Я выскочила из комнаты, нещадно шмыгая носом и понеслась к родительской спальне. В которую я влетела, даже не постучавшись, напрочь забыв о личном пространстве самых дорогих для меня людей.
В комнате было темно, и лишь тусклый свет от светильника на мамином туалетном столике разгонял ночь. Папа уже спал на большой кровати с мягким изголовьем, укутавшись в одеяло с головой так, словно сейчас была глубокая зима, а не жаркое лето. Мама же, одетая в ночную сорочку, сидела на пуфике возле зеркала и расчёсывала мокрые после душа волосы. Меня она заметила сразу и, отложив расчёску, повернулась ко мне.
— Прости, — сипло произнесла я, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и я по-настоящему разрыдаюсь.
Марфа Васильевна лишь молча развела руки в стороны, приглашая. Я бросилась в её объятия. Мама никогда не любила обниматься, в отличие от меня, которой нужно было ощутить человека, чтобы понять его. Я же нуждалась в тактильности очень сильно, из-за чего в детстве бабушка в шутку называла меня Липучкой.
— Прости, прости, прости, — как заведённая, повторяла я, уткнувшись ей в плечо.
А мама лишь гладила меня по голове и шёпотом повторяла:
— Я всё понимаю, моя маленькая истеричка.
Знаете, вам может быть сколько угодно лет, но искреннее и тёплое объятие родного человека будет каждый раз заставлять вас чувствовать себя маленькой и хрупкой. И как бы мы с мамой ни ругались и ни злились друг на друга, как бы ни понимали друг друга — лишь в одном я всегда была уверена: у меня никогда не было и не будет никого роднее неё, этой колючей ведьмы.
И, как сказал мой возможный будущий парень, мама — это святое!
Той ночью, превысив все эмоциональные лимиты Психованной Ведьмы, я спала, пожалуй, так же крепко, как в детстве, когда приходила в родительскую спальню и устраивалась между мамой и папой. И снились мне добрые сны с ароматом клевера и кофе.
Глава 27.1 Будни Ведьмы
Следующим утром на работу я ехала с мыслью, что либо меня сейчас пошлют — окончательно и бесповоротно — и на свидание в субботу мне придётся идти одной, либо Серёжа женится. Правда, не на мне, а на моей бабушке. Причём тоже окончательно и бесповоротно. И, что самое прекрасное, оба эти варианта друг друга не исключали.
Заинтриговала?
Тогда давайте по порядку. Начнём, как положено, с побудки в шесть тридцать. Проснулась я с ну просто ангельском настроением, и даже красные и опухшие после вчерашнего рёва глаза нисколько мне его не подпортили.
Если вы не знали, то ведьму от феи отличает только настроение. И сегодняшним утром я была именно феей — правда, не Динь-Динь, а той самой с тёмными волосами и скверным характером, имя которой я так и не запомнила.
И да, я действительно порхала. Как минимум до душа. У меня было настолько прекрасное настроение, что я даже взяла мамину плойку и уложила волосы, а не завязала их в хвост, как делаю обычно. Вишенкой на торте так вообще стал самый настоящий макияж вместо стандартного замазывания веснушек тоналкой. Моих навыков макияжа, конечно, всё равно не хватило бы, чтобы нарисовать себе новое лицо, как это делает Нина, так что выглядела я лишь немногим эффектнее, чем обычно. Но меня в целом в своём лице без косметики и смущали-то только веснушки — да и это был мой «пунктик», чем какая-то существенная проблема.
Авторы любовных рассказов на пару с Удачливой Ведьмой, конечно, пытались убедить меня в том, что так делают только влюблённые дурёхи, но рациональная часть меня победила и объяснила им, что так проявляются хорошее настроение и любовь к себе. К тому же Клевер Александрина Петровна — Лев, а, значит, любить она может только себя.
Но вернёмся к утру. Я, вся такая красивая фея, спустилась вниз, чтобы спокойно выпить чашечку кофе, сидя на веранде. Однако встретить утро в полном умиротворении мне было не суждено. Пытаясь разглядеть лес за теплицами, я увидела папу — и потеряла дар речи. Он стоял у входа на веранду: в пижаме, грязных резиновых сапогах, с лопатой и ведром молоденькой картошки.
— Пап, что-то случилось? — неуверенно поинтересовалась я. Потому что у человека, который в шесть утра копает картошку, всё в порядке быть не может.
— Бабушка попросила картошки накопать для какого-то Серёжи, — ответил папа и сел на пол, чтобы стянуть сапоги.
А я испытала весь спектр эмоций, которые на деле можно было описать одной лишь фразой: «Какого хрена здесь происходит?» К сожалению, с этого всё только началось.
— Они там с Даром из подвала купорку достают, — добил меня папа, выставив сапоги за порог.
— Ой-йо, — в ужасе пискнула я и выбежала на улицу, даже не подумав обуться.
Перед глазами предстала картина маслом: Дар, поганенько ухмыляясь, запихивал в багажник моей реношечки огромный ящик с банками. Одетый в папины поношенные трико и рабочую тельняшку, братец стоял ко мне спиной и не видел меня. Зато вот я видела его — самодовольного засранца, у которого даже спина выражала, насколько сильно он торжествует и отдаёт процессу мести всего себя.
А чего я, собственно, ожидала, после того как натравила на него вчера бабушку? Что Дар великодушно забудет о том, что его чихвостили и в хвост и в гриву? Кто угодно, но только не Дар.
— Ба, ты ещё ему компотиков поставь баночек шесть, — крикнул он, — тех, что по три литра.
И из-за дома послышался ответный бабушкин крик:
— Я ещё яблочного сочку поставлю! Давай, иди сюда быстрей, я уже второй ящик наполнила.
— Уже бегу! — больно весело воскликнул Дар и, обернувшись, таки увидел меня.
Минутная пауза, когда мы смотрели друг другу в глаза, а на фоне кудахтали куры, и мой тихий, почти змеиный шёпот:
— Убирай этот ящик из машины. Сейчас же.
Брат улыбнулся мне, как заправский злодей из фильма, во все тридцать два зуба, и, медленно покачав головой, громко, как сирена, выдал:
— Ба, Саша говорит, что он ещё салат со скумбрией очень любит! И лечо!
— Ты же знаешь, что я отомщу? — в отличие от Дара я говорила тихо, потому что не хотела, чтобы бабушка услышала, да и боялась, что если закричу, то сорвусь и придушу его прямо здесь.
— Что-что? Он жить не может без помидоров? — не унимался Дарий.
Братец ступал по очень тонкой грани. А я мысленно уговаривала себя, что начинать день с убийства родственника не лучшее решение. Ну и вместе с тем внушала себе, что потом отомщу ему так, что пытки инквизиции покажутся развлечением на один вечер.
— Ой, хорошо, что я ему ещё баночку «Чики» положила, — голос бабушки теперь слышался ближе, а в следующее мгновение она вышла из-за угла дома с холщовой сумкой в руках. — Дриечка, какая ты у меня сегодня красивая! Прямо куколка!
— Ага, — протянула я, понимая, что из нас двоих фея всё-таки бабушка, а я так, ведьма на полставки.
— Дар, иди неси второй ящик, а мы пока с Дрией контейнеры заполним, — баба Вася махнула внуку рукой и, чуть ли не порхая крылышками, поднялась на крыльцо.
— Какие контейнеры, ба? — спросила я, отступая в сторону.
— С обедом, конечно же, — как глупенькой, объяснила мне бабушка и, потрепав по щеке, полетела на кухню, попутно кинув папе холщовую сумку, чтобы он ссыпал туда картошку, а потом отнёс в машину.
Ну а я потопала за бабушкой под аккомпанемент из самого мерзкого смеха Дара. Смейся, пока можешь, милый братец, скоро тебе придётся брать билеты в Тимбукту.
На кухне творилась вакханалия. Тут тебе и жаренная картошка на плите. И пирог в духовке. И не заправленный майонезом салат. И просто гора немытой посуды в раковине. Все мои альтернативные личности в этот момент хихикали на паническом и, кажется, нервно плакали. А мой дар речи, кажется, остался у Дара, потому что он всё ещё как конь ржал на улице.
Наблюдая за тем, как бабушка достаёт папины огромные контейнеры для еды, которые он возил с собой на стройку, я всё-таки спросила:
— Бабулечка, а ты сегодня спала?
— Я-то? — удивлённо уставилась на меня бабушка, прежде чем начать перекладывать картошку со сковороды. — Дриечка, да у меня же старческая бессонница — час посплю, и хватит. Вот я лежала в кровати и думала: что я лежу без дела, раз всё равно не сплю, пойду-ка я лучше Серёженьке обед приготовлю.
