— Ну, мне пора, — сказала Кей. — Клэр лежит с одной из своих мигреней, и я должна приготовить завтрак для дяди.
— Неужели? Разрешите, я одолжу вам Тодхантера?
— Нет, спасибо.
— Пожалуй, это мудрое решение. Если не считать макарон по-флотски, готовит он омерзительно.
— Как и Клэр.
— Вот как? Что за битва гигантов это будет, когда они начнут готовить друг для друга!
— Да.
Кей нагнулась и почесала котенка за ушком, а затем быстро направилась к дому. Котенок подвергнул Сэма долгому критическому осмотру, решил, что от него энергичной кошке толку не будет, и умчался ловить кружащийся листик. Сэм вздохнул и отправился принять ванну.
Собакам свойственна быстрая перемена настроений. Лишь несколько часов назад Эми в тисках жуткой тоски по трактиру, где провела свое девичество (ибо, если кому-нибудь это интересно, Фарш приобрел ее за пять шиллингов у хозяина «Голубого якоря» в Талс-Хилл), своими причитаниями превращала ночь в царство ужасов. Она скорбела подобно Ниобее и отвергала все утешения. Но теперь, судя по ее оживлению и особой бойкости походки, ей понравилось влачить жизнь в изгнании.
Она скребла лапами дерн и обнюхивала кусты с видом хозяйки поместья, обходящей свои владения. А когда мстительный Фарш метнул в нее яйцо из окна кухни и оно разбилось у нее под носом, она беззаботно слизнула содержимое, явно считая, что день начался отлично.
В этом прекрасном мире обнаружился лишь один изъян — отсутствие приятного общества. От природы очень общительная, Эми томилась от одиночества и минут десять рыскала по саду в поисках знакомства с кем-нибудь отзывчивым. Под лавровым кустом она обнаружила улитку, но улитки — существа замкнутые, эгоцентричные, занятые исключительно собой, и эта с холодной надменностью скрылась в своем домике, ясно дав понять Эми, что не потерпит никакой фамильярности.
Эми свернула на боковую дорожку и заинтересовалась тянувшимся вдоль нее деревянным сооружением. Величаво встав на задние лапы и положив передние на его верх, она поглядела — и тотчас испытала те же чувства, что и доблестный Кортес, когда орлиным взором обозревал он Тихий океан. Не будет преувеличением сказать, что в этот миг Эми уподобилась астроному, чей телескоп нашел неведомую планету. Ибо не только перед ней простирался, так сказать, Новый Свет, но на самой его середине, в траве, обаятельнейший котенок гонялся за своим хвостом!
Эми этого было достаточно. Да, она предпочла бы для общения другую собаку, но котенок был отличной заменой. Эми обожала котят. В «Голубом якоре» их было семеро, и все — закадычнейшие ее друзья, которые считали ее туловище превосходной площадкой для всяческих игр, а большой мохнатый хвост — объектом нескончаемых погонь. Оттолкнувшись могучими задними лапами, она перемахнула через изгородь, хлопнулась о землю, как сброшенный в подвал мешок с углем, и помчалась к котенку, лучась дружелюбием. Котенок ошарашено взглянул на нее, молнией вскарабкался на изгородь, а оттуда перебрался на дерево, среди ветвей которого недавно чирикал Фарш Тодхантер.
Эми остановилась у подножья дерева и в недоумении задрала голову. Она ничего не понимала. Собакам, как и людям, не дано видеть себя такими, какими их видят другие, и ей даже в голову не приходило, что в ее внешности хоть что-то может испугать впечатлительного котенка. Но если твой отец — помесь мастифа и эрдельтерьера, а мать наполовину датский дог, а наполовину ньюфаундленд, ты неизбежно наследуешь телосложение определенного типа. Котенок, поглядев вниз сквозь ветки, поздравил себя с верным избавлением от смерти и вскарабкался повыше. И тут в сад вышла Кей.
— Привет, псина, — сказала Кей. — Что ты тут делаешь?
Эми при виде Кей пришла в восторг. Собака она была близорукая и приняла ее за дочку хозяина «Голубого якоря», которая обычно ее кормила. И, забыв про дерево, Эми устремилась к ней. А Кей, выросшая среди собак и знавшая, какие церемонии следует соблюдать при первом знакомстве, поздоровалась с ней как положено. Фарш, выбежавший из дома, когда увидел, как Эми одним прыжком взяла изгородь, теперь стал свидетелем того, что практически представляло собой пир разума и излиянье душ. Иными словами, Эми лежала на спине, задрав к небу все четыре лапы, а Кей похлопывала ее по грудной клетке.
— Надеюсь, собака вас не допекает, мисс, — сказал Фарш в лучшей своей манере.
Кей подняла голову и увидела мужчину, который чирикал на нее с дерева. Обязавшись породниться с «Сан-Рафаэлем» через брак, он перестал быть чужаком и обрел что-то вроде статуса члена семьи; а потому она ласково ему улыбнулась, мимоходом удивясь, что сердце Клэр покорил ухажер, который, каковы бы ни были другие его достоинства, явно во всех отношениях не дотягивал до принятых эталонов мужской красоты.
— Нисколько, — сказала Кей. — Он ваш?
— Она, — поправил Фарш. — Да, мисс.
— Очень милая собака.
— Да, мисс, — сказал Фарш, но без особого энтузиазма.
— Однако я боюсь, как бы она не напугала моего котенка. Он где-то в саду. Слышите, он мяучит.
Эми тоже услышала, что мяучит, и в неугасшей надежде достичь взаимопонимания немедленно вернулась к дереву и попыталась вспрыгнуть на его макушку. До своей цели она не дотянула футов пятидесяти, но тем не менее взвилась так высоко, что котенок поспешил перебраться на верхние ветки.
— Ой! — воскликнула Кей, оценив ситуацию.
Фарш тоже оценил ситуацию и, будучи человеком не столько слов, сколько дела, перемахнул через изгородь и пнул Эми в нижние ребра. Эми, глубоко раненная в своих женских чувствах, прыгнула назад в свой сад, где страдальчески встала на задние лапы, а передними оперлась об изгородь. Такое обращение было ей в новинку, ибо в «Голубом якоре» она была всеобщей любимицей, а потому ей показалось, что она попала к людям с самыми зверскими наклонностями. И свою вполне естественную обиду она выразила, откинув голову и испустив громкий протяжный вой, точно пароходная сирена в тумане. При этих звуках котенок, прикидывавший, не слезть ли, взобрался еще выше.
— Что нам делать? — спросила Кей.
— Заткнись! — заорал Фарш. — Да не вы, мисс, — поспешил он добавить с галантной ухмылкой. — Я это собаке! — И, подобрав ком земли, досадливо швырнул его в Эми. Та, когда ком пролетал мимо, задумчиво наморщила лоб, но с места не сдвинулась. Теперь вся ее поза говорила, что она ни за что не уступит свое место в первом ряду партера.
— Беда тут в том, — объяснил Фарш, — что этот вот котик боится спуститься, испугавшись этой вот собаки.
И, разрешив таким образом, казалось бы, неразрешимую тайну, он сорвал стебелек травы и принялся задумчиво его пожевывать.
— А вы бы, — сказала Кей с вкрадчивой улыбкой, — не могли бы слазить за моей киской?
Фарш уставился на нее в изумлении. Улыбка, которая производила такое сильное впечатление на такое большое число людей, его оставила холодным. Глупее предложения он ни разу в жизни не слышал.
— Я? — переспросил он ошеломленно. — Вы хотите, чтоб я?
— Да.
— Влез на это самое дерево и снял эту самую кошку? Кей закусила губу и тут, поглядев за изгородь, увидела, что к ним приближается Сэм.
— Что-нибудь не так? — спросил Сэм.
Кей смотрела на него со смешанным чувством. Осторожность подсказывала, что было бы неразумным оказаться чем-то обязанной молодому человеку, явно из племени тех, кому дай палец, и они ухватят всю руку. С другой стороны, котенок жалобно мяукал, очутившись в положении, когда спасти его могла только помощь специалиста.
— Ваша собака загнала моего котенка на дерево, — сказала она.
На Сэма нахлынул водопад чувств. Лишь накануне он правил гранки рассказа, предназначенного для ближайшего выпуска «Домашнего спутника» Пайка под названием «Авиатор Селии», творения Луизы Г. Боффин, и скривил губы в презрительной мужской усмешке над наивной сентиментальностью сюжета. Селия поссорилась со своим возлюбленным, молодым командиром эскадрильи, и помирились они после того, как этот последний спас ее канарейку. На какое-то безумное мгновение критические способности, видимо, изменили Сэму, и он счел эту ситуацию абсолютно неправдоподобной, но теперь он мысленно принес извинения мисс Боффин, убедившись, что свое вдохновение она черпала из строго и сугубо реальных фактов.
— Вы хотите, чтоб вашу киску оттуда сняли?
— Да.
— Положитесь на меня, — сказал Сэм. — Полностью положитесь на меня — положитесь в этом безоговорочно и абсолютно на меня.
— Вы так добры!
— Да ничуть, — нежно ответил Сэм. — Нет ничего, чего бы я не сделал для вас. Ничего! Я только минуту назад говорил себе…
— Зря! — мрачно изрек Фарш. — Только шею сломаешь. А надо нам просто стоять под деревом и чирикать.
Сэм нахмурился.
— Сдается мне, Фарш, — сказал он строго, — что ты видишь назначение своей жизни в том, чтобы чирикать. Если бы ты отдавал работе хотя бы половину времени, которое тратишь на чирикание, «Мон-Репо» был бы куда более светлым и безмятежным местом.
