Микола. Дуже приемно, приятно, приятно.
Входит Софья Гавриловна.
Софья Гавриловна. Надя, ты не знаешь, куда я дела партийный билет?
Надежда. Зачем тебе?
Софья Гавриловна. Мне, кажется, я давно не платила членские взносы. (Замечает гостей.) Здравствуйте, товарищи.
Надежда. Мама, познакомься, это наши друзья. Вадика ты знаешь, он поэт, Геннадий Семенович занимает большой государственный пост…
Володя. Руководитель в ранге министра.
Надежда. Володя, его помощник. А это Коля, капиталист.
Софья Гавриловна. Американский?
Надежда. Почему американский? Украинский.
Софья Гавриловна. Наденька, не надо так шутить. У нас в рабоче-крестьянском государстве никаких капиталистов нет.
Надежда. Мамочка, а он не наш, он украинский.
Софья Гавриловна. Наденька, что ты говоришь? Украинская Советская Социалистическая Республика входит в состав СССР.
Надежда. Мама, никакого СССР больше нет.
Софья Гавриловна. Дочка, не смей рассказывать антисоветские анекдоты. (Шепотом.) Кто-нибудь донесет в НКВД, и могут быть очень большие неприятности.
Уходит.
Надежда (гостям). Не обращайте внимания, это склероз. Маме кажется, что она живет в тридцатых годах.
Микола. А мне кажется, шо я живу перед революцией семнадцатого года. Шо скоро придут большевики и обратно усе отнимут.
Былкин. И что ж ты тогда делать будешь? Опять в шоферы пойдешь или в бандиты?
Микола. Тогда пойду в партизаны.
Входит Клава. На ней джинсы, потертые, с дырами и коряво обрезанные выше колен. Гости смотрят на нее удивленно.
Клава. Черт знает, что за погода! То дождь, то солнце. Не знаешь что надеть, особенно при таком выборе. О, какая компания! Геннадий Семенович, Вадик. (Володе.) Вас я недавно видела в каком-то телешоу. Вы выступали насчет коррупции. Здравствуйте, здравствуйте. (Удивлена.) Коля? Вот кого не ожидала увидеть. Здравствуй!
Микола. Здравствуйте, Клавуся. Ой, ненько моя, шо ж вы так исхудали? Чи вы больные, чи шо?
Надежда. Типун тебе на язык. Клава держала диету.
Клава. Не нравлюсь?
Микола. Та шо вы, Клавуся, как это можно? Вы мне у любом объеме симпатичные, и даже у таких джинсах. А если б вы согласилися соединить со мной свою жизнь, то мама моя, она бы вас галушками, варениками откормила, и джинсы мы бы купили новые, подлиньше.
Клава. Коль, это что? Ты мне делаешь предложение?
Надежда. Имей в виду, дочка, что Коля наш почти олигарх. Правда, Коль?
Микола. Та ладно вам, олигарх. Кое-шо имею, конечно. Шесть ресторанов, четыре супермаркета, два крематория и бюро ритуальных услуг. Но дело ж не в этом.
Немилов. Как же не в этом? А в чем же еще?
Микола. А у том еще, шо я, когда у Степана Петровича шофером работал, я еще тогда влюбился в Клавусю, вот просто как не знаю шо. Я попервах думал, шо, может, мне показалося. С Галкой в гражданском браке двоих детей завел. Но недавно мне сон наснился, шо хто-то такой увесь у белом, может Иисус Христос или хто, привел меня за руку до Клавы Степановны и сказал: это твоя дружина.
Надежда. Дружина?
Микола. Ну да, супруга по-вашему. Но он же мне по-украински сказал, тому шо Иисус, как теперь ученые выяснили, был украинцем.
Немилов. Какие ученые?
Микола. Наши, украинские. Академики. И во сне моем это же подтвердилось. И такой это был сон, шо я с тех пор просто голову потерял и собрался в Москву.
Надежда. А жену и детей бросил?
Микола. Так она ж у меня гражданская. Но я человек честный, хотя и был вор. Я Галке сказал все как есть. Не люблю, говорю, тебя, а люблю Клаву Былкину.
Надежда. А она что?
Микола. А она женщина умная, усе понимает. Давай, говорит, двадцать пять миллионов баксов детям на образование и катись. Ну, добре, говорю я, подготовь иск, мой адвокат изучит, а сам сел в машину и прямым ходом сюда.
Былкин. А зачем же в такую даль на машине?
Микола. Так шоб вам показать, шо у меня не какая-то там эта «биэм-бию», а «Майбах». Вон она, там, внизу, можете пойти посмотреть. Так шо вот, Клавуся, люблю вас до невозможности. Достоевского, врать не буду, я не читал, но могу вам такую жизнь обеспечить, шо никаких «Братьев Карамазовых» не захочете. Шоб було у вас усе: квартира, дача, машина, яхта, мобильный телефон, ну и из одёжи также шо хочете. Кстати, я вам подарочек вот привез.
Подает Клаве футляр. Клава открывает, достает бриллиантовое колье.
Клава. Коль, я бижутерию не ношу.
Микола. Та шо вы, Клавуся, кажете… Яка ж така бижутерия. Это ж чистой воды диамант. Двадцать чотыри карата.
Клава. Двадцать четыре? Ты это украл?
Микола. Ну вот, украл. Та зачем мне шо-то красты, когда я без пяти минут олигарх. Это я вам на Сотсби купил у Нью-Йорку.
Надежда. Ой, Коля, ну ты даешь! И сколько ж это стоит?
Микола. Та ерунда. Двести тысяч, чи шо.
Былкин. Двести? Тысяч?! Чего?
Микола. Ну чего. Того.
Былкин (выражает потрясение). Ого! О! О!
Клава. Коль, ну ты прямо как-то сразу. Такой подарок. Нет, это я не могу. Я же должна за это чем-то ответить.
Надежда (шепотом). Дура, бери, ответим потом.
Микола. Да если вы за меня пойдете, то вообще будете в диамантах ходить. И во всем самом лучшем: платья, костюмы, джинсы. Машину «Роллс-Ройс» куплю, на базар будете ездить, к портнихе или на маникюр с собственным шофером.
Клава. Коля, это хорошо, что ты такой богатый и щедрый, но чтоб выйти замуж, я ж должна тебя тоже как-нибудь полюбить.
Микола (беспечно). Та полюбите.
Надежда. Конечно, полюбишь. При таких-то деньгах.
Микола. Я ж не только богатый, я хороший. Не курю, пью только в компании, в быту скромный. Женщину ни одну, даже Галку, ни разу пальцем не тронул. Так шо с этой стороны не беспокойтесь.
Клава. А что я буду делать?
Микола. Ничего. Если захочете поработать, можете в ритуальной услуге сидеть, заказы принимать, деньги считать. Зато вам будет усе, шо ваша фантазия вам подскажет. Бассейн, джакузи, массаж, косметика, лифтинг. Захочете грудь увеличить или пирсинг на пупке сделать — та будь ласка. Та шо там пирсинг! Крематорий назову вашим именем.
Клава. Что-о?!
Микола. Ну, шо-нибудь другое. Я собираюсь дизельэлектроход купить на Черном море. Он называется «Павло Тычина», а я переименую и большими золотыми буквами по борту напишу: «Клавдия Грыжа».
Клава. Это кто — Клавдия Грыжа?
Микола. Та вы ж будете. Когда за меня выйдете. Моя ж фамилия Грыжа, и ваша будет Грыжа.
Клава (отодвигает колье). Спасибо, Коля.
Микола. За шо спасибо?
Клава. За то, что дал посмотреть.
Микола. Клавдия Степановна, ну шо ж вы меня обижаете? Я ж вам от чистого сердца.
Клава. Коленька, извини, пожалуйста. Я знаю, что ты хороший. Еще даже когда тебя посадили, а я совсем девчонкой была, я даже маме говорила, что ты хороший, добрый человек, матом не ругаешься и женщин не бьешь, хоть и бандит, — но Грыжа, Грыжа, если меня будут звать Грыжа, я просто умру.
Микола (разочарованно). А-а, так? Значит, вы, Клавуся, тоже украинофобией страдаете?
Клава. Да ты что, Коля! Какая фобия! Мои родители работали на Украине, папа — в обкоме, мама — в филармонии, и я в Днепропетровске ходила в школу. И даже несколько украинских стихотворений помню: «Тепер Эней убрався в пекло, прийшов зовсим на инший свит. Там все поблидло и поблекло, нема не мисяца не звизд. Там тильки туманы велыки, там чутни жалибные крики, там мука гришным не мала. Эней с Сивиллою глядили, якие муки там терпилы, якая кара всим булла». Видишь? Помню еще. Но Грыжей я быть не могу. Был бы ты Приходько или Черниченко, да хоть Подопригора, — тогда дело другое. А то — Грыжа.
Микола. А шо Грыжа? Грыжа — это же не болезня, а такая фамилия. Мой прадед дворянский титул имел и был Грыжа. И у Красной армии комкор был Грыжа Александр. Та и я ж тоже, можно сказать, без пяти минут олигарх, а фамилия Грыжа. И шо? Если вы у Днепропетровске, а то даже и у Киеве скажете, шо ваша фамилия Грыжа, то уси будут вам низко кланяться и запомнят, когда у вас день рождения.
