В тот миг, когда я издал свой первый в этой жизни крик, моя матушка последний раз улыбнулась мне, и тут же с улыбкой на многострадальном лице предстала перед господом, так и не успев приласкать меня своей грудью.
— Карло, Карло она что умерла, — заорал в истерике Сизый Нос и стал трясти мою мать, стараясь вернуть ее к жизни. Но Мария молчала. Ее рука упала с кровати, а улыбка счастья и облегчения навеки застыла на ее лице.
Карло хмурый, словно туча стоял в голове моей мертвой матери и, приложив руки к груди, шептал какую-то молитву. Его состояние можно было понять. Смерть проститутки в его доме даже от родов, не могло принести ему ничего хорошего. Вызывать карабинеров в такой ситуации просто не представляло возможным.
— Что будем делать Карло? — причитал Джузеппе, глядя на моего будущего папашу, словно побитая собака. — Она умерла!
— Так, ребенок пусть останется у меня, а от тела сеньоры Марии, надо избавляться. Я не могу допустить, чтобы в моем доме копались карабинеры, которые только и мечтают, как взять меня за задницу и засадить за решетку по решению суда города Лос-Анджелес. Ты сеньора Сюзанна, ничего не видела и ничего не знаешь, — сказал Карло, и так убедительно вручил акушерке пачку стодолларовых купюр, что та встала перед ним на колени.
От такой щедрости Сюзанна, стояла, словно перед иконой святого Януария, и страстно целовала его в бриллиантовый перстень, давая клятву молчать до самой смерти. Баба есть баба, и даже эта клятва, данная моему папе, не удержала ее от соблазна через восемнадцать лет поведать мне о дне моего рождения.
Ближе к полуночи за бездыханным телом моей мамочки на дорогом «Мерседесе» приехали верные друзья папы Карло. Завернув ее в персидский ковер ручной работы, в ту же ночь ее тело они предали воде средиземного моря в семи милях от города, чтобы ни кто и никогда не узнал где ее могила. Чтобы мама часом не всплыла, к ней привязали здоровенный электрический мотор, который звучно булькнув, утянул на дно мою мать и бывшую портовую проститутку Мария Полено, память о которой утонула тогда вместе с ней.
Именно так я и появился на свет в доме Карло «Шарманщика», который дал мне жизнь и который на всю эту оставшуюся жизнь стал для меня настоящим отцом. За смерть своей матери я на него зла не держу по причине его непричастности к ней. Он сделал все, чтобы спасти меня любой ценой.
Мое детство в Палермо было безоблачным. Отец назвал меня Пинокио и видел во мне продолжателя не только своего рода, но и того дела, которому он посвятил всю свою жизнь. Еще с самого младенчества я рос, прикрывшись авторитетом моего папы Карло, и ни кто даже пальцем меня не смел, тронуть меня, опасаясь страшных разборок, о которых по городу ходили легенды. По своей любознательности, я с детства торкал свой нос не в свои дела, за что получил в семье прозвище Буратино, а среди друзей я был Бур. Веселый добрый Бур, который любил настоящие приключения.
Папа Карло жил под чужой фамилией в достойном особняке элитного района Палермо. Ему удалось вовремя и незаметно сбежать от репрессий американского ФБР, когда в одну ночь по всей Америке были арестованы сотни членов клана Дженовезе, к которой относился папа Карло. «Шарманщик», как прозвали его друзья, был в семье главным хранителем всех денег и в отличии от многих не пользовался калькулятором при их пересчете наличности, а довольно умело управлялся со счетной машинкой под названием «Феликс», которая была похожа на старинную шарманку. Как удалось «Шарманщику» избежать ареста было никому неизвестно, но исчез он с огромной по тем временам суммой в несколько десятков миллионов долларов. Куда исчезли эти деньги, ни кто не знал. Вся жизнь папы Карло и моя, скрыта покровом тайны, о которой я и хочу поведать в этой книге.
— Слушай Пинокио, — сказал мне папа Карло довольно строго, — ты, еще не успел опериться, а уже доставляешь мне столько проблем. Кто тебе разрешал брать мой револьвер?
— Разве папа, мы не одна семья? Разве после твоей смерти ты лишишь меня наследства?
Карло улыбнулся, сверкнув японским фарфором своих белоснежных зубов и по-отцовски приветливо, сказал:
— Урод деревянный, ты еще не окончил школу, а уже мечтаешь, когда я сдохну, чтобы растранжирить все семейные ценности. Этого не будет никогда!
— Извини старик, а я думал что твоё, то моё! Что мое-то моё! Что ваше — то наше, а что наше — то наше!
— Твое пока засранец, дерьмо, что по утрам вылезает из твоей грязной задницы. Я не для того двадцать лет в Америке отпахал под прицелом копов, чтобы ты, присвоил то, что тебе не принадлежит, — сказал мне Карло, прокручивая одним пальцем барабан никелированного «Питона» сорок пятого калибра. — Ты бы хоть своей деревянной головой подумал, что стрелять крыс из «Магнума» сорок пятого калибра это пошло и жестоко. На тебе пятьсот баксов и купи себе автоматический «Руджер» двадцать второго калибра.
Я никогда от денег не отказывался. Лишь только кто-то показывал мне деньги, я никогда не упускал возможности выхватить их и переложить в свой карман для лучшей сохранности. Так случилось и на этот раз. Карло даже подумать не успел, как пятьсот баксов оказались у меня. Нет, я не был жаден до денег. Деньги были всего лишь тем средством, которое удовлетворяло мои тринадцатилетние запросы.
— Да Пинокио, ты своего не упустишь, — сказал Карло глубоко вздыхая. — Далеко пойдешь, пока карабинеры тебя не остановят.
Я тогда не понимал, почему отец всегда называл меня деревянным.
Умом меня вроде Бог не обидел, да и друзья уважали меня за мой утонченный интеллект. Но вот однажды пришел тот день, когда я все — таки узнал тайну своего прозвища. Было это накануне моего дня рождения. Кто бы мог подумать, что богу вдруг стало угодно свести меня с той старухой, которая была свидетелем моего появления на свет. Черт меня тогда угораздил на пересечении улицы Виа Виторио Эммануэль и Виа Рома зацепить бампером своего кабриолета ее ржавое двухколесное чудовище со стертыми шинами. Старуха, не удержавшись на велосипеде, прямо ввалилась ко мне в салон, по пути потеряв свои старомодные башмаки с латунными пряжками.
— Здрасте, — прошипела она, очутившись на заднем сиденье. — Кажется я удачно приземлилась?
— Эй, сеньора, вы часом адресочком не ошиблись? Это моя машина, а не благотворительный фонд святого Себастьяна.
— Вот именно ты и нужен мне сорванец, — сказала ведьма. Мне тогда хотелось выйти из кабриолета и вытащить сеньору из своей машины, но ее таинственный голос остановил меня на половине пути.
— Я знаю, кто ты такой, — прошипела мне старуха прямо на ухо, будто змея. — Твоего папашу звать дон Карло Дженовезе «шарманщик»?
— Это истинная, правда. Кто бы стал с этим спорить, — ответил я, окончательно убедившись, что ее падение было не случайным, а запланированным.
— А ты знаешь, где твоя мать и вообще, кто ты Пиноккио Дженовезе есть на этом свете? — сказала старуха, с каждой минутой интригуя меня все больше и больше.
— Меня звать Пиноккио и я сын папы Карло, — сказал я, гордясь своей фамилией.
— Эх, мой юный друг, только я знаю тайну твоего рождения, потому что вот этими руками я приняла тебя в тот момент, когда твоя мать Мария Полено родила тебя в доме дона Карло. Родила и тут же умерла, так и не дав тебе вкусить материнского молока. С тех самых пор тело ее покоится на дне средиземного моря, а не отпетая душа бродит по сету в поисках пристанища.
— Так что выходит я не родной сын дону Карло? — спросил я загадочную старуху. В ту секунду, когда я узнал тайну своего рождения меня, обуяло бешенство. Все эти годы, которые я прожил в доме папы Карло, в одно мгновение пролетели перед моими глазами и я понял, почему папа Карло, был ко мне так холоден.
— Тебя крестник, ждут в этой жизни необычайные приключения, — сказала старуха. — Ты будешь беден и богат! Ты будешь несчастен и счастлив. Ты познаешь любовь и предательство!
— Ты старуха, мне тень на плетень не наводи. Я никогда не поверю в твои сказки, и у меня нет лишних сольдо, чтобы дать тебе на чай и пасту.
— Эх, Пиноккио, не денег ради я раскрыла тебе эту тайну. Восемнадцать лет назад я поклялась дону Карло Дженовезе, что буду вечно хранить ее. Но я чувствую, что пришел мой час, когда я покину бренный мир и унесу эту тайну с собой в могилу. Ты должен знать, что мать твоя Мария Полено.
— Ах, вот почему меня папа Карло зовет деревянным? Это потому, что моя настоящая фамилия Полено?
— Выходит так, — вздохнув, сказала старуха и, открыв двери моего кабриолета, вышла из него. Подняв свой велосипед, она села на него и как ни в чем не бывало, покатила в неизвестном направлении. Еще несколько минут я сидел в машине, не понимая, что делать дальше. Эта новость, которая стала достоянием моего разума, словно червь поселилась в моей груди, и сердце мое заныло от нестерпимой боли. Вдавив педаль газа в пол, я развернулся и как-то инстинктивно полетел в порт, туда, где бирюзовые волны лизали серые прибрежные камни. Мне хотелось побыть одному. Купив у лотошницы несколько цветов, я не спеша прошел по пирсу до самого конца и, прошептав имя Мария Полено, бросил в море цветы:
