши на десерт. Перед этим нужно что-нибудь посерьезнее. Я так понимаю, сын, что ты у меня на мели? Гол как сокол, а?
Юлиана: А я видела твою фотографию в газете. Правда, не помню в какой. Отец газет не покупает…
Отец: Дурь эти ваши газеты… И покупают их одни придурошные…
Роберт: Это, наверное, когда книга вышла, статья была.
Юлиана: Да?
Отец: Подумаешь, фотография. С трудом тебя там и разглядел. В смысле, много вас там стояло, не ты один. Хотя и на первой странице.
Роберт: Папа, вот о тебе лично сколько раз в газетах писали?
Отец: А мне этого и не надо было никогда.
Роберт: А мне надо. И я не ты.
Молчат.
Юлиана: И что ты пишешь? Ну так, в общих чертах. Я бы почитала…
Роберт: Стихи.
Юлиана: Как красиво. Стихи о чем?
Роберт: Стихи о… обо всем.
Отец: Поэзия… вот если ты меня спросишь, поэзия, есть она и нет ее…. Михаил Эминеску большой поэт был, да?
Роберт: Папа, прекрати.
Юлиана: Безусловно. Самый большой. Из всех, кого я знаю.
Отец: Вы уж простите, что я тут встрял. Михаил Эминеску и Ион Крянга с Садовяну… А потом Делавранча… — кто там еще? Вам лучше знать. Так вот. Живу я очень хорошо, прямо прекрасно, хотя стишков их ни разу и не читал.
Роберт: И моих тоже.
Отец: И не надо мне их. Это тебе не хлеб, понимаешь? Без них — это не так, как зимой из дома без сапог, — ноги не замерзнут.
Роберт: И чего это я трактористом не стал, вот ведь как хорошо было, а?
Отец: Да что тебе сказать. Делай, на что соображалки хватает. Но я вот что понял, а мне годов-то уже не мало. Ты одеяло на себя натянул, а ноги из-под него торчат, как ни старайся. Ну похлопают тебе за твои стишки два-три человека… И всё. Так что смотри, голову не потеряй.
Роберт: Это ты меня сейчас жизни учишь, так тебя понимать?
Отец: Ну а что ты собираешься теперь делать? До сегодняшнего дня ты книжку свою писал. А дальше?
Роберт: Дальше? Докурю и спать пойду.
Отец: А завтра?
Роберт: И завтра тоже.
Отец: Смотри, чтоб сигареты не кончились.
Роберт (показывает ему пачку): Последняя.
Юлиана: Ну зачем ты с ним так?
Отец: А что я такого ему сказал? Правду. И ничего кроме правды.
Юлиана: Знаешь, что я думаю об этой твоей правде? Лучше бы ее и не знать.
Отец: Да ты посмотри на него! Ему тут доброхоты уже все уши прожужали: чего он достиг, да какой он у нас талант… Я, я-то вижу, что он даже одежды себе нормальной купить не может. Каждый раз ему это говорю — обижается. Обидется и два-три года нос сюда не кажет. А потом снова, в тех же тряпках. Теперь и с бабой своей поссорился, у которой жил. Что, ты думаешь, он приехал сюда с этим баулом? Да там все его пожитки, всё, что наработал. Тьфу, позорище.
