— А-а, уволился. Перебросили его на новую должность. Не выдержал пребывать в низах. Сейчас руководит обществом собаководов. Всё ясно, как вы объяснили, — открыл папку с бумагами Обувайло. — Морской порт передал за пеньку морскому клубу «Два якоря» катер, так с какой же это стати на ваш лично? За эту самую пеньку нашего отделения ОСВОДа?
— Знаете, товарищ, как говорил мой боцман, когда я служил на крейсере Краснознаменного… как же его фамилия? — сделал паузу Бендер. — Да, Незачипайло Гнат, так он говорил, когда надо было получать краску и прочее, наряд — это еще не краска и кисти, так что тут такого, морской клуб оказал помощь порту, он нуждался в этом, а для нас, как я уже говорил, эта самая пенька, а тем более канаты были дорогим удовольствием.
— Правильно, говорите, правильно, — закивал головой Обувайло. — Оказали помощь порту, а он оказал помощь нашему клубу «Два якоря» — передал катер… Но не вам лично, а клубу, заметьте, то он и принадлежит ОСВОДу?…
— Кто, он? Морской клуб? — насмешливо смотрел на Обувайло Остап. — Так я и не отрицаю. Клуб «Два якоря» действительно принадлежит конторе спасения утопающих, а не морскому порту.
— О принадлежности клуба «Два якоря», товарищ Бендер, нет никаких сомнений. И морской порт тут не причем, я имею ввиду…
— Каждый может иметь ввиду всё, что ему заблагорассудится, не возражаю, товарищ Обувайло. И морской клуб, и порт, и катер, и даже пароход. Винтовой, налесной, парусный… И, конечно, пеньку, и даже парусину.
— Я имею ввиду катер, катер под названием «Алые паруса»? — начал терять терпение Обувайло. — А вы мне снова о клубе, снова уходите от объяснения. Говорите о пароходах, пеньке, теперь уже о парусине какой-то…
— Парусина знаете какое имеет большое значение для флота, товарищ начальник спасающий на водах? — Когда я служил на крейсере Краснознаменного… Э-э, это уже ваш пробел в профессиональном руководстве таким значительным обществом как спасение…
— Какой пробел? — привстал Петр Васильевич. — В чем?
— А в том, что руководить оказанием помощи утопающим, а тем более морским клубом, надо хорошо знать морское дело, а не только гипрометизоочистительное, — прихлопнул Остап ладонью по столу. — И не только руководить месткомом.
Все эти данные об Обувайло Бендер собрал, идя сюда, чтобы осадить следственное рвение нового начальника его прежней службы, чтобы отбить у него охоту посягать на его катер, пока бумажным разбором, а там, иди знай, чего доброго еще и в суд подаст требование к возврату в клуб «Алых парусов».
— Каждый должен находится на посту, на который выдвинули его, — заявил привычно Обувайло. — А знания свои в новом деле пополнятся в процессе работы, товарищ Бендер.
— Я не думаю так, товарищ Обувайло. — Один мой знакомый в Одессе говорил, пока на море рак свистнет, утопающий на дно пойдет.
— Да вы понимаете о чем я прошу объяснения? Понимаете? Причем здесь ваш знакомый, причем «рак свистнет»? — уже начал выходить из себя Обувайло. — О катере? Который передал вам морском порт, товарищ Бендер!..
— Понимаю, чего здесь не понятного, товарищ начальник конторы. О катере вы говорите, ясненько. Который передал мне морской порт. Мне, а никому другому. Ни вам, ни Кутейникову, ни Мурмураки, ни Балаганову, ни, скажем Козлевичу, у него автомобиль есть для работы, а мне, подчеркиваю, мне!
— Да не вам, товарищ Бендер, не вам! — вскричал хозяин кабинета. — А клубу «Два якоря», как я понимаю!.. За пеньку! — пустил петуха в голосе Обувайло.
На крик дверь кабинета приоткрылась и кто-то заглянул из приемной, не нужна ли помощь начальнику?
— Правильно, за пеньку, как вы и понимаете, Петр Васильевич, вернее, за наряд на пеньку. На пять тонн пеньки, — продолжал мутить словесную уже перепалку Остап. У него было сейчас игривое настроение и он просто насмехался над представителем бывшего филиала «Гипромети-зоочистки». Поняв, что тот свое дотошное посягательство на катер их компании до суда еще не собирается довести.
— А если быть точным, то за помощь в получении наряда на эту самую пеньку. И об этом у меня имеется документ, — достал бумагу Бендер. В нем черным по белому говорится: что морской порт в знак благодарности за проявленную инициативу в получении и передаче морскому порту наряда на пять тонн пеньки передает лично Остапу Ибрагимовичу Бендеру катер из плавсредств порта. Подпись зам. нач. порта. И, конечно, фиолетовая печать. Так что же вам еще не ясно, товарищ председатель городского отделения ОСВОДа? И эта неясность так забеспокоила вас и других моих товарищей, что вынудила меня оторваться от неотложной и очень важной работы. Хотите взглянуть на этот документ уважаемый товарищ председатель? — положил бумагу перед Обувайло он, победоносной снисходительностью.
Это письмо Остап заимел перед тем, как идти в контору его бывшей службы. А еще за день до этого он весь вечер сидел в ресторане с заместителем начальника порта с Федотовым. Вечер проходил тет-а-тет, за шикарным столом и Бендер ему сказал:
— Мои личные дела складываются так, что я вынужден продать катер, который вы мне подарили.
— Подарили? — удивился Федотов. — Разве мы подарили? Был обмен. Как это говорили… Утром пенька — вечером катер…
— Утром катер — вечером пенька, — поправил Бендер. — Или вечером катер — утром пенька, — засмеялся Бендер.
— Вот-вот, так я не понимаю в чем вопрос. Когда оформляли в инспекции, то катер и был оформлен на вас, Остап Ибрагимович.
— Да, но теперь покупатель, моего катера просит бумагу, что, мол так-то и так… — И Остап продиктовал текст письма, которое он сейчас и выложил перед Обувайло. И Федотов, опрокинув очередную рюмку коньяка в рот, закусывая промычал:
— Ну, дорогой капитан, это не представляет трудностей, чтобы такое наше письмо было у вас. Завтра бумага будет. И расхохотался, говоря: — Как и в той пословице: сегодня за столом — завтра бумага!..
Бендер поддержал его тоже смехом. А гость спросил после:
— Подпись моя вашего покупателя устроит?
— Вполне, дорогой, вполне, — наполнил рюмки Бендер. — И, конечно, с такой, знаете, кругленькой фиолетовой печаткой порта.
— Разумеется, любой документ без печати не документ.
— И на вашем бланочке, — мягко дополнил Остап.
— Какие разговоры, дорогой товарищ, всё сделаем завтра утром чин-чинарем.
— Ну тогда закрепим наш договор, — поднял рюмку Бендер.
В ресторане засиделись допоздна, а когда вышли, то Остап придерживал своего приглашенного, который копировал качающуюся мачту «Алых парусов» на волнах неспокойного моря. И если бы великому комбинатору пришлось его вести под руку домой, то он изрядно бы намучился. Но у ресторана их ожидал верный Адам Казимирович за рулем «майбаха». Он и доставил Федотова домой.
Вот что предшествовало появлению Остапа Бендера в городском отделений ОСВОДа. Когда он положил добытую бумагу перед Обувайло.
Председатель, услышав столь убедительные слова «капитана», расширил глаза, читая документ. Прочитал и хотел было уже сунуть его в свою папку, но Остап моментально воспрепятствовал этому:
— Нет-нет, товарищ Обувайло, это мой документ и ему храниться у меня, — не взял, а вырвал из рук посягателя бумагу и ловко сунул её в свой тонюсенький портфель-папку.
Председателю общественной конторы спасения утопающих ничего другого не оставалось, как только развести руками и промолвить:
— Да, конечно, товарищ капитан, убедили… Что же, если так, то вопрос пенька-катер с повестки дня снимается.
— И у меня, вопросов больше не имею, — встал великолепный Бендер-капитан. — До свидания. — А уже у двери посоветовал: — Будьте осторожным на воде, товарищ Обувайло. Ибо спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— Я учился плавать, товарищ Бендер. — Так что… — промямлил бывший месткомовец «Гипрометизоочистки».
Но Остап не мог так просто расстаться с ним и нахально спросил:
— Так, может, еще нужна пенька вашей утопающей конторе? Я могу помочь?
Обувайло наконец, понял насмешку, поправил галстук и ответил:
— Нет-нет, обойдемся без вашей помощи, товарищ.
— Ну тогда, как говорится у нас моряков, семь футов под килем и попутного ветра, товарищ председатель, — скрылся за дверью бывший начальник морского клуба «Два якоря».
Глава 14. «Быть управдомом, это чистое пижонство, Шура»
Трудовой день в домоуправлении был в разгаре. Сотрудники конторы, почему-то в приемные часы всегда особенно сердитые, втолковывали нескольким посетителям разноголосо правильность начисленной квартплаты и щелкали костяшками счет. За другими столами шли споры кого прописать, кого выписать. А паспортистка высокая и тонкая визгливо доказывала: «Как же я могу прописать, если жилплощадь не ваша?». Пахло бумагой, чернилами и жареной картошкой. Домоуправцы готовили себе обед в соседней каморке. От многоголосого шума в комнате стоял гул.
