Стоило нам приземлиться да из ступы выбраться, как Варвара вытаращила глаза, а потом и вовсе пальцем в Егора ткнула.
– Ты это срам-то прикрой! Я девка честная, мне скоро замуж ходить! У меня, вон, и жених имеется! – тут она подбоченилась одной рукой, а второй в Ганьку ткнула. Тот тяжко вздохнул.
– Уже и жених? – изумилась я, а Егор, молча сплюнув, полез в дом – видать, срам прикрывать.
– А как жеж! – гордо выпрямилась рыжая. – Мне мамка всегда говорила честь блюстить. Ежели, значит, захочет какой парень чтоб меня по сеновалу повалять… ну или там по печи – так чтоб, значит, женился прежде! Ну, оно прежде-то не получилось… Но повалял-то меня Ганька и по печи, и по столу, и по полу, и еще по стенке немножко! Всяко теперь жениться должон!
Тут уж я сама глаза, признаться, вытаращила. И по столу, значит, и по стенке… Однако!
А Ганька, снова тяжко вздохнув, почесал в затылке.
– Дык… это же… ловить пытался! Чтоб не мотыляло-то почем зря. Изба же! Она, значит, ходором – тудой-сюдой… – богатырь жестом показал , как раскачивалась изба. – И пол в ней – тудой-сюдой… и мы по нему – тудой-сюдой… стал быть…
Не выдержав, я расхохоталась. Да-а-а уж… ну, одно могу сказать: жениться на Варваре бедолаге Ганьке все одно пришлось бы всяко. А раньше ли, позже – какая уж разница! А что девица просто падала в мотыляющейся избе… ну так, стало быть, судьба у него такая. Горемычная.
Все равно б никуда от такой невесты не делся!
Больно уж невеста решительна.
22
Что Игрунка моя, в мыле доскакавшая до самой Смородины за избой следом, копытом что-то трогает, я не сразу заметила. А заметив, ахнула: в траве-то, у самого обрыва, тот самый клубочек зловредный лежит!
– Ах ты, з-зараза… – я сделала шажок к клубку… и тот откатился чуть в сторону. Нахмурившись, я шагнула следом… и клубок лихо обкатился вокруг меня.
– Щщщассс я его! – прошипел уже одетый Егор, спрыгивая со ступеньки… и из-под его руки вывернулся алый комок.
Вскоре к охоте присоединились уже все: Ганька, Варвара, кот, ворон – даже, по-моему, избушка нет-нет да пыталась лапой сцапать пакость эту катучую. “Загоняй, загоняй! Справа заходи! Да куда ты мечешься, на тебя катится! Ловииии!” – слышалось со всех сторон.
Однако, то и дело ускользая из рук, далеко от нас клубок все-таки не укатывался, всякий раз возвращался, будто нарочно дразнясь.
В конце концов совершенно уже очумевший от беготни Ганька, оказавшись прямо перед клубком, вместо того чтобы пытаться хватать его, наподдал по нему ногой – и запустил прямо в распахнутую дверь избы!
– Го-о-ол! – завопил, хлопая крыльями, Прохор.
А клубочек, качнувшись на пороге, будто в раздумье… снова выкатился наружу, стукнулся оземь – и опять чуток откатился.
– А может… ну его совсем, а? – выдохнула раскрасневшаяся Варвара.
Егор поочередно осмотрел всю помятую компанию – да и махнул рукой.
– А и впрямь!
Вот только, стоило нам всем в дом зайти, как изба снова качнулась, делая шаг. И еще один. Я высунулась за порог, чтобы тут же убедиться: клубочек, как ни в чем не бывало, катится вперед… а за ним неторопливо трусит наша избушка.
– Эт-то еще что… – нахмурился выглянувший следом Егор, да как рявкнет! – А ну не шали!
Клубочек и избушка разом и замерли по стойке “смирно”.
А мы, успокоенные, принялись в избе озираться.
В зачарованных-то покоях все, как прежде было, и осталось. А вот в горнице с печью все, что только могло порушиться, то и порушилось. Знатно, видать, болтало-то.
Пришлось нам с Егором вместе, за руки взявшись, чары плести – чтоб хоть как да в порядок привести. А то ведь и сесть негде. Я, правда, прежде в опочивальню сбегала да портки надела. А рубаху Егорову не стала снимать. Больно удобная!
А там и притомились, самовар поставили, чаевничать все вместе сели…
Вот когда сели-то, тогда только и почуяли неладное. Вроде как избушка… вздрагивает слегка.
Все еще себе не совсем веря, разом все медленно обернулись к окошку. А Прохор так и вовсе в то окошко вылетел.
Впрочем, чтобы миг-другой спустя снова влететь с докладом:
– Крррадется!
– Кто – крадется? – наклонил голову Гарька.
– Изба – крррррадется!
– Как – крадется?! – ахнула Варвара.
– А на цырррлах!
– А куда – крадется? – более конструктивно заинтересовалась я.
– А за клубком!
– А клубок куда катится? – уточнил Егор.
– А черрез Сморродину! Почитай, полмоста пррошли!
Мы дружно переглянулись. Мост через Смородину узкий, развернуться тут избушке никак не выйдет. И без того неясно, как она там… крадется, хоть бы и на цыпочках! Тут уж лишний раз лучше вовсе не шевелиться – авось не рухнем в огненную речку… Только и остается – ждать, как перейдем, да что на той стороне нас поджидает.
Собственно, что поджидает – я в общих-то чертах догадывалась. А потому и не удивилась ничуточки, когда, распахнув дверь остановившейся наконец избушки, мы увидели…
Толпу нечисти с нежитью. С хлебом-солью.
23
Полотенце с хлебом-солью держал скелет в кокетливом передничке. Рядом вытирали глаза платочками пара мавок, лешачиха, аука, несколько призраков, водяницы… Чуть в сторонке возвышалось над толпой Лихо одноглазое – глаз-то один, как слезой его затуманит, так потопчет всех Лишенько. Не со зла, а исключительно оттого что растрогалось.
– Надо выходить, – вздохнула я.
– Надо, – мрачно буркнул в ответ Егор.
А потом лихо спрыгнул наземь без всякой лестницы, да еще ко мне руки поднял – поймаю, мол.
Ишь, позер!
Я только фыркнула независимо, лесенку спустила – да и сошла не торопясь. А Ганька с Варварой, едва выглянув, ойкнули хором, да и назад в домик втянулись.
Тем временем ряды нечисти перед нами расступились – и вперед вышли рука об руку батюшка с матушкой. Царь Кощей, значит, с царицей Меремьяной.
– Ну, уважила старика, доча! – довольно объявил батюшка. – Хвалю! Справный, справный жених!
Егор затравленно оглянулся на меня. Я только беспомощно плечами пожала.
А клубочек алый к самым батюшкиным ногам подкатился.
А ведь тот клубочек-то, выходит… да не мне он был спряден. И не Егору вовсе. А избушке! Чтобы, стало быть, наверняка нас сюда приволочь! Вот и ждали нас тут. С хлебом-солью! Готовились.
Да ведь это никак заговор!
Да и Яга неспроста в лесу-то осталась. Не просто так она там сидит. Лес-то тот заповедный не должен без лесной колдуньи оставаться, кому-то пути-дороги стеречь надо. Даже если сыночку ненаглядного услать на время пришлось. Для того и осталась, значит.
Я грозно уперла руки в бога, брови сдвинула.
– Сговориииились!
Матушка, вздохнув, только глаза закатила, а батюшка ладонь перед собой выставил. Одну – во второй-то посох.
– Доча, мы ж о твоем счастье исключительно! Вот как мне Яга счастье-то великое да любовь вечную нагадала когда-то – так и тебе, значит…
– Батюшка, – я оскалилась, – а не ты ли, Кощей Трипетович, сказывал, что к стер… гадинам этим лесным ни ногой больше, а?
– Вот! – царь воздел палец. – Видишь, доча, до чего ты отца довела? Токмо о твоем счастье радеючи, на что пойтить пришлось! А что, скажешь, не люб тебе молодец-то? Не пойдешь за такого? Нет, ты-то скажи только, так мы его живо выгоним, на кой он нам сдался, Ягин сын, да к тому царевич какой-никакой…
Глянула я на Егора… смурной он стоял, и не смотрел на меня.
Вспомнилось… как на коньке крыши красовался. И как из избы удирали в ступе. И как не мешал, чуя, когда мне самой повеселиться хочется – разбойников погонять, к примеру. А как пристала пора и впрямь рисковать, чтоб других спасти – Ганьку с Варварой, в избе запертых – так сам очертя голову кинулся. А пуще всего – как в одеяло кутались да истории рассказывали… да как до того уютно было, точно в дом родной попала, и все-все тайны свои рассказать хочется.
