Тереза. И однако я люблю его, папа.
Тард. Нет-нет. Никогда не поверю. Я тоже любил, дитя мое. Нет, не твою мать, а позднее, другую женщину. Ты теперь взрослая, я могу тебе в этом признаться. Это была арфистка, она некоторое время играла в нашем оркестре. Высокая, стройная…. а шику в ней было… Но я тебе клянусь, что подобные бредни никогда не пришли бы мне в голову… Хотя в известном смысле я по натуре более страстный, чем ты…
Тереза (закрыв глаза). Да, тебе не пришло бы в голову умышленно грубить, делать все назло… Изо всех сил цепляться за свой жалкий бунт…
Тард. Бунт? Какой еще бунт? Объяснись, Христа ради! Ты толкуешь мне сейчас о чем-то очень важном, но делаешь это так, чтобы я ничего понять не мог. Против кого ты бунтуешь? Послушай, дитя мое, растолкуй мне все без дураков. Я ведь знаю, что за народ влюбленные…
Тереза. Против него и против всего, что здесь на него похоже…
Тард. На него похоже? А что же это на него похоже?
Тереза. Его дом — он нарочно встречает тебя вначале так безмятежно и приветливо, чтобы потом ты острее почувствовала: этот дом не для таких, как ты. Вся мебель в доме гонит меня прочь. Когда я прохожу через гостиную одна, я бегу бегом. Каждое кресло попрекает меня за то, что я хочу втереться сюда. И все эти старые дамы на портретах!
Тард. А что, очень благородные дамы, черт возьми!
Тереза. У меня в комнате тоже висят такие портреты. И я каждый вечер прогуливаюсь перед ними в чем мать родила.
Тард. Глупое ребячество, но, впрочем, вполне безобидное.
Тереза (подходит к книгам, которые стоят на полках в глубине комнаты). И его книги, вот они — его книги. Это его друзья. Нет, хуже — сообщники! Это они говорили с ним, они сделали его таким, какой он есть; эти книги знают его лучше, чем я, а я — я совсем их не знаю и не могу с ними бороться. Но пусть я их не читала, я сразу раскусила их!..
Тард. Так за чем дело стало, прочитай их, дочурка!
Тереза (с несчастным видом). Вот уже три дня я встаю раньше всех в доме, прихожу сюда и, не открывая ставней, пробую читать… Но со мной они не говорят так, как с ним… Если бы он мне объяснил, — но я не хочу. Пусть они не думают, что я их боюсь! (Идет вдоль полок, швыряя книги на пол.) Вот, гляди, что я делаю с его книгами. Гляди, вот из-за этой он плакал, потому что там кто-то уехал в Африку продавать ружья. И вот эти, гляди, он их читает смеется, а я — нет.
Тард (идет за ней, испуганно подбирая книги). Детка, детка, ты сошла с ума. Перестань, ты их испортишь. (Поднимает книгу, читает на корешке.) Мольер… Что тебе сделал Мольер? Он писал басенки… Тереза! Дитя мое! Тереза, я тебе запрещаю!
Книг падает слишком много, он и сам роняет их — у него не хватает рук.
Тереза (подходит к отцу и, вырвав у него книги, которые он кое-как подобрал, швыряет их на пол). Не смей их подбирать. Я хочу, чтобы он увидел их на полу, свои мерзкие книги.
Тард (бросив последнюю книгу, которая еще оставалась у не в руках, растерянный, рухнул в кресло). Дитя мое, твои поступки ставят меня в тупик. Как могут безобидные книги…
Тереза (забившись в угол, среди разбросанных книг, озирается, как затравленная). Тут все заодно с ним и против меня. Вот письменный стол, где он школьником делая уроки, заданные на лето, а я в это время гоняла по улицам. С виду стол как стол, но это его сообщник… (Показывает на один из портретов.) А в этой раме его мать, она умерла, — кажется, могла бы оставить меня в покое. Но я чувствую, даже мертвые с ним заодно.
Тард. Только этого не хватало — вызывать мертвецов!
Тереза. Они ужо рассказывали тебе о его матери?
Тард. Говорят, премилая была женщина, а уж кротости и благовоспитанности прямо королевской.
Тереза (с усмешкой). Вот-вот. А представляешь себе рядом с нею в его воспоминаниях девицу Тард с ее королевской кротостью и благовоспитанностью?.. Ну как, представляешь?
Тард. Погоди-погоди! Во-первых, ты не станешь отрицать, что все твои подруги воспитаны куда хуже, чем ты. Что до твоей кротости, то я, в общем, тоже не вижу…
Тереза (надвигается на него). Ах так! Я кротка! Вспомни же, как я была кротка в тот день, когда ты требовал, чтобы я ответила на заигрывания папаши Лебонза.
Тард (встает, в негодовании). Ну, знаешь! Нашла время вспоминать! Самая подходящая минута! Да уж, поистине такта тебе не занимать стать! (В ярости расхаживает по комнате; потом, махнув рукой.) А впрочем, не забывай, что мы артисты, нам простительны эксцентричные выходки. Мы во всяком кругу на своем месте.
Тереза. Артисты? Неужели ты это говоришь всерьез? Ты слышал хоть раз, как я играю на скрипке? А свою игру на контрабасе слышал? Неужели после этого ты можешь слушать, как играет он — хотя бы одним пальцем, — и твое сердце не обливается кровью?
Тард. Постой-постой. Ты очень мило играешь, цыпочка, у тебя совсем недурные способности, а я — не забудь, пожалуйста, — занял второе место среди выпускников аркашонского музыкального училища. Не надо зря уничижаться. Мы многим можем утереть нос!
Тереза (тихо, с улыбкой, полной отчаяния). Ну что ж, тогда бежим скорое искать тех, кому мы можем утереть нос, потому что здесь… (Останавливается перед портретом матери Флорана.) О да! Им легко умиляться, глядя на нее, а ей улыбаться в своей раме… Подумаешь, великий труд явиться в дом настоящей невестой, когда тебе не стыдно и не больно и ничто в тебе не вопиет, и быть мягкой и доброй и всеми любимой…
Быстро входит Флоран в сопровождении Гартмана.
Флоран. Извини, дорогая. Вы уже пили кофе?
Тард. А как же. Нам тут даже пришли сказать: «Хозяин, мол, просил, чтобы вы, не дожидаясь его, чего-нибудь выпили». И мы, само собой, распили по рюмочке…
Флоран. Отлично. Дорогой мсье Тард, вы вчера просили меня ссудить вам фрак.
Тереза поднимает голову.
Тард (смутившись, оправдывается). Да, лапочка. Понимаешь, твой жених сказал, что у него много фраков… Вот я и подумал: свадьбу-то играют всего один день, жизнь — штука дорогая!.. А фрак, ведь его не обязательно шить по мерке…
Флоран. Ваши соображения совершенно справедливы, дорогой мсье Тард. Не стоит перечислять их снова. В настоящую минуту фрак лежит на кровати в вашей комнате, а к нему манишки, воротнички и галстуки. Не хотите ли пойти посмотреть, подходят ли они вам?
Тард. Еще бы, еще бы, дорогой мой будущий зятек. Благодарю вас от всего сердца…
Все ждут, что он уйдет.
(Нерешительно присаживается на кресло под взглядами окружающих.) Вот только разопьем по рюмочке, и я с радостью…
Флоран (с улыбкой подходит к погребцу). Какой напиток вы предпочитаете?
Тард. Я вот минуту назад сравнивал финьшампань с арманьяком и, скажу вам по совести, не могу решить, что лучше.
Флоран. Превосходно. Вот вам бутылка финьшампаня, а вот арманьяк. (Дает бутылки ему в руки.) Которая рюмка ваша?
Тард (уклончивый жест). О, все равно, любая…
Флоран. Ну, скажем, та. Что, если вы сейчас подниметесь в свою комнату, примерите фрак и разопьете коньяк без нас?
Тард (вставая, с достоинством). Как я должен это понять?
Флоран (с улыбкой). Именно так, как вы поняли.
Тард. Если я не ошибаюсь, меня выпроваживают?
Флоран (против воли улыбаясь). Вас выпроваживают ровно на одну минуту. В этом вы не ошиблись. Но с вами — две бутылки отменного коньяка. И к тому же вас очень скоро позовут обратно.
Тард (останавливая его движением, исполненным величайшего достоинства). Объяснения излишни, я вас понял. (Делает шаг к двери.) Но я не обязан по крайней мере сидеть взаперти в своей комнате? Если ваш разговор затянется, могу я пойти пройтись?
Флоран (выпроваживая его). Само собой…
Тард (останавливается). Да, кстати… поскольку вы так любезны насчет фрака… вы не откажете одолжить мне трость? Я не привык гулять без трости… а свою, как на грех, забыл дома.
Флоран. Трости стоят в прихожей. Возьмите любую. (Подталкивает его к двери.)
Тард. Тогда, если позволите, я возьму с набалдашником из слоновой кости, там еще золотой ободок… Она мне как раз по руке… (Смущенно осекшись.) С виду, само собой…
