запоздалой справедливости.
…Сейчас моя дочь уже четвертый год играет на скрипке в оркестровой яме кукольного театра города Утрюпинска. Его сын стал чемпионом Олимпийских игр по прыжкам длину.
Рассказ впервые напечатан
в Лит. газ. (10 октября 1973 г.).
— Почем персики?
— Три пятьдесят.
— А три?
— За три сам бы ел.
— Ну, давай мне за три, а ты будешь есть за два пятьдесят.
Дядька, который продавал персики, уставился куда-то в сторону и сделал вид, будто продолжать ему этот разговор скучно.
— Хорошие персики, — сказала девушка. — У той тетки по три, но вы их не довезете.
— Думаешь? — сказал Николай. — Ладно. Грабьте. Давай три кило за десятку. Полтинник не деньги.
— Тогда за одиннадцать, — буркнул дядька, который продавал персики, но уже ясно было, что сделка состоялась, и он стал накладывать на алюминиевую тарелку крупные, вызывающе загорелые персики.
— Ну, если до Москвы не довезу, смотри! — весело сказал Николай и протянул десятку.
— Хоть до Сибири, — сказал дядька и спрятал десятку глубоко-глубоко во внутренний карман пиджака.
— Ничего себе, — рассуждал вслух Николай, поглядывая на персики в авоське, — три пятьдесят… Это почти полный день вкалывать.
Девушка, которая шла рядом и которую звали Раей, молчала. Она только остановилась на немного, сняла босоножку и вытряхнула из нее камешек. С этого момента Николай думал уже только о том, как поаккуратнее довезти персики до Москвы, и еще о разном…
Дядька, который продавал персики, накрыл весы тряпкой, попросил тетку слева приглядеть и направился в рядом работавшую шашлычную, потому что проголодался.
В шашлычной, прождав минут тридцать и разозлившись, он заказал салат зеленый с яйцом и со сметаной, суп-харчо полную порцию, два шашлыка по-кавказски, лимонад, хлеба того и другого и бутылку вина «Псоу», потому что пива не было.
Съев все это и выпив с большими перерывами, прождав еще минут тридцать счета, дядька сунул официанту десятку, высказал ему свою жалобу по поводу медлительного обслуживания и направился к рядам продавать персики, подумав на ход}» что вот если бы этого здорового официанта да в сады персики выращивать…
Последние персики он уже продавал по три, потому что день кончался. И думал он уже только о том, как лучше добраться до дому — катером или на попутке.
Официант сунул десятку во внутренний карман смокинга и подумал, что вот если бы этого куркуля да в шашлычную и заставить весь день побегать с высунутым языком. Но уже через мгновение его мысли обратились к столику у окна, за который села черно-белая разнополая компания, и оттуда слышались басовые шутки с акцентом и высокое женское хихиканье…
— Ты чего, Раюха? — спросил Николай, укладывая персики в только что купленный за два с полтиной фанерный ящик с дырочками. — Ты чего загрустила?
— Жарко, — ответила девушка, которой действительно было жарко, потому что приехала она в этот профсоюзный санаторий на Южном берегу Крыма по горящей путевке в июле месяце вместо сентября, как было указано, в заявлении об отпуске.
— Выше нос, Раюха! — бросил Николай. Через четыре часа кончался его отпуск вылетом из Симферопольского аэропорта реактивным лайнером «Ту-134» по маршруту Симферополь — Москва.
Заканчивался срок его пребывания в профсоюзном санатории на Южном берегу Крыма, где на четвертый день на пляже познакомился он с Раюхой и предложил ей сплавать до буйка, а потом и на экскурсию катером с баянистом и чешским пивом в буфете. Это показалось ей необычным, и возникла между ними та самая необъяснимая южная взаимосимпатия, по мере развития которой начали они обмениваться друг с другом разнообразнейшей информацией и свежими впечатлениями. Так и узнала она, что он из Москвы, а вы откуда, а я из Тюмени. Так и узнал он, что она читала книжку про дельфинов, а я недавно смотрел «Воспоминания о будущем». Вы не видели? Нет, к нам приезжала Людмила Зыкина. И еще тут где-то есть шашлычная. А тридцать два градуса в тени и двадцать четыре градуса в воде делали свое дело. И выяснилось еще, что начальник его отдела — человек дубоватый, а у нее в общежитии запретили танцы, и сухое вино после купания — самый смак, а по телевизору сегодня — «Семнадцать мгновений весны». И смотрели они, занимая места друг для дружки, семнадцать мгновений весны, вечер за вечером, мгновение за мгновением. И, после того как Штирлиц, устав, заснул в своей машине, случилось между ними то, что заставило его весь следующий день нырять, как сумасшедшего, обыграть в «дурака» профессора и распевать до вечера песни своего любимого Эдуарда Хиля, а ее — пугливо озираться, наивно считая, что все на нее смотрят и перешептываются.
Дальше они отдыхали уже на «ты», хотя в столовой питались на «вы». И вообще ему нравилось это место, а ей было жарко, и она с тревогой начала считать дни.
А потом кончилась последняя серия, и начались дожди. И он целыми днями играл с профессором в «дурака» или в шахматы, напевая «вода, вода, кругом вода» и поглядывая в окно в ожидании перемены климата, потому что он в комнате жил четвертым и Раюха в комнате жила четвертой. Ей же по-прежнему было жарко, и она продолжала считать дни.
Когда истек срок путевки, Николай отдохнул и окреп. В тот же день снова запалило солнце, и они отправились на базар покупать персики. Николай был мужчиной, и поэтому ему было жалко ее, что она с ним расстается.
— Выше нос, Раюха! — повторял он до самого прихода автобуса. — Ничего не попишешь. Пришло время разъезда. Оглянуться не успели, как зима катит в глаза. Можем переписку вести. Я тебе до востребования, ты мне до востребования. Так и будем вести переписку. Ну, чего ты, Раюха?
— Опоздаете, — сказала Раюха. Она хотела, чтобы поскорее ушел автобус, ушел сегодняшний день, потому что завтра ее срок тоже истекал и надо дать телеграмму Клобуковой,
