Кэп Муравейник
Есть такие человеческие муравейники на флоте – авианесущие крейсеры называются.
Давайте встанем рядом и ощутим все великолепие этой громады. Ощутили?
Посмотрите вверх, умилитесь отточенности форм, торжеству народного зодчества и всеобщей колоссальности сотворённого.
Рот открыли от восторга? Закройте. Сверху могут запросто плюнуть.
Давайте разрежем его вдоль… Нет, лучше не будем, нас могут побить.
Давайте представим его разрезанным, что мы видим? Ходы. Тысячи ходов, выходящих ниоткуда и уходящих в никуда. По ним озабочено бегают люди-муравьишки, что-то друг другу докладывающие, приказывающие и посылающие нафиг…
Если вас по недоразумению пропустили внутрь, запомните – передвигаться в лабиринтах можно только в сопровождении опытного следопыта или вооружившись мелком, которым вы будете отмечать свой путь. Но имейте в виду, что мелок сотрут на первой же приборке, и вы заполучите неплохой шанец остаться в этих немыслимых лабиринтах навсегда… и одичать.
Когда я приблизился к нему первый раз, он ещё назывался «Баку».
Я стоял на палубе подходящего к этой громаде катера и восхищался…
Предстояла рутинная работа – обеспечение точного местоопределения при выполнении учений.
Аппаратура была установлена, матросы размещены, потянулись часы ожидания.
Меня поселили в каюту к командиру ЭНГ.[37] Гостеприимный каплей проводил до койко-места, показал, где устраиваться и напоследок предостерёг:
– Не выходи никуда, заблудишься, перед обедом я за тобой зайду, если что – звони, вот телефон.
Для начала по старой флотской традиции я поспал часик. Потом подумал, и поспал ещё полчасика. Проснулся я внезапно. От банального желания пописать.
Высунулся в коридор, обозрел прилегающее пространство. Ничего похожего на гальюн не было.
Помня о наставлениях, позвонил каплею.
«Нет его, вышел куда-то».
Зашибись. Ладно, делать нефиг, не пацан какой, сам найду.
Вышел я, и довольно смело пошёл вправо. Думаю: главное, повороты считать.
Останавливаю матроса:
– Где тут гальюн?
– А это прямо, второй коридор налево, ещё через коридор справа будет трап вверх, там спросите.
– А на этой палубе что, нет? – изумляюсь я.
– Есть, но… объяснить тяжело… заблудитесь.
– Ладно… давай ещё раз…
Топаю куда-то, где–то поворачиваю… никаких трапов вверх… А хочется уже нестерпимо! Вокруг люди военные бегают озабочено. Останавливаю ещё одного:
– Где гальюн?!
Матросик смущённо пожимает плечами:
– Я тут всего полгода… Вот возле нашего кубрика знаю…
Бегу дальше…
– Где…?
– Направо… налево… вниз…
Мля, думаю, вот развернусь фронтом к стенке и обоссу тут все! Путешественник хренов! Сидел бы сейчас в тёплой каюте, названивал потихоньку…
– Где…?!!!
– Это вам в другую сторону…
А-а-а! Не могу! Ща лопну!!! Взорвусь тут эдакой бомбой, обрызгаю им все!
В ошалевшей голове бьётся: – «Ну кто так строит?!»
Через некоторое время со мной уже начали здороваться.
– Здравия желаю…!
Мне? Вот ведь примелькался. Бегаю тут уже полчаса. Совсем свой стал. Узнавать начали.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться, матрос Худайбердыев! Где каюта ….мнадцать?
Машу рукой: «Прямо… налево… – разворачиваюсь бегу, на ходу бурчу, – направо… там автобусная остановка… у бабушек спросите…»
Уже ничего не хочется, хочется обратно в каюту… но как её теперь найти?
Озарение: может, у них тут вообще гальюнов нет, а все их ответы – заговор молчания? Брежу.
Вроде, пробегал здесь уже, знакомые шероховатости на стене…
Интересно, а меня найдут когда-нибудь?…
– Товарищ старший лейтенант, а где найти мичмана Кренделева?
– Гальюн!!!
– Что гальюн?
– Гальюн где?!
– А-а-а… прямо… направо… вверх…
– Зачем вы мне врёте?!!! Нет там никакого вверх!…Вперёд! Ведите меня!
– Ну, тащ старший лейтенант… мне надо…
– Вперёд, мамувашу!
Куда–то идём, где-то поворачиваем. Матрос встаёт и задумчиво озирается.
– Ага! – ору восторженно, – нету здесь ни хрена! Ну, где, где, покажите! – поворачиваюсь кругом, – здесь нет! И здесь нет! Его вообще нигде нет!
Пока я возмущался, матрос смылся. Сука. Найду – убью.
Бреду в никуда…
– Тащ старший лейтенант! Разрешите доложить! Ваше задание выполнено! Приборка в гальюне произведена!
Смотрю недоверчиво. Боюсь спугнуть призрачную надежду. Хриплю, пучеглазя:
– Гальюн… ведите…
Он все–таки был. И совсем недалеко. Милый… как я скучал по тебе…
Я долго не кончался… какой же это оргазм, ребята…
Вальяжно выхожу в коридор. Люблю всех. Останавливаю матроса.
– Любезный, где тут каюта номер ….цать?
– Это вам надо направо… налево….
Начинается…
– Вон ту откручивай…
– Сам и откручивай.
– Мне нельзя, я чатланин.
(Хроники БЧ–5. Из диалога «годка» с оборзевшим «карасем»)
В те незапамятные времена, когда я служил срочную, советские люди ещё не знали о мишках Гамми, покемонах, телепузиках и прочих достижениях мировой культуры. Некогда могучий социалистический строй уже чувствовал себя нехорошо, хрипел и задыхался, хватаясь за сердце, в то время как говорливый главврач подолгу рассуждал о планах уникальной операции по пересадке пациенту человеческого лица. Но железный занавес ещё сдерживал напор штампованной продукции фабрики Уолта Диснея. Желание посмотреть в субботу иностранный фильм приравнивалось к измене Родине, личный состав раз в неделю переписывал редакционную статью газеты «Правда» в тетради для политзанятий, а жёсткое порно успешно заменяла утренняя аэробика на первом канале, к просмотру которой не допускались лица, отслужившие менее полутора лет.
Впрочем, маленькие радости были и у нас. Камчатский период моей службы совпал с триумфальным шествием по экранам и умам великого гимна советской действительности – фильма «Кин-дза-дза». С лёгкой руки нескольких фанатов выражение «Пацак пацака не обманывает» на время заменило экипажу традиционное «Я тебе отвечаю», укоризненное «Небо не видело такого позорного пацака!» употреблялось в процессе воспитания младших товарищей, а грозное «Плохо кончится, родной» предвещало удар по фанере. Матросская получка измерялась в чатлах, и даже от офицеров иногда слышалось нечто вроде «Пацаки! Почему без намордников?». Наша версия краткого чатлано-пацакского словаря выглядела примерно так:
Пацаки – матросы и старшины сроком службы до полутора лет.
Чатлане – то же, от полутора лет и старше.
Эцилопп – военнослужащий в звании от мичмана и выше.
Луц – алкоголесодержащая жидкость.
Кю – универсальный заменитель наиболее употребительных слов русского языка.
Однажды вечером три матроса из БЧ-5, посетив по своим «годковским» делам посёлок Завойко, мирно возвращались на корабль. Естественно, никто не обратил внимания на идущего навстречу по пустынному просёлку незнакомого капитан-лейтенанта. Нормальный корабельный офицер тоже спокойно прошёл бы мимо компании лохматых бойцов с чужого корабля. Но видимо, ветер служебных перемещений забросил к нам этого каплея из тех загадочных мест, где соблюдение уставных приличий ещё согревает офицерские сердца.
Услышав возмущённый окрик: «Товарищи матросы! Почему вы не отдали честь?!», друзья несколько удивились. Достойный ответ созрел мгновенно. Троица вернулась на десять метров назад, разобралась в колонну по одному и чётким строевым шагом двинулась в сторону офицера. Поравнявшись с каплеем, уже готовым вскинуть руку к фуражке, они синхронно присели, хлопая себя по щёкам и разводя руками, и издали громоподобный вопль: «Ку!!!» в три лужёных матросских глотки. После чего, довольные экспромтом, проследовали на корабль, уже не обращая внимания на гневные крики эцилоппа за спиной.
Адмиралы…
Железные сердца, стальные нервы, морская пена на голове, грот-мачтовая выправка. Такие адмиралы редки, но они были и будут. Без них нет побед, славы и чести Флота.
Вице-адмирал Иван Кузьмич Хурс, начальник разведки ВМФ СССР, личный друг Главкома Горшкова, морская пена на голове, грот-мачтовая выправка, честь во всем его облике.
Я встречался с ним дважды: в июле 1983 года, когда трясущейся от напряжения рукой открыл дверь его кабинета и вошёл для представления, и позже, через несколько лет, на борту «Азии», на которой он всегда останавливался, прилетая во Владивосток.
– Товарищ вице-адмирал, лейтенант… представляюсь по поводу назначения на бригаду разведывательных кораблей!
