К этому времени предприниматель уже был в состоянии возбуждения, граничащего с безумием; но у него была и хитрость безумия. По-прежнему протягивая яблоки, одно за другим, он нашел способ при помощи целой серии осторожнейших движений пригнать свою замаскированную похоть к ее наивному крупу. Было нелегко отвлечь внимание девочки, пока он пристраивался нужным образом. Среди самих собой лепечущихся слов ему случайно попалось нечто механически поддающееся повторению: он стал декламировать слова из глупой песенки, бывшей в моде в тот год:
– Расцветали финики, бананы, поплыли над речкою туманы, расцветали финики, бананы...
Под беглыми кончиками пальцев Лахудр ощущал легонько ерошившиеся волоски. Он терялся в едком, но здоровом зное, который, как летнее марево, обвивал самку. Ах, пусть останется она так, пусть навеки останется... Но вот она потянулась, чтобы сфыркнуть прилипшее к губе яблочное семечко, причем ее молодая тяжесть, ее бесстыдные невинные бедра и круглый задок, слегка переместились по отношению к его напряженному, полному муки, работающему под шумок лону, и внезапно его чувства подверглись таинственной перемене.
Лахудр перешел в некую плоскость бытия, где ничто не имело значения кроме настоя счастья, вскипающего внутри тела. То, что началось со сладостного растяжения, стало горячим зудом.
Лахудр одним махом рванул пуговицы черного, как негатив больничной палаты, плаща. Оказалось, что под плащом он совершенно голый!
Здесь следует сделать отступление и кое-что пояснить досужему читателю. Может быть, читатель знаком с работами Папюса или какого-другого популяризатора магии, может, читывал нечто вроде «Субботнего понедельника». Может быть. Но!
В этих трудах упущена одна важнейшая, банальная для среднего спеца, но архиобязательная в колдовстве штука: если ты творишь колдовство, будь любезен обозначить в заклинании и условие, кое сие колдовство развеять может. Например: если превращаешь желчный пузырь летучей мыши в изумруд, то обязан присовокупить, допустим, что изумруд можно продавать не за валюту, а только за деревянные. Иначе снова в пузырь обернется. Или другое какое условие. Собственно, это условие даже вслух и произносить не надо. Главное, чтобы оно подразумевалось.
А теперь представим среднестатистический портрет чародея. Стар, немощен, из-за недосыпания и больной печени ненавидит весь род людской, язвителен, как бывают язвительны только ипохондрики. Какое условие такой индивидум способен выдумать? Правильно, самое похабное. Да еще и посмеется в кулачок. Помните, как фея: «Вот тебе, Золушка, золотая спиралька, но помни, что в полночь она превратится в огромную тыкву...»
Вобщем, условием Кощубея было: «Если кто ее полюбит в таком обличье, да возжелает в супруги...» Тьфу, мерзость. Хотя, с другой стороны, если это мерзость, то что можно сказать о русских народных сказках, в которых герой женится на лягушке?
Короче. У Лахудра челюсть отвисла, когда перед ним объявилась не милая пушистая козочка, ресницы-бабочки, а отвратительная в своей наготе белозадая девица. И зад явно не на одной капусте с морковкой выращенный.
Лахудр кузнечиком отскочил на три метра (дальше не позволила стенка сарая).
– Говорили мне друзья: не трахайся, где работаешь!
А Ознобушка? Она от радости не заметила перемену в партнере. Она от радости кинулась к студенту обниматься и целоваться. Вдова с ветерком.
– Изыди! – пустил петуха спекулянт и подхватил негигиеничные вилы. – Сейчас шайтан поможет мне выпустить на волю все проглоченные тобой бифштексы.
– Не убивай меня, добрый молодец, – наконец реально оценив ситуацию, оголенная, как провод, княгиня опустилась на колени и молитвенно сложила руки, напоминая кающуюся Магдалину того самого Эль Греко. – Я тебе еще пригожусь. Исполню хоть три, хоть десять желаний.
– Не требуется, – отрезал предприниматель и занес оружие для удара. Чистый Цицерон.
– Исполню любое желание. Хочешь новую козочку? Выберешь на княжеском выпасе самую лучшую.
Долго ли коротко они торговались, и как ни тяжело было Гирею, он нашел силы взять расписку.
– Значит так, пиши, – для удобства освободив руки, дотошный, как зубочистка, торговец принялся загибать пальцы, – козы тельные – три, белые верблюдицы – три, и... и одного шамаханского жеребца. – Что-то такое, на уровне подсознания, было в подслушанном в «Грибке» разговоре.
* * *
Вы оказались в Мордорвороте, и стойбище встречает вас традиционным приветствием: «Моя – твоя не понимай». В лучшем случае.
Мордорворот – главный поселение Ордынщины, поскольку других жилмассивов нет, а если бы были, то тут же отделились бы. Мордорворот – экономический (занимает первое место по выпуску фальшивых денег по Великой степи), научный (здесь был изобретен электрошок) и культурный (местный из приличия не станет бить в морду, если местный один, а не с друзьями) центр. Расположен Мордорворот так удачно, что редко какой завоеватель не заглянет. Обилие памятников архитектуры и истории придает городу неповторимое своеобразие и стойкий, неистребимый дезодорантами, запах залежалого подержанного товара, что привлекает нечистых на руку антикваров.
Был жаркий вечер. Из городского сада доносилась раскаленная музыка духового оркестра. Солнце опекало пыльную мостовую и закопченые бревенчатые стены лабазов. Прохожих почти не было, а те, которые были, пялились на нашу Ознобушку испуганно, крестились и шарахались в проходные дворы. «И чего они пугаются», – думала изнывающая под солнечными лучами госпожа Козан-Остра, вдова по менталитету. Солнце особенно жгло незащищенные соски и пупок. Фараонша была оголенная, как провод. Жадный коммерсант не выделил ей никакого барахла и выставил за дверь в чем мать родила. Не побоялся Аллаха прогневить.
Озноба Козан-Остра вышла на базарную площадь. Среди рыбьей чешуи, арбузных корок и разложенных на прилавках товаров здесь кой-какой народец копошился.
– Ага, попалась! – схватил героиню за руку одноногий инвалид, попахивающий куриным пометом.
Само собой образовалось кольцо любопытных, все больше бабы в длинных цветастых юбках и ватных телогрейках. Одни в кокошниках, другие в оренбургских пушистых платках.
– Ишь, какая худая, – стали они живо обсуждать. – А мужикам только такого и надо, не боятся поцарапаться. Им с дородной женщиной ни в жись не справиться, вот и притворяются, окаянные. Нешто нынче мужики – одна видимость. А здесь нешто девка – одна невидимость. Вот их друг к дружке и тянет.
– От, сидоровы дети! – сквозь толпу протиснулся постовой в белой гимнастерке и синих брюках с алыми лампасами. – Чего причитаете? Да нальет свинцом ваши весовые гири шайтан с Южноуралских гор.
– Голую поймал, – с видом удачливого рыбака доложил инвалид.
– Чья будет? – представитель власти сурово осмотрел улов. Он так много слышал о вреде распутства, что захотелось убедиться лично.
– Эт, кажись, жена лектора общества глухонемых, – неуверенно раздалось из толпы.
– Вот видишь, приличная женщина, – оттолкнул краснолампасый лапу инвалида. – Может у нее в бане одежку сперли? – У парня не было никаких симптомов, но врачи в один голос твердили: дескать, у него ящур. Наверное, денег хотели.
– Нет, это не жена лектора, та в коленках пожиже будет, и родинка у нее под левой грудью, – сказали справа.
Тем временем на заднем плане воры грузили оставленным товаром КРАЗ. Инвалид снова ухватился за голую. Теперь уже не за руку, а за бедро.
– Похоже, – добавили справа, – это старшая дочка начальника эха на Панкостроительном заводе. Соски того же цвета, и кучеряшки схожие.
– Ну, чего хватаешь? – прикрикнул на инвалида страж порядка. Ящура он не боялся, а боялся заснуть на посту. И того, что узнают, что он не умеет ходить строем. – Не видишь, проблемы у гражданочки. Может постиралась, а вещи не просохли вовремя.
– Начальника эха Панкостроительного завода уволили. Оказался постпанком, – подсказали слева.
– Так я и знал, – милиционер посуровел пуще. – Что ж ты, пигалица, голой шляешься? Небось у любовника вернулась жена из командировки? Пройдем в отделение, разберемся. А ты лапы все равно убери, а то вторую ногу оторву. Да приговорит Аллах тебя до конца жизни отовариваться в магазине для диабетиков!
Страж вывел задержанную из толпы и повел прочь. Он сжимал ее крепче, чем надо, чтобы не вырвалась, да еще держал поближе к чисто женским выпуклостям, и вдова сперва решила: сделает свое и отстанет. Вдова успела пожалеть паренька: на улицах ни одной проститутки, понятненько, легко озвереть. Вдова успела прикинуть, что неплохо бы подработать малость деньжат на обратную дорогу, благо конкуренции никакой. И только у дверей госучреждения поняла, что дело табак.
Разместившееся в охраняемом государством памятнике архитектуры госучреждение ничем не выделялось. Вход был украшен балконом на двух колоннах. На широких ступенях парадного крыльца стояли мраморные статуи работы зубила Ринальдо Ринальдини, символизирующие главную заповедь «Не попадись!»
