А на теплоходе мы уже приободрились… Не то, что мы до этого были квелые и в упадочном настроении, нет, конечно… Просто близится к завершению наш поход по Алтаю… Плохо мы выступали или нет? Это особый разговор… Наверное, все-таки не очень плохо, по крайней мере старались… А еще теплоход — это очаг цивилизации. А мы за это время несколько отдалились от нее и в другие эпохи попали, даже и на краешке доисторической эры постояли… А здесь — и музыка, и женщины прохаживаются, и девушки подмигивают, и буфет работает…
Не буду описывать красоты Телецкого озера — жемчужины Алтая, увиденные нами, потому что слово здесь — бессильно. Человек превращается в ребенка, впадает в телячий восторг и косноязычие и начинает выражаться междометиями типа: «ого!», «ух ты!», «ы-ы-ы!»… Теплоход провез нас из одного конца озера в другой, проделав путь в семьдесят километров, все мы посмотрели, все легло в душу благодатно, и высадил на причале турбазы «Золотое озеро», рядом с поселком Артыбаш. Это — конечный пункт нашей творческой командировки, а скорее — экскурсии с творческим уклоном, потому что отдали мы немного, а приобрели — несоизмеримо больше.
Иван Кириллович с ходу организовал жилье, питание, и даже договорился насчет нашего вечернего выступления… На открытой сцене, перед туристами и отдыхающими, а они отовсюду понаехали, со всех краев и областей, значит, надо нам не упасть в грязь лицом и проявить максимум артистических данных. А какие мы артисты? Мы — шалопаи… Сделал он все как надо, а сам, довольный, пошел купаться.
Я сунул палец в воду, а вода — ледяная, жуть… Я — к нему, не дай Бог простудиться или — хуже того — утонет… Что мы тогда будем делать?
— Куда, — говорю, — Иван Кириллович! Вода-то ледяная! В озере до сих пор белые офицеры на глубине сто метров стоят, как в холодильнике, я-то знаю… Простудитесь! — хочу не пустить его купаться.
А он — нa меня.
— Да отвяжись ты! Вот пристал-то, а? Яйцо курицу учит…
Ну, я после таких аргументов и отвалил… Нечем мне ему возразить. Он и на фронте был, воевал… Сам все знает. Ему без сопливых — скользко.
Полез он купаться… Отплыл метров на десять, плавает, фыркакает… И Володя залез, бухнулся… И тут же обратно выскочил, холод сразу выталкивает… Ну, все равно — молодец, приобщился к Алтаю. А я — не полез, что я дурак, что ли? И — не пьяный, не полезу на сухую… Страшно. А Иван Кириллович вылез, плавки отжал и стоит, жмурится довольно… А я опять — к нему, чтоб подлизаться.
— Ну как, Иван Кириллович, не очень вода холодная?
Он выразительно посмотрел на меня… Наверное, подумал, что я поддеть его хочу. А многие почему-то часто думают, что я поддеть хочу, и, бывает, с кулаками на меня лезут… А я — просто спрашиваю.
— Да откуда холодная-то? Наоборот — теплая. Залезь да попробуй… Вот пристал-то, а?
Ну я и прикусил язык, я-то сам даже по щиколотку не залез, струсил.
А Иван Кириллович через полчаса осип и охрип. Намертво и наглухо. Приобщился очередной раз к Алтаю. Рот разевает, хочет что-то сказать, а только крякает немного, больше ничего не выходит.
Пришлось нам самим творческий вечер вести… Ничего, хорошо провели… Часа два народ мурыжили, все стихи и басни, которые знали, прочитали… Громко так читали, с выражением, как полагается… А народу много было — и из Москвы, и из Ленинграда… Похлопали нам конечно, правда, ладоней не отбили… С некоторыми мы потом адресами обменялись… А когда люди из одного города на Алтае встречаются, они друг к другу очень чувствительно относятся, сразу взаимность возникает…
А Иван Кириллович после купания лечиться начал… Достанет из портфеля бутылочку с вином и отхлебнет незаметно… Мы не выдержали и — к нему.
— Иван Кириллович, дай немного и нам отхлебнуть… полечиться, смотрим на него маслеными глазами.
А он — не дает.
— Вы — не больные, — говорит.
— Больные, больные! Мы еще с зимы от простуды никак не вылечимся.
— Так вот сами себе и купите!
— Так у нас денег нет!
— А где ваши деньги? Вы же командировочные получили?
— Так мы их еще в Москве просадили! А тут на сухом пайке сидим…
Ладно, смилостивился он, дал нам по глоточку, чтоб мы на него в обиде не были. Но больше — не дал. Сам лечился… После этого и стал я его звать по-дружески — Иван Кирялович… Наш он человек, по всем статьям, оказался…
Так наш поход и закончился… Добрались мы до Горно-Алтайска, посидели вечерок в ресторане — Иван Кириллович расплачивался — и разъехались… Володя к себе в Астрахань, Алтынай — в Казахстан, Иван Кириллович — в Москву, я — домой к родителям, мне совсем рядом было.
Так я ловко в творческую командировку к себе домой съездил… На халяву. А когда в Москву на учебу возвратился, опять же государство мне все оплатило. А я только билетами отчитался. Так — хорошо, так я люблю. Так бы я всю жизнь хотел ездить и путешествовать… Да что-то в последнее время никак не получается. Только — за свой счет.
Какие-то новые, глупые времена наступили… Ну их на хрен, такие времена! Сейчас-то, интересно, ездят студенты в творческие командировки или нет? Наверное, нет. Дудки. Дают им стакан молока в столовой бесплатно и хватит. А раз не ездят, значит, никакого у них творческого обмена и роста нет. Что они тогда написать смогут, если только в собственном соку варятся? Да ничего, конечно… Одну глупость. Потому что жизни и родины не знают. И на Алтае ни разу не были… Конечно, ничего хорошего не напишешь, если на Алтае ни разу не был.
А Иван Кириллович вскоре умер… В самый разгар перестройки… Многие он тяготы в жизни вынес, а эту, перестроечную, — не смог.
Как ни приедет из Воронежа на сессию, обязательно в гости заглянет… Сам здоровый, плечи широченные, — в простенке не помещается… Вячеслав Дегтев пожаловал с инспекцией!
Зайдет, подбоченится…
— Здорово! — Скажет. — Ну как дела? — И папиросу вытащит «беломорину», продует громко, закурит. И стоит, подбоченясь, улыбается сквозь дым, щурится… Он, будь здоров, коптил! Когда уйдет, полную пепельницу дудок от папирос оставит.
Я только вздохну….
— Как дела? Да никак… как сажа бела… Здорово! — и руками разведу грустно.
— Что такое?
— Да вот видишь, опять простыл, гриппую… Грипп у меня… С ребятами в снежки играл… Или остудился, или еще чего? Сам не пойму… Хвораю теперь… Чаем вот лечусь… Надоел он мне уже чай-то, аж до рвоты, не лезет сволочь… Пытаюсь сгруппироваться, да нe получается…
— А-а-а, — понимающе кивнет он, понял, что перекидался я снежками на свежем воздухе… И улыбнется, посочувствует… Видно, жалко меня.
— Садись и ты со мной, что ли, чаю-то хоть выпей? — предложу ему. А я на чай никогда не жадный, много или мало, всегда предложу…
А он отказывается напрочь.
— Нет, — говорит, — не буду.
— А что такое? — Я тоже к нему с вопросом. Почему это он, интересно, отказывается? Ведь я-то точно знаю, что чай и небольному человеку очень даже на пользу идет. А уж про больного и говорить нечего.
— Не употребляю, — опять он откажется и еще пятерней припечатает… Показывает, что все, амба. Потом как бы в шутку, добавит: — Я же, Саша, военный летчик… Мне нельзя. Вдруг да мне прикажут: срочно вылетать, Америку бомбить… А я — чаю напился… Что тогда? Так что — не буду, не имею права.
— Вот оно что… Америку бомбить? Дело хорошее, — тут я призадумаюсь: а ведь прав он! Только и у меня своя правота есть. Тоже неоконченных дел полно! И скажу ему, как я весь жизненный расклад понимаю:
— А мне ведь тоже могут в любое время дня и ночи в окно ногайкой сунуть — и с приказом: «А ну, Белокопытов, выходи немедленно! Садись на коня, поедем с красными воевать, в капусту их сечь! А то еще не довоевали с ними…» Фамилия-то у меня — самая что ни на есть белогвардейская. А я, оказывается, чаем нагрузился! Но ничего, поднимусь, в каком бы состоянии ни был, и поеду… Потому что это — приказ. А я — русский человек, нахожусь под присягой и должен все исполнять. Вот как только в окно постучат… Я еще родиться не успел, уже на верность родине присягнул, — скажу так, чуть сам не прослезюсь, ведь как хорошо сказал!
Посмотрит он на меня вприщур, словно оценивал, много ли во мне белогвардейского осталось? Потом улыбнется…
— Я — тоже русский. Поэтому и не буду, — с твердостью скажет, как отрежет.
Я тогда с другого боку зайду…
— Ладно, раз сам не будешь, тогда мне сходи купи… А то ноги у меня дрожат, видишь, заносит слегка… И деньги, как назло вышли… Будь добр, купи, как товарищ товарищу.
И опять у меня номер не пройдет, опять он откажется.
— Так и у меня денег нет. Я же только с очередной женой развелся… Квартиру опять ей оставил… Так что сейчас — на мели… Не на что купить.
Тут уж мне в пору его пожалеть.
