Филипп. О, моя мамушка!
Надежда. Что?
Филипп. Ты моя мамушка.
Надежда. Что за глупость, я не ваша, я Клавина мамушка.
Филипп. Я имею на вид, что когда я обнимал моя мамушка, ты точно как моя мамушка. О!
Танцуя, они удаляются от других.
Надежда (удивленно). Я вам нравлюсь?
Филипп. О-о! Я хочу на тебя женить!
Надежда. Ты что, так набрался, что с Клавой меня перепутал?
Филипп. О нет. Я не хочу женить на Клава, я хочу женить на тебя.
Надежда. Глупый человек. Ты понимаешь, что я старая? Я тебе в матери гожусь.
Филипп. О да! Ты моя мамушка. Я хочу женить себя на моя мамушка.
Надежда. Надо же, до чего доклюкался. А то, что я некоторым образом замужем, это тебе ничего?
Филипп. О, это ничто. Ты возьмешь диворс, развод.
Надежда. С какой стати? У меня есть муж, и я им вполне довольна. И, кроме того, я тебе должна признаться, что я…
Филипп. Что ты не девушка?
Надежда. Дурак! Я почти бабушка. Тридцать лет замужем и имею взрослую дочь.
Филипп. А в чем ты хочешь признать?
Надежда (очень смущенно). Я не читала Достоевского.
Филипп (не верит своим ушам). Ты не читала Достоевский?!
Надежда (стыдливо). Никогда. Ни одной строчки.
Филипп (стонет от разочарования и душевной боли). О-о! (Обнимает Надежду, утыкается лицом в грудь.) Ты никогда… Как можно никогда не читать Достоевский? О, моя мамушка! (Возбуждается от прикосновения.) О моя мамушка! Это ничего. Тебе можно не читать Достоевский! Я тебе буду рассказывать Достоевский, а ты будешь слушать. Мы поедем в Америка. Будем посещать театр, смотреть «Преступление и наказание», а «Братья Карамазов» я сам буду тебе рассказывать и буду тебя катать на белый «биэмдаблъю». Я буду тебя носить на руки.
Пытается поднять Надежду, она сопротивляется.
Надежда. Да ты что! Ты что! Люди увидят!
Филипп. О, пусть видят, что ты мой дарлинг.
Надежда. Вот что, мой дарлинг. Ты сейчас ляжешь спать, поспишь и все забудешь.
Филипп. Ноу, я не буду забыть.
Надежда. Если не забудешь, тогда завтра повторишь все сначала.
Филипп. И тогда ты будешь со мной поженить?
Надежда. И тогда посмотрим. Пойдем к людям, а то про нас бог знает что подумают.
Она кладет руки ему на плечи, они, танцуя, возвращаются в компанию.
Володя. Господа, а не налить ли нам еще? (Наполняет рюмки.) Теперь я предлагаю выпить за любимого нами всеми Геннадия Семеновича Коблова. Мужчины пьют стоя!
Встают все мужчины, кроме Немилова.
Володя. Господин поэт, а вы не хотите выпить за Геннадия Семеновича?
Немилов. Я, за Геннадия Семеновича? Ах, извините, за Геннадия Семеновича я даже на цыпочки встану и, если позволите, добавлю к вашему тосту, что нам всем повезло жить в одно время с Геннадием Семеновичем, великим политическим деятелем, пламенным патриотом нашей страны, который не покладая рук борется с коррупцией.
Коблов. Мне кажется, он говорит иронически.
Немилов. За то, что, надрываясь на государственной службе, он не забывает трогательно заботиться о личном обогащении…
Филипп (он совершенно пьян). Мужчины пьют стоя! (И сам пьет.)
Былкин. Вадик, что ты плетешь?
Немилов. Примерный семьянин…
Филипп. Мужчины пьют стоя.
Немилов. …он проявляет трогательную заботу о своих близких и на скромную зарплату госслужащего отправил своего сына учиться в Лондон…
Филипп. Мужчины пьют стоя!
Былкин. Вадик! Надо или меньше пить, или больше закусывать.
Немилов. …любимой жене подарил танкерный флот… Ко дню рождения. Колечко и танкерный флот.
Былкин. Вадик!
Немилов. …а себе самому построил трехпалубную яхту, хотя мог бы и четырех.
Коблов. Все, хватит!
Немилов. Подождите, я еще не закончил. Будучи исключительно скромным и даже застенчивым человеком, Геннадий Семенович в декларации о доходах не указал…
Коблов. Молчать! (Вскакивает.) Ну, ты меня достал, писака! Я не отвечал на твои блоги, я делал вид, что я их не замечаю, но этого теперь уже не прощу. Ты думаешь, что ты знаешь, кто такой Коблов? Нет, ты не знаешь, кто такой Коблов! Но узнаешь, и очень скоро, это я тебе обещаю! Володя, пойдем отсюда.
Былкин. Гена, ты куда? Ты же видишь, человек перепил и не понимает, что плетет.
Коблов. Он все понимает. А ты тоже… Знал, что я приду, зачем зовешь всякую шваль?
Надежда. Да мы его не звали. Он сам пришел. С двумя гвоздичками.
Былкин. По пять рублей.
Немилов. Не по пять, а по тридцать пять.
Коблов. Он не с гвоздичками пришел, а с подлым намерением. Все, пока.
Володя. Будьте здоровы!
Коблов и Володя уходят. За окном вой сирены и свет мигалки.
Былкин (Немилову). Ну что, доволен? Молчишь. Пришел, нахамил гостю, а мне подложил свинью. Тебе-то ничего не будет. А вот мне он этого не простит. Он человек злопамятный.
Клава. Вадик все правильно сделал.
Надежда. Что правильно сделал? Разве можно уважаемому человеку говорить такие слова?
Клава. Можно и нужно. Если ты вор, так по крайней мере не ханжи, не лицемерь, не закатывай глазки, не выдавай свое воровство за форму патриотизма. Молодец, Вадик!
Немилов. Спасибо, Клава. Я знал, что ты меня поймешь. До свиданья.
Уходит.
Былкин (Клаве). А ты что, его поддерживаешь? Он обхамил Коблова, ты в восторге — а ты понимаешь, что на мне, на нашей семье это все отразится?
За окном непонятный шум.
Надежда. Интересно, что это там? Ой, батюшки, какие-то люди Вадика бьют. Степа, звони в полицию!
Былкин кидается к телефону, Клава — к дверям. За окном звук сирены и свет мигалки. Затемнение.
В комнате Былкиных наспех убрано, но еще видны следы вчерашней попойки. Былкин ходит по сцене, рассуждая сам с собой.
Былкин. О господи, ну что же это такое творится? Ни с того ни с сего устроили пьянку, переругались. Коблов обиделся, на Немилова во дворе напали хулиганы, проломили голову чем-то тяжелым. Выживет или нет, врачи не ручаются. Я ему сколько раз говорил: ты на Коблова особо не нападай, он человек страшный. Говорят, возбуждено уголовное дело, но против кого, неизвестно. И ясное дело, что известно не будет. Коблов концы прятать умеет. Клава поехала к нему в реанимацию. А мне опять считать убытки. (Садится за стол, берет в руки калькулятор.)
Больничная палата. Клава сидит у койки, на которой под капельницей лежит Немилов. Его голова и лицо забинтованы, оставлены только щели для глаз и рта. Немилов спит или находится без сознания. Клава поправляет подушку. Немилов открывает глаза.
Немилов. Где я?
Клава. Не беспокойся, Вадик, ты в больнице.
Немилов. А вы кто?
Клава. Вадик, я Клава. Ты меня не узнаешь?
Немилов. Я узнаю, но это значит, что я в бреду.
Клава. Нет, не в бреду, ты пришел в себя. У тебя все хорошо?
Немилов (ощупывает забинтованное лицо). Если это считается хорошо, то хорошо. А что случилось? ДТП?
Клава. Хуже. Ты разошелся во мнениях с Кобловым.
Немилов. И он нашел сильные контраргументы?
Клава. Но о тебе шумит весь Интернет! И все подозревают, что тебя заказал Коблов.
Немилов. А ты что здесь делаешь?
Клава. Я? Ты знаешь, я всегда относилась к тебе с симпатией, мне всегда очень нравились твои стихи, но я не знала, что я тебя люблю.
Немилов. Теперь узнала? Но это уж точно галлюцинация. Мираж. Бред. Но какой приятный бред! Неужели он пройдет?
Клава. А когда мне сказали, что ты в больнице и что, может быть, ты не выживешь, я поняла, что ты мне дорог как никто.
Немилов. Клава, если ты не галлюцинация, подумай, что ты говоришь! Ты же девушка практичная, а я — непризнанный поэт, неудачник, ничего не зарабатываю, живу в однокомнатной квартире. И вообще, я ведь существую в мире своих фантазий, мне не обязательно жить с тобой. Мне достаточно знать, что ты есть, и иногда видеть тебя хотя бы издалека.
