— Довольно, хватит!
"Половина" бросилась за помощью в художественно-экспертный совет, потом в Академию художеств.
— Вуколов портит мою композицию!
И хотя обе эти авторитетные организации пытались доказать Козеиновой, что ее муж не портит, а исправляет ею же исковерканную работу, она продолжала спорить и жаловаться. Козеинова пришла и к нам:
— Вуколов не имеет права игнорировать мои творческие предложения. Искусство — моя жизнь.
— С каких пор?
Из ответа выясняется, что когда-то давно Козеиновой нравилось не искусство, а экономика, и она поступила даже в Институт народного хозяйства. Но экономистом она не стала. Первый муж Козеиновой был начальником строительства, и жена решила быть похожей на него. Но настоящим строителем она тоже не стала. Почему? По чьей вине?
— Я вышла замуж во второй раз, за Вуколова, и увлеклась скульптурой.
Я слушаю Козеинову, и передо мной возникает образ чеховской «Душечки», но, господи, в каком искаженном виде! Если та «Душечка», не имея собственных достоинств, умилялась и перенимала привычки своих спутников по жизненному пути: сначала содержателя увеселительного сада «Тиволи» Кукина, потом управляющего лесным складом Пустовалова и, наконец, полкового ветеринарного врача Смирнина, — то эта не желает жить отраженным светом. Она хочет выходить на шумные вызовы публики сама и раскланиваться, стоя рядом с мужем. И не только рядом. Чтобы пролезть вперед, Козеинова действует уже локтями.
"За последние полгода, — пишет в своем письме Вуколов, — девять организаций занимались разбором ее заявлений. Я перестал уже лепить, я пишу сейчас только объяснительные записки".
Евгений Викторович сидит в редакции и с горечью рассказывает о происшедшем.
— Страшно, — говорит он, — когда мыльный пузырь, невежда начинает мнить себя гением!
Правильно, страшно. А кто виноват в этом? Разве не сам Евгений Викторович все последние годы усиленно продвигал невежду на выставки, включал ее в творческие бригады? Член Союза художников поступался совестью художника, он кривил душой, забыв, что этого в искусстве делать нельзя, даже ради самого близкого человека, даже ради "Душечки"!
1954 г.
С утра между супругами разгорелся спор. Джамилляхон, жена Раджаба Садыкова, предложила зажарить к обеду барашка.
— Ой, нет! — сказал муж. — Это не то блюдо. На одного человека барашка много, а на двоих мало.
На душе Раджаба Алиевича было так светло и радостно, что позволь ему, и он, не задумываясь, зажарил бы в этот день целого быка и пригласил бы в гости по крайней мере всю улицу. Но жена категорически высказалась против улицы.
— Мы пригласим двух — трех близких родственников, и не больше! — сказала она.
— Душа моя, как это двух — трех? — взмолился муж. — Вспомни, по какому случаю мы устраиваем праздничный обед.
А случай и в самом деле был исключительный. Шутка ли! Супруги Садыковы нашли свою дочь Артыку. А потеряли они ее очень давно и при следующих обстоятельствах. Маме и папе не хотелось возиться с новорожденной, и они отвезли ее чуть ли не в полугодовалом возрасте к бабушке в кишлак. А бабушка внезапно заболела и умерла. Соседи приютили у себя младенца временно, до приезда родителей. А о родителях ни слуху, ни духу. Родители не едут и не пишут. И тогда работники кишлачного Совета передали маленькую Артыку на воспитание в детский дом. Прошло двенадцать лет. Девочка подросла, стала ходить в школу, а родители и не вспоминали о ней.
Но если родители не думали о девочке, то девочка жила и мечтала о встрече с ними. Артыка писала письма в различные города и учреждения: "Помогите мае найти моего папу и маму…" И одно такое письмо достигло цели. Следы родителей Артыки обнаружились в соседнем районе. Вызвали Садыкова в милицию и спросили:
— У вас есть дочь Артыка?
— Неужели моя девочка жива? Где она?
— А разве вы ее искали?
— Нет, — тихо сказал Раджаб Садыков и неожиданно заплакал.
Трудно даже сказать, что произошло с отцом Артыки. Двенадцать лет судьба родной дочери была ему совершенно безразлична. И вдруг сегодня Раджаба Алиевича что-то проняло. И соседи поверили отцовским слезам.
— Ну, был грех в молодости, — говорили они. — Забыли Садыковы о своей девочке. Слава богу, что теперь папа с мамой опомнились, раскаялись.
И люди, простив родителям их жестокосердие, приходили к дому Раджаба Алиевича, чтобы поздравить его самого и его жену Джамилляхон с двойной находкой. И в самом деле, двенадцать лет назад у Садыковых пропала не только дочь. У них тогда пропала и совесть. И вот теперь родительская совесть, кажется, отыскалась.
Садыковы шумно, на виду у всего местечка готовились к встрече с Артыкой. Они жарили и парили к торжественному обеду всякие праздничные блюда, спорили, кого пригласить в гости. Только ли родных и близких или, быть может, еще и кого-нибудь из начальства. Например, заведующего почтой, секретаря райисполкома,
— Бросьте вы думать о заведующих! — не выдержав, сказали соседи. — Отправляйтесь скорей за дочкой. Она, поди, и не знает еще, что вы берете ее домой.
— Да, да! — конфузливо улыбнувшись, сказал Садыков и побежал звонить в соседний район.
Этот звонок переполошил детский дом. Уже через минуту всем и каждому здесь было известно, что Артыка Садыкова нашла своих родителей. И каждый бежал к Артыке, чтобы обнять ее, поцеловать, порадоваться вместе с ней ее счастью. И когда первая волна поздравлений схлынула, директор детского дома Татьяна Ивановна сказала:
— Ну, а теперь, девочки, давайте готовиться к проводам Артыки. Завтра за ней приедет папа.
Трогательно прошел этот последний день Артыки в детском доме. Каждому хотелось оставить у девочки о себе какую-нибудь память. Учителя и воспитатели шили ей новое праздничное платье. Подружки и товарищи приносили ей в комнату всякие нехитрые подарки: кто книжку, кто открытку, а кто альбом. И хотя девочке было приятно такое внимание окружающих, мысли ее в этот день были не в детском доме, а в доме, где она должна была жить со своими родителями.
Родители! Артыка долго сидит у окна, пытаясь представить себе, как могут выглядеть они, ее родители.
Проходит час, другой, а перед глазами никакого живого образа. Да и откуда было взяться этому образу, если ни отец, ни мать не оставили девочке на память даже фотографической карточки?
— А что, если мой отец покажется сейчас на улице! — тревожилась девочка. — Ведь я же его, пожалуй, и не узнаю.
Но Артыка обманулась в своем предположении. Не успел на следующий день Раджаб Садыков показаться в воротах, как Артыка тут же выскочила ему навстречу:
— Папа!
Раджаб Садыков прижал дочь к груди, и его глаза снова увлажнились. Когда первая минута свидания прошла и Раджаб Алиевич успокоился, девочки пригласили его к столу: детский дом давал в связи с отъездом Артыки прощальный завтрак. Но вот подходит к концу и этот завтрак. Раджаб Алиевич прощается с Татьяной Ивановной и, обняв дочь, выходит с ней из детского дома на улицу. И все обитатели этого дома, глядя вслед Артыке, говорят:
— Какая она счастливая!
Но счастье Артыки продолжалось недолго. Через два дня Раджаб Алиевич неожиданно появился в детском доме. Он подвел Артыку к Татьяне Ивановне и сказал:
— Заберите ее обратно.
— Почему? Что случилось?
— Я думал, моя дочь приедет в родительский дом со смирением, а она привезла с собой две пачки книг.
— А это разве плохо?
— Для русской девочки, может быть, и хорошо, а для узбекской не очень, — сказал Садыков и добавил: — Я хотел сжечь эти книги, а Артыка не позволила. "Это, — говорит, — учебники".
Учебники тебе больше не понадобятся, — объясняю я ей. — У нас большое хозяйство: куры, бараны, корова. А она ни в какую: хочу учиться, и только.
Даже смешно, — говорит Садыков после небольшой паузы. — Артыке не сегодня-завтра выходить замуж, а у нее на уме не муж, а таблица умножения.
— Какой муж? — с возмущением спрашивает Татьяна Ивановна. — Вашей дочери всего тринадцать лет!
— Русской девочке в этом возрасте, может, и рано выходить замуж, — отвечает Садыков, — а узбекской самое время!
Татьяна Ивановна смотрит на отца Артыки и ничего не понимает…
"Хорошо, — думает она. — Предположим, что Раджаб Садыков сошел с ума, но куда же смотрит его жена Джамилляхон?"
Но в том-то и беда, что пережитки адата оказались в семье Садыковых крепче родительских чувств. И ведь что удивительно: Садыковы выдают себя за передовых людей. И Раджабу Алиевичу, работнику райисполкома, и его жене Джамилляхон Мирзокадыровне, нарсудье, часто приходится выступать с публичными докладами о новом быте и новой, советской морали, а вот у себя дома эти «радетели» нового оказались рабами самых отсталых пережитков.
