Напрасны были мои мольбы и уверения, что я немедленно пришлю ему самую длинноногую сиделку с клистиром, напрасны были объяснения и просьбы о пощаде. Андрей злорадствовал.
— Вот и окошки помоете, и в шкафу разберете. А я то думал, что можно с Вами, Лариса, сделать, чтобы от Вас была польза. Да, туалет тоже надо вычистить. Давайте! — он вручил мне ведро со щетками, победно усмехаясь.
Ну что ж. Туалет так туалет. Окна так окна. С них и начнем. Я распахнула раму и выглянула наружу. Вот это да! За всеми этими перипетиями мы с Андреем начисто позабыли о наблюдении. Сереги уже не было, зато на лавочке возле качелей сидели обе Наташи, как рыбы не мигая, уставившись на подъезд. «Что бог не делает — все к лучшему» — рассудила я и взялась за тряпку.
За окном темнело. Я проторчала у Андрея до самого вечера. Вымыв полы и отгладив все рубашки, я упала лицом на диван и застонала.
— Все? А книжный шкаф? — Андрей расхаживал возле меня как недобитый феодал.
— Вызывайте «Зарю». Барщина и оброк закончились. Мои силы тоже. Не видите что ли, я даже шутить и каламбурить не могу от бессилия.
— Ну ладно. Молодец. Пора ужинать, все готово. — Так вот зачем он громыхал на кухне кастрюлями. А я-то думала, что он отмачивает в масле свое неоценимое «достоинство».
* * *
— Вы уверены, что Ваше призвание есть бизнес, а не кулинария? — я облизала пальцы и плотоядно оглянулась в поисках, чего бы еще такого съесть.
— Правда понравилось? — Андрей ожидал моего вердикта с искренним нетерпением.
— Ого. Еще бы. Если осталось что-нибудь еще, то у меня найдется в животе местечко, и не одно.
— Как это Вы еще умудряетесь держаться в форме при таком зверском аппетите? — он с довольной улыбкой положил мне на тарелку кусище офигенного пирога, собственного приготовления.
— А-а-а. Чушь… — Мой рот был занят. — Кстати, из Вас должен получиться исключительный спутник жизни. Может, Вам стоит серьезнее рассмотреть мою кандидатуру. Коль Вы в состоянии меня кормить так три раза в день, я обещаюсь пребывать с Вами в болезни и здравии до конца дней своих. Как, кстати, со здравием-то? — я указала пальцем в область полотенца.
— В стадии заживления. Хотите посмотреть? Может после того, как Вы увидите этот обожженный ужас, Вам уже не столь важно будет, сколько раз в день Вы будете питаться. Ну что, показать? — Я многозначительно кашлянула и приподняла чашку с чаем. Андрей поперхнулся.
— Ладно, Андрей. Объявляю временное перемирие. Я устала, Вы утомлены, давайте просто завершим наш ужин и не будем мучить друг друга взаимными придирками. А?
— Мудро. Договорились. Только так: кто срывается первым — моет посуду.
Поужинав, мы перешли в гостиную, где из динамиков летели блюзы Бенни Гудмана, поскрипывая раскрытой форточкой, шалил весенний ветер, а на низком столике у кресел, стояли стаканчики для виски. Все это здорово напоминало глупый черно-белый фильм со счастливым концом.
Домой я уехала около двенадцати, сделав вид, что не заметила одуревшую от усталости Анечку в кафе напротив. Ехала и с абсолютно тупой блуждающей улыбочкой, вспоминала как мы с Андреем сидели в старых креслах друг против друга, слушая забытые мелодии сороковых, как потом очень долго обо всем и ни о чем разговаривали, как я зачем-то читала ему свои стихи, не те которые выдавала экспромтом в офисе, а те которые были спрятаны дома в секретере в коробке из под ассорти, и которых никто и никогда не слышал. Вспоминала о том, как мы от души смеялись над историей с яичницей, как потом он вдруг неожиданно посерьезнев, извинился передо мной, и как его глаза глядели в мои — ласково и задумчиво. Вспоминала о том, что когда он взял мои руки в свои, прощаясь, мне вдруг стало больно и одиноко, и захотелось остаться и прижаться к его груди и почувствовать его пальцы в своих волосах. Я ехала домой с абсолютно тупой блуждающей и горькой усмешкой, потому что я, эмансипированная и прагматичная, самоуверенная и наглая, я не могла, не имела права позволить себе расслабиться. Какого черта? Все равно ни к чему хорошему это не приведет. Нет. Не дам, не позволю я себе хорошей пережить еще одну боль. Не допущу я себя до ненужных слез. Да и к чему это мне в моем возрасте и с моей зарплатой? Я, к счастью, уже научилась оберегать себя, как умею. И пусть всем вокруг понятно, что вся моя ирония, сарказм, экспромтики и каламбуры ни что иное, как наивная самозащита. Плевать! Слышишь, Андрей! Если я не удержалась и влюбилась в тебя, то обязательно удержусь и не полюблю. Это точно. Но все же как хотелось любить, как хотелось… Что поделать? ВЕСНА.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ (маленькая)
(Не очень удачная, не известно, зачем нужная, но, как можете сами убедиться, не испорченная природой.)
В воскресенье был день звонков. Сначала объявился мой «бывший», и бестолковый братец не догадался соврать, что меня нет дома. Около получаса я слушала, как он меня любит, как без меня не может (как будто со мной мог), какая я стерва, какой он хороший, и какие новые бормашины привезли ему в клинику. Ближе к завершению беседы я бессильно опустилась на пол и почти выла в голос.
— Я заскочу за тобой к четырем. Поедем к моим на дачу, — безапелляционно объявил «бывший», после того как проинформировал меня о методах ранней профилактики пародонтоза.
— Отстань от меня, а? — Взмолилась я. Ну отстань, что тебе стоит. Хочешь, я тебя с девушкой симпатичной познакомлю, или даже с двумя.
— Ты сейчас необдуманно отказываешься от собственного счастья, но я не позволю тебе разрушить свою судьбу. На сегодня, так и быть, дам тебе время поразмышлять, но на следующей неделе снова позвоню. Так и знай.
На этой оптимистичной ноте наш разговор был закончен, и я с облегчением закурила.
Следующим пробился сосед Вован. Сначала он зачитал мне начало своей поэмы под отчего-то знакомым названием «Преступление и наказание». С учетом Вовановой жизнедеятельности название было более, чем актуальным. Текст был тоже недурен, но количество ненормативной лексики превышало допустимое. Мы пообсуждали с ним последние литературные новинки, подискутировали на тему театрального рейтинга и довольные друг другом расстались. Только было я села за компьютер малость поработать над переводом (а вы думали я только курить и виски хлебать умею) снова задребезжал телефон.
— О, моя валькирия! — Макфеллоу, навечно сдвинутый на почве скандинавского эпоса, все свои комплименты щедро сдабривал подобного рода обращениями.
— О мой конунг! — не осталась я в долгу.
Так, собственно и протекала наша получасовая беседа, в финале каковой я уже была готова совершить все немыслимые подвиги. Завершив разговор я стала напевать небезызвестные вагнеровские мелодии, на что мой братец, сидевший на кухне и опустошающий холодильник, заявил: «Лошарик, не скули, а то салат норовит вылезть обратно в виде кошмарного продукта метаболизма». Пришлось внять требованиям масс. Я вернулась к переводу и тут…
— Не знаю, куда Вы намеревались попасть, но попали в фонд бескорыстной помощи «золотому фонду» отечественной литературы и искусства. «Золотой фонд» в отключке, во включке только автоответчик, то есть я. Оставьте сообщение, а лучше дайте в долг, — оттарабанила я в трубку с механическими интонациями.
— День добрый «золотой фонд». Узнаю Вас, Лариса. Вчера нормально добрались? Никого по дороге не напугали? — шотландский сеттер любопытствовал, немножечко иронизируя, а у меня отчего то запершило в горле. И, знаете, было очень радостно слышать его голос, знакомый до мельчайших интонаций и знать наверняка, что он сейчас легонько так теребит прядь своих волос и покусывает нижнюю губу.
— Здрасте, здрасте! Чем обязаны? Что, надо опять вымыть пол и обмазать маслом ожоги?
— Пол в порядке, а ожоги…. М-м-м… Иногда у Вас появляются такие чудные мыслишки. А если серьезно, может составите мне сегодня вечером компанию. Хотел поиграть где-нибудь в бильярд, все равно на большее не способен. Пошли?
Я чуть не растянулась на полу. Вот это да! Сам звонит да еще и приглашает в бильярд играть! Вот это прогресс! — на какую-то долю секунды я позволила себе думать, что Андрею действительно приятно мое общество. Но правое, ответственное за логику, полушарие запульсировало и я тут же одернула себя. Еще чего навыдумывала! Окстись! Да ему или просто скучно или снова взыграло мужское самолюбие, жаждущее подмять под себя все что шевелится. Сейчас спросите: «А почему не могло быть иначе, почему он не мог просто взять и просто так пригласить?» Эх вы! Не понимаете! Да я бы многое отдала за это «просто так». Но мне было необходимо держать нейтралитет столько, сколько это было возможным. Да мне хотелось все бросить и бегом бежать к Андрею в любой бильярдный клуб, схватить эту палку несуразную, называемую кий, и тыкать ей по шарикам, загоняя куда угодно, только не в лузу. Как угодно, куда угодно лишь бы с ним! Но я стукнула себя по лбу, пришла в более-менее нормальное состояние и вежливо отказала, мотивировав отказ тем, что поскольку никто об этом не узнает, во встрече нет никакой необходимости. Мне показалось, (или мне так хотелось) но он огорчился.
