— Она его любит, — царевна встретилась взглядом с друзьями и прошептала почти беззвучно. — Надо что-то делать.
— Убить его? — конунг не хотел так просто отбросить хорошую идею.
— Очернить, опорочить его в ее глазах? — попытался загладить вину менестрель, и пальцы его машинально погладили струны любимой арфы.
— Еще больше? — уточнила царевна.
— Украсть невесту? — предложил Масдай.
— И что мы с ней будем делать? — резонно вопросил Адалет. — И это не вправит мозги молодому паразиту.
— У молодого паразита в этом случае было бы время подумать, — буркнул ковер.
— У него было время подумать. Больше месяца, — угрюмо напомнил Агафон. — Уже надумал.
— А мне кажется, что если бы они встретились и поговорили… — косясь на тихо плачущую Эссельте, прошептал Иван.
— …она бы его убила! — жизнерадостно закончил Олаф. — А потом и невесту.
— Невесту, наверное, не стоит убивать, — согласный с первой половиной высказывания, усомнился маг-хранитель.
— А что с ней делать? — практично спросил бард. — Девушку, чей жених не дожил до свадьбы, замуж в Гвенте никто не возьмет.
— Никто? — брови калифа взлетели под край куфьи, а щегольские усики встопорщились как у возмущенного кота. — Совсем никто?! Ай, какая черная несправедливость!..
— Да чтоб она… чтоб ее… — прорыдала принцесса, почти заглушая последние слова Ахмета:
— …неужели придется мне?
— Что?!.. — хор восьми голосов прозвучал едва ли не с большим изумлением, чем полчаса назад.
— Если не будет невесты — не будет и свадьбы, — невинно моргая, развел пухлыми ладошками Ахмет. — А поскольку я считаю убийство невест совмещением порчи полезного и приятного, то мое предложение — единственно приемлемое.
— Но… — озадаченный Агафон задумался в поисках слабого места плана. — Но что, если невеста Друстана не захочет за тебя пойти?
— Ты когда-нибудь встречал девушку, готовую променять несметное богатство, толпы слуг, готовых выполнить каждое ее желание, роскошь, какая ей и не снилась — ну и неотразимого, заботливого, щедрого мужа, конечно — на деревню, грязь, навоз и конфету по праздникам? — приподнял брови Ахмет.
— А… если это любовь? — засомневался и Иванушка.
— На месте разберемся, — сурово насупилась его супруга. — Ну что, летим?
— Я никуда не полечу! — очнулась от ступора Эссельте. — Чтобы я! Оказалась! В одной деревне! Под одной крышей! С этой змеей!..
— Тогда ты остаешься здесь. А мы привезем тебе…
— Видеть его не желаю!!!
— …поесть, — не моргнув глазом, договорила Сенька. — Вань, останешься с Селей? Враль из тебя все равно никудышный. Вон там домик конторы шахты виднеется. Хоть и заброшенный, но крыша на месте. Ждите нас там. Масдай, вперед! Детали обговорим по дороге. Киря, рассказывай пока про ваши свадебные обычаи — может, чего сгодится!..
* * *
Двери трактира при постоялом дворе распахнулись, и новых гостей накрыла волна звуков и запахов деревенского пира. Столы, сдвинутые замысловатой буквой неизвестного науке алфавита, ломились от жареного мяса, рыбы, тушеных овощей, хлеба и алкоголя, расставленных среди перевязанных лентами из мешковины пучков крапивы, пырея и осота — символов мужской свободы и независимости от семейной жизни. Перед женихом и по краям каждого стола стояли ушаты, полные манной каши — никто не помнил, зачем, но традиция требовала. За столами в расслабленных позах успевших неплохо выпить расположились мужчины всех возрастов и степеней трезвости. Стучали кружки, выплескивался сидр, выходила из берегов пивная пена, раскатывалось по углам молодецкое ржание, энергичностью своей указывавшее на то, что шутки отпускались в адрес жениха…
Мальчишник был в самом разгаре, приближался момент похода в деревенский зал собраний, где в это время веселились женщины, и поэтому вновь прибывших заметили не сразу, а только когда на плечо виновника торжества опустилась ладонь размером со среднюю тарелку.
— Ну… это… Поздравить тебя надо, да? — изо всех сил изображая веселье[3], пробасил конунг под ухо жениху.
— Что?.. — вздрогнул Друстан и медленно оглянулся, силясь сфокусировать полупьяный взгляд на лице двухметровой горы металла и мышц. Наконец, ему это удалось, и остатки хмеля вылетели из головы — не исключено, что через вытаращенные глаза. — Олаф?!
— И Олаф тоже! — воскликнула царевна Серафима, сияя, точно более радостного события в ее жизни не было и вряд ли теперь когда-нибудь будет.
— Как мы рады тебя видеть! — Агафон, улыбаясь во весь рот, замолотил лекаря по спине.
Если бы не улыбка, можно было бы решить, что ученик Адалета вознамерился сломать старому приятелю хотя бы пару костей.
— Вы?.. Откуда? Вы вернулись? И где?..
— Друстан, кто это? — обернулся, нетрезво хмурясь, сидевший справа молодой человек в неброской, но дорогой одежде.
— Это… его светлость эрл Бриан, — представил сконфуженный жених.
— Сиххё и подземелья! Я знаю, как зовут меня! — побагровел вельможа. — Я тебя спрашиваю, кто эти…
— Мы — старые друзья Друстана! — Сенька развела руками, указывая на конунга и мага. — Услышали, что у него тут такое дело, и не смогли пройти мимо!
— Дуся, лапа, выпьем! — ухмыляясь, Агафон поднял со стола тяжелый запотевший кувшин, плеснул на дно пустой кружки сидра и протянул кувшин ошалевшему лекарю, оставив кружку себе. — Пей! За любовь!
— До дна! — бережно взял за шкирку несопротивляющегося юношу Олаф.
— Он больше не пьет! — эрл решительно отвел рукой кувшин от лица Друстана.
— И даже за собственное счастье? — изумленно расширила очи Сенька.
— Чем больше пьешь за счастье, тем меньше его остается, — назидательно проговорил вельможа и хотел добавить еще что-то, не менее поучительное, судя по кислому выражению лица, но тут слева захихикал лысый старичок и попытался встать:
— Эгегей! Пора к девчонкам!
— Пора, пора! — радостно загудели гости и начали подниматься с грохотом падающих стульев и скамеек, а в отдельных случаях — не рассчитавших силы товарищей.
Олаф и Агафон растерянно переглянулись: рано! Надо было срочно их задержать! Но как?..[4]
— Погодите-погодите, а как же гадания?! — вскричала царевна — и гости замерли.
— Гадания?..
— Да, гадания! — истово закивала Сенька. — По нашим лукоморским обычаям на мальчишнике обязательно должны быть гадания! Сколько детей родят, каких, какая жизнь ждет, много ли добра наживут, будут ли изменять друг другу, сколько раз, с кем, узнает ли дражайшая половина — и всё такое прочее!
Заинтересованность моментально выкристаллизовалась в сивушных парах и ароматах деревенской кухни.
— А что делать-то надо? — нетерпеливо потянул ее за рукав старичок слева.
— Ложки у всех есть? Быстро взяли их в руки! — и, подавая пример, Сенька выудила из-под связок сорняков ложку Друстана и щедро зачерпнула кашу. — Делайте как я!
Похмыкивая и похохатывая в ожидании если не чуда прорицания, то внеплановой забавы, гости потянулись ложками в манку.
— Готовы? — хитро зыркнула по сторонам царевна. — А теперь подбрасываем, чтобы прилипла к потолку! Получившиеся фигуры разглядываем и ищем ответ на первый вопрос: красивая ли будет у Друстана… полюбовница!
Под дружный гогот собравшихся заряды тактической баллистической каши взмыли в воздух.
Некоторые даже достигли потолка.
Те, на кого приземлилось остальное, взревели в радостном возмущении и попытались нанести удар возмездия. Который, как это часто бывает с такими ударами, ударил по лицам, не причастным к порче выходного платья никоим образом.
Началась цепная реакция. Самые энергичные — или с самыми большими ложками — уже требовали у трактирщика новых боеприпасов. Самые ответственные — или самые пьяные — медитировали на манные барельефы на потолке, признавая в них то морду кобылы, то бочку водовоза, то старый сапог, то чью-то жену. И в последнем случае каша шла в бой уже не ложками, а горстями — родственники опознанной женщины, только что веселившиеся над односельчанками, в личном вопросе спуску не давали. Даже эрл Бриан втянулся в манное побоище и азартно, ложка за ложкой, метал кашу в толстого бородача поодаль, посмевшего узнать в облике на потолке физиономию самого эрла.
Друстан сидел красный, как перезрелый помидор, растерянно крутя головой и вздрагивая от каждого раската смеха или предположения о его новой любви — и не заметил, как из черного хода за стойкой вынырнул ненадолго пропавший Агафон и шепнул друзьям: «Масдай освободился, пора!»
