— В летнюю духоту там было хорошо. Прохладно, — вспоминал Маркофьев. — От клиентов отбоя не было. Единственное, попахивало формалинчиком…
Ресторан, по его словам, приносил неплохую прибыль.
ЗАКОВЫКА
Была, правда, маленькая заковыка. Пока производили ремонт и даже в первые дни, когда уже начался приток посетителей, в помещении все еще лежало несколько тел — из разряда постоянных, про такие прозекторы говорят: "хранить вечно".
— Родственники отказывались их забирать, — рассказывал Маркофьев. — Хотели, чтобы я, поскольку богат и извлекаю из арендованного помещения доход, эти останки на свой счет захоронил. Но я, раз уж никто о бренных трупах не заботился, решил их мумифицировать. Сделать экспозицию. Заказал стеклянные саркофаги…
ПРОЛОМИЛИ ГОЛОВУ
— Почему я выбрал морг? — продолжал Маркофьев. — Ну, во-первых, из-за невысокой арендной платы. Другие съемщики пугались с этим подземельем связываться. А я, во-вторых, стремился напомнить людям о бренности бытия. Вся наша жизнь, — вздохнул он, — течет параллельно возможной гибели. Лично я никогда не забываю: мог утонуть, когда был мальчиком, мог сломать шею, когда повзрослел и прыгал с балконов соблазненных женщин — если внезапно возвращались их мужья. Мог быть прикончен этими мужьями. Мог загнуться от коклюша и ветрянки. Мне на голову мог упасть кирпич. Тревога исчезновения постоянно маячила в моем мозгу.
Но он получил удар откуда и не ждал… Придя в маргинальный ресторан, Маркофьев, по обыкновению, с размахом, загулял, забыл обо всем на свете, от широты душевной стал предлагать присутствовавшим кремировать их за счет заведения и принялся рассылать за столики бутылки с поминальным шампанским…
— А сидели мрачнейшие типы… Они юмора и братского жеста просто не поняли. Решили: я издеваюсь… Шарахнули по кумполу бутылкой… С черной этикеткой Да, суровое, жесткое наступило время, — не переставал повторять он.
ЗАНАЧКА
В полубессознательном состоянии его доставили домой.
— Окровавленный, я рухнул на пол, — вспоминал он. — Лаура вызвала врачей и милицию… Из милиции говорят: "Сейчас приедем с собаками". И точно — явились с целой сворой. Я лежу, истекаю, а ищейки шнырят по квартире, вынюхивают. Что? Зачем? А милитоны: "Нам их все равно выгуливать нужно…" Ну, обмочили они мне всю мебель, все ковры…
Главное же — псы унюхали денежную заначку в платяном шкафу, купюры были изъяты, а Маркофьев, который попробовал отстоять кровное, получил от нагрянувших собаководов еще раз по башке — на сей раз подвернувшимся металлическим намордником.
Вопросы. Какой удар предпочтительнее: а) намордником или бутылкой; б) от милиционера или бандюка; в) у кого от кого искать защиты — у первых от вторых или у вторых от первых; г) в чем отличие одних от других; д) затрудняюсь ответить
УКОЛ
Дальнейшие злоключения Маркофьева я мог воспроизвести, даже не слушая финала печальной истории. Отключившегося беднягу свезли в госпиталь. Где повторилось то, что произошло после сердечного приступа со мной. К Маркофьеву приблизился врач и сказал, что может сделать инъекцию, иначе пациент окачурится. Деньги вперед.
Там, в больничной палате, его и посетила идея необходимости собственной кончины.
ВЗЯТКИ ГЛАДКИ
Он кротко улыбнулся и выдохнул:
— Умирать надо как можно чаще!
И пояснил:
— Не надо бояться. Смерть — лучший способ выжить и попутно избавиться от накопившихся проблем, сбросить их с себя. Оптимальный, в сущности, вариант. Ушел на тот свет — и с тебя взятки гладки… Если бы я не умер, то вряд ли выкрутился бы… Трудностей накопилась — тьма.
И ЕЩЕ
И еще он сказал:
— Если бы я не отвалил добровольно, меня бы и точно застрелили… Пришили как миленького… При том гигантском количестве недоброжелателей, которые окопались всюду, они бы ни за что не дали мне жить спокойно. А теперь я существую как бы бесплотно… Лучше уйти на год раньше, чем на минуту позже.
Эту мудрость он впоследствии повторял часто, имея ввиду как пребывание во власти или в зените славы, так и в дружеском застолье.
ТИХАЯ РЕЧКА
Он изрекал:
— Зато теперь… Посмотри, в какой благодати я пребываю. Все происходит в точном соответствии с религиозными догмами и нормативами христианской веры: ПОСЛЕ ЧИСТИЛИЩА ДУША ПОПАДАЕТ В РАЙ. — И декламировал. — КТО ВОЕВАЛ, ИМЕЕТ ПРАВО У ТИХОЙ РЕЧКИ ОТДОХНУТЬ…
ВОКРУГ
Вокруг кричали, свешиваясь с пальм, попугаи. Сновали вараны. Бегали привезенные с экзотических широт мартышки и мангусты. Прыгали тушканчики. Летали колибри.
ТАК ГОВОРИЛ МАРКОФЬЕВ
— Что бы мы знали о жизни, если бы не смерть! — патетически восклицал Маркофьев, разглядывая фотографии собственных похорон. — Именно осознание конечности пути дарит небывалую остроту ощущений, заставляет вдыхать воздух полной грудью и наслаждаться красотами бытия и каждым мгновением собственного существования! Поэтому — не бойся быть убитым и похороненным! Мой пример, пример моей жизни и моих многочисленных кончин тому порукой и свидетельствует: с научной и ненаучной точек зрения воскресение из мертвых возможно!
НАПРАВЛЕНИЕ
— А потом… Когда умер… То есть — воскрес… Ты держался правой или левой стороны? — уточнял я. — Какой стороны придерживалась твоя душа в полете?
Он смотрел на меня, видимо, не слишком хорошо понимая смысл вопроса, и отвечал туманно:
— Я ехал на дикий Запад. Я выбрал чужбину.
Вопрос. Почему Запад называют "диким"? Не правильнее было бы назвать "дикой" какую-либо другую часть света?
Наводка — в подглавке "Проломили голову" на предыдущих страницах и главах "Мы и они" — на последующих.
Контрольные вопросы. Вам не все равно, в какую сторону устремится ваша душа после последнего содрогания вашего бывшего тела? Кто вас, вернее, вашу душу и где будет ждать? Кому она нужна, ваша душа — после вашей смерти, если и при вашей жизни все чихать на нее хотели? Иное дело — ваши чресла и выя, персты и вежды, которыми можно реально воспользоваться — что-то на них навьючить, продать в центр трансплантации, одним словом, извлечь практическую выгоду …
Признание-констатация. Я был ненормальным. Меня волновало то, что не должно волновать. Занимало то, до чего никому дела нет. И не должно быть.
А Маркофьева занимали насущные вопросы.
ПЕС НА ПРИВЯЗИ
Он говорил:
— Что касается массивности моей цепочки… Которая сразу привлекла твое внимание… — И теребил ее звенья и парящего на кольцах гимнаста. — Я сам о ней беспрестанно размышляю. Я — пес. Посадил себя на привязь. Знаю, цепь должна быть тоньше… Изящнее… Ажурнее… Но иначе я с нее сорвусь, убегу, понаделаю дел… Ты меня знаешь!
Впрочем, на собаку он был похож мало.
Лирическое отступление. Некоторые люди похожи на некоторых животных. Ибо все сущее на земле было заквашено в одной общей кадушке. Некоторые — и внешностью, и повадками уморительно смахивают на лисичек, орангутангов, хорьков… На птиц или рыб… Вот какая фантазия не давала мне покоя: придет время (и оно не за горами), когда бессловесные дикие твари будут человеком истреблены. И тогда похожих на зверушек людей посадят в клетки и будут водить к ним экскурсии, поясняя:
— Эта особь похожа на медведя… Ну, не буквально… А в общих чертах… А эта — муравьеда…
Вопрос на засыпку. Разве люди не дураки, если полагают, что, истребив животных, смогут их потом чем-либо заменить?
Вопрос для полуночников. Кого будете считать во время бессонницы, когда истребите слонов?
Контрольный вопрос. На какое животное походил Маркофьев?
Подсказка. Широтой, размахом, габаритами, добродушием?
Ответ. Правильно. (Подтверждение отыщете ниже по тексту.)
ЗАВЕЩАНИЕ
Он прибавлял:
— Надо бы, надо бы заказать другую цепь… Потому что — именно за нее схватят и начнут наматывать на руку, душить… Слабая цепочка лопнет, а эта не подведет, удавит…
Я устремлял на него изумленный взгляд.
— Приходится об этом заботиться, — вздыхал мой друг. — Да, рискую, постоянно рискую… Ведь меня уже не раз приговаривали и убивали. А я до сих пор не удосужился составить завещание. За что меня недавно справедливо критиковали на пресс-конференции Миша и Моржуев. Я в курсе их недовольств. И ведь они правы. Надо бы написать. Узаконить последнюю волю. Вдруг со мной что-нибудь случится… Чую новые свои гибели… Наследников тьма. Жен, детей, компаньонов… Никого не хочется обижать…
Я молчал, направление рассуждений было мне близким. Я сам нет-нет, да подумывал о рубеже, к которому приближался. Но мне было проще: дочкой я обзавелся всего лишь одной, оставлять ей было практически нечего.
ЗУБЫ
— Конечно, задумываюсь о смерти, — говорил Маркофьев. — И чем дальше, тем больше. Не могу не пытаться представить, как она произойдет и как меня потом будут провожать в последний путь. — Он на мгновение взгрустнул. — Однако вдумаемся: если тяжело заболею, деньги уйдут — сколько бы их ни было — на лечение. Врачи ведь не выпустят из своих лап, пока не выпотрошат. Значит, все равно в итоге, у последней черты, останусь нищим. Что и кому тогда собираюсь завещать? А когда умру… Какая разница — оставлю энную сумму на похороны или не оставлю? Ведь не бросят же добрые люди мое тело на произвол? Так и так закопают. В какую-нибудь одежду да обрядят, в какой-нибудь ящик да заколотят. Поэтому — не надо лишних бумаг и нотариусов, заверенных ими подписей и последних воль… Надо жить пока живется и щедро растрачивать что имеешь…
