Ответа не последовало. Смутное чувство чего-то необычного, происшедшего минуту назад, заползло в его идущую кругом голову. Легкий холодок пробежал по спине. Жора понял, что было необычным. Машина тронулась, но мотор не был заведен. Автомобиль и сейчас ехал бесшумно и плавно, как лодка по воде, только слегка поскрипывали пружины и в багажнике отчетливо позвякивало какое-то железо. Лобовое стекло заливало дождем, но дворники были недвижимы, как трехдневные мертвецы. Не открывая глаз, он спросил:
Как звать-то тебя, братишка?
Ответа не последовало. Машину лениво и плавно тряхнуло на ухабе. Мотор не работал. Автомобиль двигался вперед с неизменной скоростью.
Осторожно, боясь увидеть самое худшее, Жора медленно начал открывать левый глаз. Даже не раскрыв его полностью, он уже понял, что худшее он все-таки увидит. Рядом с ним никого не было. Руль автомобиля без помощи человеческих рук слегка вибрировал из стороны в сторону. Боясь пошевелиться, он закрыл глаз и почувствовал, что совершенно трезв. Плавно, стараясь не делать шуршащих звуков, он потянулся к ручке двери. Он слышал, как скрипят его суставы. Дверь не открывалась. Паника сковала его отрезвевшие члены.
Открыв правый глаз, он увидел сквозь искаженное каплями боковое окно наплывающий одинокий фонарь, отсвечивающий мертвенно-синим светом, и вывеску под фонарем: «Харьковское городское кладбище No 8». Поравнявшись с вывеской, машина остановилась.
Холодный пот мгновенно заструился к низу спины, шея онемела и перестала слушаться, верхнее веко левого глаза накрепко приклеилось к нижнему. Жора попытался еще раз открыть дверь. И опять безуспешно. Машина вновь тронулась с места. Не увеличивая скорости, запертый автомобиль, зловеще позвякивая чем-то металлическим, — и теперь он был уверен, что и острым, — в гробовой тишине ехал в неизвестном направлении. Мысли покинули его, оставив один на один с этим катящимся гробом.
Впереди что-то смутно засветилось. Что-то знакомое, но размытое и скрытое темнотой. С приближением машины нечто знакомое начало принимать все более четкие очертания и вскоре оказалось машиной ГАИ. Стараясь не делать резких движений, он начал крутить ручку стеклоподъемника. Мокрое запотевшее стекло послушалось и начало медленно опускаться. Автомобиль поравнялся с милицейским «жигуленком» и остановился. Дверь гаишной машины открылась и из нее вышел офицер в плаще с капюшоном. Медленно приблизившись к автомобилю, он наклонился и заглянул в открытое окно. Их глаза встретились. И только тут Жора понял, что не может расцепить зубы. Он хотел крикнуть: «Помогите!», но мышцы лица и легких не слушались. Милиционер молча смотрел на него. Не в силах открыть рот, Жора замычал и завращал правым глазом, стараясь обратить этим движением внимание офицера на пустующее сидение водителя. Гаишник продолжал молча смотреть на него, только мохнатые брови слегка нахмурились. После тщетных попыток хоть слегка открыть сведенные судорогой челюсти, Жора замычал еще более интенсивно и заговорщицки заморгал единственным слушающимся его глазом. Гаишник, не шевелясь, продолжал смотреть на него. И тут жуткая мысль пронзила Жору до мозга костей: «Это не милиционер!»
Лицо в окне, скрытое капюшоном, смотрело молча, глаза не мигали. Толстый бушлат полностью скрывал одежду молчуна, лицо отливало синеватым оттенком, глаза, неподвижные, как у зомби, имели землистый цвет.
Если бы незнакомец задержал свой взгляд еще на две секунды, сердце Жоры выскочило бы из груди и упало бы в лужу у ног гаишника. Но тот поднял голову и, глядя куда-то в темноту позади машины, спросил:
Ну что, сдох?
«Это — конец», — ужасная мысль ворвалась в онемевшее сознание, как приговор.
Бешено колотящееся сердце на секунду замерло, ив гнетущей тишине раздались приближающиеся шаги. Затем прерываемый одышкой голос прохрипел над самым ухом:
Да вот, мотор заглох, товарищ сержант, а аккумулятор мертвый. Чертово корыто! От самого кабака толкаю. Уже из сил выбился окончательно. Можно, я от вашей машины прикурю?
Прикурить-то прикури, — разрешил инспектор и, кивнув в сторону машины, добавил: — Только зачем ненормальных по ночам в машине возить? Вон, сидит на переднем сидении, дергается. Вези его отсюда от греха подальше.
Для того, чтобы вызвать искренний интерес у посторонних людей существует только два способа: надо или напиться с ними, или занять у них деньги.
Остап Крымов («Как взять взаймы и сохранить товарища»)
В то время, когда Нильский беспробудно пьянствовал с городским артистическим бомондом и выжидал, пока созреет публика, Остап не терял времени даром. За триста гривен он приобрел «нулевую» фирму — общество с ограниченной ответственностью «Радость», после чего укатил в Москву. Вернулся он через два дня, привезя с собой ворох каких-то плакатов и видеопленку с рекламным роликом. Крымов сообщил сподвижникам, что заключил в Москве контракт на организацию в Харькове концерта московской группы «Браво». Условия этого документа носили просто-таки кабальные условия для устроителей. Тем не менее красочные плакаты с анонсом выступления музыкантов были развешены по всему городу. По местному телевидению пять раз в день прокручивался призывный ролик с популярной группой. Остапу удалось избежать всех рекламных расходов, поскольку и пленкой, и плакатами его снабдил импресарио группы «Браво», а с телевидением Крымов рассчитался билетами на будущий концерт, который должен был состояться в киноконцертном зале «Украина» в конце мая.
Как только Нильский узнал о предстоящих гастролях, он затрусился, как виброустановка для выравнивания бетона. Не отличавшийся особенным мужеством и в более спокойные времена, Сан Саныч после того, как обрел должность президента «Радости», и вовсе потерял покой и сон. Когда Крымов вручил ему контракт, Нильский принял его с таким же чувством, как старый израильтянин принимает случайно найденную в Иерусалиме бесхозную сумку, в которой с равным успехом могут лежать как чьи-то ценности, так и килограмм тротила.
Нет, только не это! — простонал Нильский. — Я готов выдать все мои вещи, включая трусы и зубочистку, за личные вещи Фредди Меркюри, но только не это. Эти гастроли пахнут тюрьмой так же отчетливо, как Жора — чесноком, когда возвращается от своей буфетчицы с Барабашки. Я не могу на это пойти! Я умею читать газеты. И знаю, чем кончится этот «необыкновенный концерт». Известно, какие у звезд гонорары. Дай Бог окупить свои расходы Я догадываюсь — вы продадите часть билетов и тю-тю. В бега. А я куда? Вы не первый, маэстро, кто…
Посмотрите, кто подписал контракт, — невозмутимо прервал его Крымов, засовывая целиком в рот спелый банан.
Нильский вгляделся и обнаружил, что ниже слова «Директор» стояли имя и подпись самого Крымова.
Ну, тогда вы — самоубийца, — убежденно заключил Нильский. — Это ваше личное дело. Только прошу, не втягивайте меня в эту безнадежную аферу. Я все-таки президент фирмы. Меня первого поволокут за шкирку на Совнаркомовскую.
Остап с бесстрастным видом дожевал банан и неожиданно взревел львиным рыком:
Что?! Бунт на корабле? Вопиющая неблагодарность! Прекратить разговорчики! — И, обведя всех присутствующих соратников испепеляющим взглядом, добавил: — Кто еще хочет высказаться? Я вижу здесь еще двух официальных представителей ООО «Радость»: завхоза и завженотделом. Может, кто-то хочет поддержать своего любимого президента?
По лицам Вики и Пятницы было видно, что сердцем они поддерживают Нильского, а другими местами — не очень.
Совершенно неожиданно Остап в одно мгновение вернулся к тому безмятежному состоянию, которое имел, когда жевал банан.
Ладно, хватит пустых прений, Вика, завтра же вывесь на кассах объявление о том, что все билеты на «Браво» проданы.
У Жоры глаза полезли на лоб, а Нильский, который стоял с открытым ртом, как рыба, схватившая насморк, прошептал:
Так ведь мы же не продали еще ни одного билета!
Тем более, — безапелляционно отрезал Остап и закончил заседание.
Утром следующего дня Крымов поехал по объявлениям о продаже кафе и ресторанов, подобранным для него Нильским из местной прессы. Со второй попытки Остап попал именно на то заведение, которое отвечало поставленным требованиям. А требования эти были таковы: первое — кафе должно быть убыточным по причине низкой посещаемости; второе — хозяин доложен любить его, как родное, но несчастное дитя; и третье — владелец должен быть честным (или с претензией на честность) малым. Таковым и оказалось довольно большое, но преимущественно пустующее кафе «Жасмин», расположенное в самом неудобном месте проспекта Гагарина. Хозяином его был похожий на моржа сорокалетний мужик со зрелым лицом и незрелыми водянистыми глазами на нем — Сима Симкин по кличке Сиси.
