Да, так мы говорили о том, с чего я начал. Много пришлось хлебнуть мне в жизни. Когда добрался до Нью — Йорка — мне было тогда шестнадцать, — у меня оставалось всего — навсего восемьдесят центов. Я жил на них почти неделю, пока бродил по городу в поисках работы. Брал тарелку супа и кусок мяса с картошкой — всего на восемь центов, и, поверьте мне, это было намного вкуснее, чем то, что они подают мне в этом чертовом клубе. А тот ресторанчик… Жаль, позабыл, где он находится. Где-то на Шестой авеню.
Помнится, на шестой день я получил работу на обувной фабрике. Меня поставили к машине. Вы небось никогда не бывали на обувной фабрике? Нет, конечно. Откуда же! Так вот, оборудование у нас сложное. Уже тогда, чтобы сделать один башмак, работало тридцать пять машин, а теперь их у нас пятьдесят четыре. Я никогда раньше в глаза не видел ни одной машины, но мастер меня все-таки взял.
— Парень ты, видать, крепкий, — сказал он. — Попробовать можно.
Так я и начал. Я ничего не умел делать, но с первого дня все пошло у меня как по маслу. Сначала мне платили четыре доллара в неделю, а через два месяца уже набавили двадцать пять центов.
Ну вот, проработал я месяца три и пошел к старшему мастеру, начальнику моей мастерской.
— Скажите, мистер Джонс, — говорю, — хотите сэкономить десять долларов в неделю?
— Каким образом? — спрашивает он.
— Проще простого. Я тут понемногу присматривался к тому, что делает мой мастер. Я вполне могу выполнять его работу. Увольте его, а меня поставьте на его место и платите мне половину.
— А справишься? — говорит он.
— Испытайте! — говорю я. — Рассчитайте его и дайте мне показать себя.
— Ну что ж, — говорит он. — Мне нравится такая напористость. Ты, видно, парень с головой.
Так вот, значит, рассчитал он мастера, а на его место поставил меня, и, представьте, я прекрасно справился. Вначале было трудновато, но я работал по двенадцать часов в день, а по ночам читал книжку про обувные машины. Так прошло около года.
Однажды я спустился в контору к управляющему.
— Мистер Томсон, — говорю я, — хотите экономить сто долларов ежемесячно?
— А как? — говорит он. — Присаживайтесь.
— Очень просто, — говорю я. — Вы увольняете Джонса, а меня назначаете на его место старшим мастером. Я выполняю его работу, а заодно и свою, и все это обходится вам на сто долларов дешевле.
Он поднялся и вышел в соседнюю комнату. Я слышал, как он сказал мистеру Ивенсу, одному из директоров фирмы:
— У парня есть голова на плечах.
Потом он вернулся и говорит:
— Хорошо, молодой человек. Мы дадим вам возможность показать себя. Как вам известно, мы всегда рады помочь нашим служащим всем, чем можем. В вас чувствуется хорошая закваска. Такие люди нам нужны.
Словом, на другой день они уволили Джонса и назначили меня старшим мастером. Я легко справился с этой работой. Чем выше, тем легче, если только знаешь дело и имеешь настоящую хватку. На этой должности я оставался целых два года. Я откладывал все свое жалованье, оставляя на жизнь только двадцать пять долларов в месяц, и не тратил зря ни одного цента. Правда, один раз я заплатил двадцать пять центов, чтобы посмотреть, как Ирвинг играет Макбета, а в другой — купил за пятнадцать центов билет на галерку и смотрел оттуда, как пиликают на скрипке. Откровенно говоря, я не верю, что театр приносит какую-то пользу. Пустое это занятие, на мой взгляд.
Спустя некоторое время я отправился в контору мистера Ивенса:
— Мистер Ивенс, я хочу, чтобы вы уволили управляющего Томсона.
— Это еще зачем? Что он натворил? — спрашивает мистер Ивенс.
— Ничего, — говорю я. — Просто, кроме своей, я могу взять на себя и его работу, и за это вы будете платить мне ровно столько, сколько платили ему, а мое жалованье останется при вас.
— Заманчивое предложение, — говорит он.
Короче, они уволили Томсона, и я занял его место. Вот тогда-то и началась моя карьера. Дело в том, что контроль над производством был теперь в моих руках, и я мог понижать или повышать себестоимость продукции, как мне было выгодно. Вы, надо думать, ничего не понимаете в таких вещах, — этому в колледжах не учат, — но даже вы, по всей вероятности, знаете, что такое дивиденды, и вам известно, что управляющий, если, конечно, он человек энергичный, с характером и деловой хваткой, может вертеть себестоимостью как угодно, в особенности за счет накладных расходов. Акционерам же приходится довольствоваться тем, что им дают, и еще говорить «спасибо». Они никогда не посмеют уволить управляющего — ведь все нити в его руках. Побоятся развалить дело.
Вы спросите, зачем я ввязался в эту игру. Сейчас объясню. К тому времени я уже успел сообразить, что мистер Ивенс, который сидел у них главным директором, и все остальные члены правления не очень-то разбираются в делах фирмы: производство разрослось, и они уже не могли охватить его во всех деталях. А в обувной промышленности важна каждая мелочь. Это вам не что-нибудь, а сложное дело. Словом, у меня явилась мысль выжить их из дела, ну если не всех сразу, то, во всяком случае, большинство.
Сказано — сделано. И вот однажды я отправился прямо на дом к старому Гугенбауму, председателю правления. Он ворочал делами не только нашего акционерного общества, но еще многих других, и попасть к нему было почти невозможно. Никого к себе не пускал без доклада. Но я пошел к нему домой поздно вечером и добился приема. Сначала я поговорил с его дочерью и заявил ей, что мне нужно немедленно видеть ее папашу. Я сказал это так решительно, что она не посмела отказать. Если умеешь разговаривать с женщинами, они никогда тебе не откажут.
Короче, я объяснил мистеру Гугенбауму, как можно обделать это дельце.
— Я могу довести дивиденды до нуля, — говорю я, — и ни один черт не подкопается. Вы скупите все акции по сходной цене, а года через два я снова подниму дивиденды до пятнадцати, а может, даже и двадцати процентов.
— Ваши условия? — говорит старый волк, пронизывая меня острым взглядом. Голова у нашего старика была что надо, во всяком случае — в те времена.
Что ж, я сообщил ему свои условия.
— Хорошо, — говорит Гугенбаум. — Действуйте. Только имейте в виду — никаких письменных обязательств.
— Что вы, мистер Гугенбаум! — говорю я. — Мы с вами люди честные, и одного вашего слова для меня вполне достаточно.
Дочка проводила меня до дверей. Она, бедняжка, не знала, хорошо ли сделала, что пустила меня к старику, и очень из-за этого расстроилась. Ну, я постарался ее успокоить. Потом каждый раз, когда мне нужно было поговорить с папашей, я действовал через дочку, и уж она все устраивала.
Удалось ли нам выжить из дела акционеров? А как же! Это не потребовало даже особых усилий. Видите ли, с одной стороны, мой старик сумел вздуть цены на кожу, а с другой — я спровоцировал рабочих на забастовку. Дивиденды падали, и через год члены правления, перепугавшись, стали выходить из дела, ну а за ними, как всегда бывает, бросилась врассыпную вся мелкая сошка. Старик подобрал то, что они побросали, и половину отдал мне.
Вот так-то я и выбился в люди. Теперь я контролирую всю обувную промышленность в двух штатах. Более того, «Компания по обработке кож» уже в наших руках, так что практически все это составляет один концерн.
Что сталось с папашей Гугенбаумом? Удалось ли мне выжить старика? Нет, знаете ли, я не стал этим заниматься. Мне это было ни к чему. В общем… как вам сказать… я все ходил к нему в дом по всяким делам, ну и так получилось, что я женился на его дочери. Так что вроде мне не было особой необходимости выгонять его. Он теперь живет с нами. Старик совсем сдал и уже не может заниматься делами. Фактически я решаю за него все вопросы. Свое недвижимое имущество он передал моей жене. Она в таких вещах ничего не смыслит. Да к тому же она и вообще робкая — такая уж натура, — так что приходится мне и здесь поспевать. Ну, а если со стариком что-нибудь случится, мы, разумеется, наследуем все его состояние. Ему уж недолго осталось… Смотрю я на него — совсем он никуда не годится.
Мой сын? Да, я бы хотел, чтобы он вошел в дело. Но сам-то он не очень этим интересуется. Боюсь, он пошел в мать. А может быть, это влияние колледжа? Мне почему-то кажется, что в колледжах не умеют развивать в молодых людях деловую хватку. А вы как думаете?
Приступая к этому очерку, я прежде всего должен сказать, что материал, которым я располагаю, нельзя считать достаточно полным. За всю свою жизнь я ни разу, да — да, ни разу не встретил по-настоящему богатого человека. Часто мне казалось, что я нашел его. Но, увы, почти тотчас же обнаруживалось, что я ошибся: он не богат. Он беден. Очень беден. Сидит без гроша. Ему позарез нужны деньги. Не знаю ли я, спрашивает он, у кого бы перехватить десять тысяч долларов.
