— На пропитание хватает.
— Так кто ты такой? На каннаима не похож. Ты служишь римлянам? Говори правду! — повысил голос главарь и даже топнул ножкой.
— Ни к каким римлянам я отношения не имею… Просто человек.
И тут меня сразила страшная мысль. Ведь все стены в конторе были в барельефах из античной жизни. А что, если главарь, спрашивая, служу ли я римлянам, намекает на то, что я хожу в «Вертеп»?
— Как ты попал в этот вертеп? — тут же прочитал мои мысли грозный следователь.
Пропал я! Пал жертвой войны букмекеров за клиентов.
— Я… Финал Лиги чемпионов. Друзья из «Нефтюга» затащили в «Остров сокровищ». Ну… заранее пришли. Время было… Все решили ради интереса поставить. Не ради выигрыша, а чтобы смотреть весело было. Чтобы поболеть. Я взял два «одинара» — «Манчестер» и «верх». Меня народ жалел в конце, а потом у меня на последней минуте два «доезда». И после этого я стал ходить в «Остров», потом в «Метлу». А когда рядом с домом открыли «Вертеп», то я сразу туда. Чтобы никуда не ездить.
Кажется, отмазался… Все помолчали. Потом тот, что с мечом, повернулся к главарю и сказал:
— Учитель! По-моему, он одержим бесами.
— Без сомнения! — горячо согласился главарь. — Но тогда мы должны попытаться помочь ему. Опусти меч. Как тебя зовут, чужеземец?
— Глеб. — Меня тронула смена настроения главаря, и я повнимательнее вгляделся в него, пока он обсуждал с товарищами диковинность моего имени.
В его густых вьющихся волосах пробивалась седина, но слегка — так что основным фоном все равно был черный. Борода была совсем поседевшей, раздвоенной. Несмотря на полумрак пещеры, был заметен его румянец. Румянец, как у правильных подростков из букваря. Он постоянно поджимал губки и кривил маленький ротик, когда мои ответы казались ему непонятными. И вообще походил на ребенка из школьного спектакля, которому приклеили бороду и насыпали пудры на волосы. И все они были в странных длинных прикидах. За два и один — артисты.
— Меня зовут Иоанн. Я милостью Божьей апостол Господа нашего Иисуса. А это мои братья.
Я понял, что это тот самый Иоанн с Апокалипсисом, про которого Юрок рассказывал, и в связи с этим обстоятельством чуть не описался от страха и восторга.
— Написал я, а он пребывал в Духе, видел все внутренним оком, — неожиданно ввязался в разговор единственный безбородый парень, стоявший за Иоанном.
— Пресвитер Иоанн! — взвизгнул апостол. — Умерь гордыню.
— При чем тут гордыня, учитель? Я сказал чистую правду, — оправдывался пресвитер. — Ты же не умеешь писать.
— Опять дерзишь, брат Иоанн. Господь велел почитать старших, а ты?
— Я еще как почитаю, учитель, — испугался пресвитер, — ты для меня закон во всем.
— И опять ты заблуждаешься, — уже более миролюбивым тоном заговорил апостол. — Для тебя не я законом должен быть, а благодать Господа. И вспомни Писание, что там сказано? Не называйте никого учителями… Так зачем ты идешь в Иерусалим, чужеземец? — вспомнил обо мне апостол.
— Я хотел пробраться домой из «Вертепа» через этот подвал. Я был с девушкой. Такая красивая… Правда, волосы растрепанные. Не следит за ними. Вы ее здесь не встречали?
— О женщина, сосуд греховный, — грустно запричитал Иоанн. — И ты, юноша, увлекся похотью очей? Бойся, слышишь, бойся Господнего гнева! Смотрите, братие, — обратился он к присутствующим, — вот во всей полноте козни Вельзевула, его действие на наивную и некрепкую душу!
Положение мое было совсем паскудное. Вперед я ползти боялся — вдруг апостолу что-нибудь не понравится и он велит кокнуть меня. И в то же время постоянно казалось, что к заднице того и гляди кто-нибудь пристроится. Короче, пора было делать выбор… И я решился в пользу Иоанна и его друзей.
— У меня нет оружия, — сказал я и попытался выкарабкаться.
— Э-э, да ты застрял! Дай мне руку, — предложил апостол и потащил с неожиданной для такого пожилого человека силой.
Я свалился в грот и тут же принялся отряхиваться.
— Тебе не стоит идти туда, — указал апостол в сторону одного из проходов, — лаз ведет в город. Мы пришли как раз оттуда. Но в Иерусалиме ужас! Этот город, где Содом и Египет и где Господь наш распят, этот город обречен. Там люди копаются в помойках, надеясь найти хоть крупицу съестного. Там от голода матери поедают детей, там разбойники стали властителями человеческих душ. Не пройдет и двух лун, — Иоанн закрыл глаза, словно готовясь перейти на стихи, — и Бог отдаст Иерусалим на растерзание язычникам. Римляне снесут храм, который сделался храмом золотого тельца. И посему ангел Господень повелел мне покинуть землю опустошения. И идти…
— Не ангел, а мы жребий бросили, — перебил апостола любитель точного изложения фактов пресвитер
Иоанн. — Монетку бросили, — тише добавил он под укоризненным взглядом тезки-апостола, выдернутого из мира видений. — А я был против, и не я один, — уже совсем шепотом закончил пресвитер. — Если уж страдать, то до конца. Только претерпевший до конца спасется.
— Пресвитер! Ты от праха земного и совершенно не желаешь различать знамения с Небес. Умей во всем происходящем увидеть духовное. В падающей монетке можно и нужно узреть перст Божий! О, доколе буду с тобой мучиться, племя неразумное и жестоковыйное!
— Так вы тоже шпилеры?! — отряхнувшись, я вступил в беседу, выудив актуальное для меня — монетку для жребия.
— Опять бесы не дают тебе спокойно жить, — укоризненно заметил апостол.
— Да при чем тут бесы?
Меня начала раздражать его привычка постоянно третировать меня и юного пресвитера дурацкими бесами. Но тут же раздражение сменилось преклонением… Гениальная догадка прошпилила все мое нутро и заставила откашляться, потому что слюна выступила во рту и от волнения я забыл, как ее сглатывать.
Я вспомнил, как Юрок утверждал, что апостол Иоанн видел будущее, даже написал Апокалипсис — про конец света. И сейчас он тоже влегкую переносится сквозь время — стоит ему только зажмуриться. А если он, особо не напрягаясь, может по будущему, как на метро кататься, то ему узнать результат того же «Маккаби» — плевое дело. Все равно что мне в лайвскор залезть. Тем более «Маккаби» тут под боком играет — из их епархии.
— Апостол Иоанн! Миленький! — Для подкрепления эффекта я упал на колени. — Прости меня, чушка бездуховного и грешника повапленного, — с языка летели неведомые слова. — Об одном молю тебя, учителя благодатного, скажи мне, открой тайну будущего: как «Маккаби» в две тысячи пятом году сыграет в квалификации Лиги чемпионов? Хапоэль — это здесь, рядом с вами, тут — в Израиле.
— О чем ты, безумный?
— Да о футболе.
— Что за странное слово?
— Это же игра. Ты должен знать, если видишь будущее. Две команды, одиннадцать на одиннадцать…
— Что такое ко-ман-да?
— Ну, коллектив людей. Много людей. — И тут до меня доперло, как объяснить. — Вот у вас, апостолов, тоже команда. Вас же было двенадцать? Да? Я в книжке про Леонардо да Винчи об этом читал. Было двенадцать, потом Иуда предал. Его на фиг. Выгнали! Дисквалификация. Пожизненная. Вот как раз и осталась футбольная команда — одиннадцать игроков. И столько же у соперников. И еще мяч у вас. Мягкий. Шар! Такой круглый. И ворота… Ну, апостол, понимаешь, о чем я?
— Чего ты хочешь от нас?
— Ну так что? Может, взять «чистый» «Маккаби»?
— Всякий имеющий надежду на Бога очищает себя, так как Господь чист. А твое чело испачкано — оно загажено испражнениями торжествующих бесов, — мрачно изрек Иоанн.
— Ну не счет, так хоть «верх» или «низ» будет? А?
— Мы от вышних — от горних. Ты от нижних — от дьявола.
— Почему вы не хотите мне помочь?! Я отдам половину выигрыша в детский дом. Хоть про угловые скажите! Ради всего святого! Умоляю! Ну, апостол, дорогой, родненький! Ну вопроси ангела угловых? — Я решил ублажить Иоанна привычной ему терминологией.
— Узнай, он тебе не откажет. Сколько будет угловых?
— У угловых нет ангелов, — жестко отрезал Иоанн.
— У твоих угловых лишь бесы. В твоем аду, если не образумишься, бесы будут играть в четыре нападающих, — закрыв глаза, угрожал Иоанн.
— В четыре нападающих… Бесы… Как «Лион» играет, — через паузу добавил Иоанн, проявив изрядное погружение в предмет и знание нюансов современных тактических схем.
— Поэтому в твоем аду будет много угловых. Если не преобразишься, — еще раз для верности добавил апостол.
Я отряхнул колени. Унижаться дальше не имело смысла. Апостол безжалостен!
— Учитель, — обратился к Иоанну пресвитер, — к чему ты тратишь драгоценное время на этот сосуд греха? Брось его и пойдем скорее. Не ровен час услышат римские лазутчики. Нас ждут братья в Эфесе. К чему метать бисер перед свиньями?
— Се — человек! — нравоучительно заметил Иоанн. — Человек, а не свинья. Хотя в нем и затемнен образ Божий. Но он в нем все-таки есть… Где-то там, внутри. Он еще сам об этом не догадывается. Но ты, наверное, голоден? — вдруг участливо встрепенулся Иоанн в мою сторону. — Дайте ему краюху хлеба.
