— Мне не нравится этот сон! — заверещал Бурмакин, — я ведмедей не заказывал!
— Вы слышали? — изумился один из «ведмедей», — он, оказывается, нас не заказывал.
— Придётся опять сгинуть в небытие, — расстроился другой мишка, придавая своей физиономии соответствующее выражение, — вот непруха-то.
— А, может, он нас пожалеет, и не прогонит? Вань, не гони нас, — заканючил третий, — ну, пожа-а-алуйста.
— Пошли вон из моего сна! — осмелел Бурмакин, — что за ерунда?! Медведи какие-то блохастые снятся. Откуда вы такие чумазые взялись?
— Мы из средней полосы, — с готовностью доложил первый медведь.
— Свои, родные, а не какие-нибудь там американские гризли, — с гордостью представился второй.
— И, тем более, не китайские панды, — с отвращением сплюнул третий.
— Лучше бы вы были пандами, — фыркнул, оборзевший в корягу, Бурмакин, — панды сейчас в фаворе.
— Ах, так!!! — рассвирепели мишки, — утопить его, гада!!! Он безродный космополит!!! Он Родину не любит!!!
Медведи сгребли Ваню мохнатыми лапами и принялись дружно топить. Бурмакин понял, что сон приближается к своему концу, сейчас он проснётся, сходит в туалет, отольёт и попытается уснуть по новой. Но сон не кончался и не кончался, удушье нарастало, а всё тело раскалывалось от адской боли, причинённой медвежьими когтями.
Глава 2. Иваны, не помнящие родства
Бурмакин проснулся оттого, что в квартире сильно несло пивом. «На ковёр что ли я вчера «клинское» пролил? Как бы хозяйка не заругалась», — поморщился Ваня и открыл глаза. Лучше бы он этого не делал. Оказывается, он лежал на полу, уткнувшись носом в лужу пива, а съёмная квартира представляла собой жалкое зрелище. Клочья пивной пены как мартовские островки снега, гнездились на всех выступающих предметах: на телевизоре и музыкальном центре, журнальном столике и кресле, подоконниках и карнизах. По обоям пена сползала медленно и торжественно, как по стенке бокала, а с люстры так, вообще, бесцеремонно капала. Одна капля обидно щёлкнула Бурмакина по носу, он вздрогнул, завертел головой и наткнулся взглядом на молодого человека, стоящего в прихожей. Незнакомец был одет в белоснежный костюм, обут в белые туфли и старался ничего не касаться. Иван вытаращил глаза и промямлил:
— Скажите мне, это сон?
— Да, сон, сон, успокойся, — обнадёжил незнакомец.
— Какой-то он странный, этот сон.
— Все сны странные, поэтому они и забываются наутро. И этот сон ты тоже забудешь.
Незнакомец кого-то Ване напоминал. Очень знакомого человека. Очень-очень. Тут до Бурмакина дошло — молодой человек был точной копией его самого, братом-близнецом, даже голос был как у него, точь в точь. А двойник брезгливо осмотрел изгвазданную однушку и вынес вердикт:
— Да, Ивашка, смотрю я на тебя — ты знатный ендовочник.
— Кто я?!
— Ендовочник, парняга, охочий до хмельных напитков.
— Это да-а-а, это дело я люблю, — ухмыльнулся Бурмакин, — только моему боссу не говорите. Даже во сне.
— Могила, — заверил незнакомец.
Он побродил по квартирке, осторожно обходя пенистые лужи, поморщил нос, поглазел на жалкого, вымоченного в пиве Ивана и выдал:
— Ну, ты и хухря.
— Кто я?!
— Замарашка, неряха.
— Я неряха?!
— А кто ты? В зеркало на себя посмотри, грязнуля, умурзился пивом с головы до пят и ещё спрашивает.
— Что сделал?
— Умурзился, выпачкался, то есть.
— На каком языке вы всё время разговариваете? — начал раздражаться Бурмакин.
— На древнеславянском. Не плохо бы вам, славянам, хоть немного его знать. Совсем скурвились, кексы, только и знаете, что англицкие слова зубрить.
Бурмакин прислушался — съёмная квартира располагалась на первом этаже, ниже находилась ДЭЗовская подсобка, и оттуда доносились какие-то нездоровые песни. Ваня, уже не обращая внимания на своего двойника, примерился и со всей силы треснул локтем по дверному косяку. Руку пробил разряд тока, боль ударила в шею и голову, но Иван так и не проснулся.
— А-а-а! — взвыл Бурмакин, — так это не сон?!
— Может, и не сон, — пожал плечами брат близнец.
— А что тогда?
— Явь. А, может быть, Навь, сам разбирайся.
— А ты кто такой?
— Называй меня — брат два.
— Брат два, ты можешь мне объяснить, что здесь происходит?
— Встреча с всепланетным разумом, — напыжился брат близнец и принял позу Наполеона.
— Такое ощущение, брат два, что тебя из сумасшедшего дома выпустили, — скривился Бурмакин.
— Угу. Под залог.
— А, может, это я в сумасшедшем доме? — осенило Бурмакина, — и у меня у самого раздвоение личности?
— Всё может быть.
— Довела меня, эта чёртова работа! — Ваня ещё раз заехал локтем по косяку, сел на пол и разрыдался.
Брат два выждал необходимое для скорби время и прервал плач «Ярославны»:
— Хватит ныть, Ивашка, как-то не солидно с твоей стороны. Нюни тут, понимаешь, распустил. Знаешь, что такое нюни?
— Нюни, они и есть нюни, — проскулил Бурмакин.
— Нюни — это губы, — просветил Переплут, — слово знаете, а значение напрочь забыли, недопёски, Иваны, не помнящие родства. Скажи ещё спасибо, что я все раны твои затянул, а ведь мог бы и не заморачиваться.
— Премного благодарен. А анахронизмов я не меньше твоего знаю, ваше сиятельство. Усвоил?
— Ивашка, Богов так не почитают.
— Да-а-а? А как их почитают?
— В ноги кидаются, обувь целуют.
— Обойдёшься.
— Совсем оборзел народишко, — вздохнул двойник, — никакого трепета перед Небожителями не осталось.
Бурмакин почесал затылок, с сомнением посмотрел на близнеца и пробурчал:
— Так ты, значит, Бог?
— Да, — скромно кивнул брат два, — славянский Бог по имени Переплут.
Ваня хотел подойти, рассмотреть славянского Бога поближе, но поскользнулся и вновь очутился в пивной луже.
— Та-а-ак, а кто тут порядок наводить будет? — поинтересовался Бурмакин из положения лёжа, — напортачил, Небожитель, — будь добр, прибирись.
— Тебе надо, ты и прибирайся. А моё дело — сторона, я только пакостить умею.
— Не понял?! — повысил голос Бурмакин, — ну-ка, быстро всё убрал!
— Мне опять что ли, в чудище о трёх головах превратиться? — кротко поинтересовался Переплут, — только на этот раз я тебя, грубияна, не пощажу, запеку как окорочок в микроволновке. Будешь таким молчаливым, тактичным и аппетитным окорочком. К тому же, от тебя будет приятно пахнуть, не то, что сейчас.
— Я не хочу быть окорочком, — закапризничал Ваня, поднимаясь на ноги и обнюхивая свою пропитанную пивом рубашку.
— Никто не хочет, а как по-другому с вами, с неслухами бороться? Только с помощью кулинарии — вот так запечёшь одного баламута, остальные будут как шёлковые.
Ваня, матерясь на чём свет стоит, залез на стул и принялся вытирать стену полотенцем. Стул опасно покачнулся и чуть не опрокинулся.
— Я сейчас навернусь! — завопил Бурмакин, — подсоби! Подержи стул, Небожитель хренов!
— Рождённый ползать упасть не может, — отмахнулся Переплут, — сгонял бы ты лучше, Ивашка, вниз, проверил затопленный подпол.
Глава 3. Интернациональное счастье
Ваня рванул в подвал. Вид подсобки, открывшийся его взору, поражал сказочным размахом и приучал к мысли, что чудеса всё-таки существуют. Двенадцать работников ДЭЗа: сантехники, газовщики, электрики, лифтёры разных национальностей и вероисповеданий плавали на надувных баллонах из-под КАМАЗа по пивным волнам и ловили ртами последние капли, капающие с потолка. Они обнимали свои чёрные круги и энергично бултыхали по пене волосатыми ножищами. Ваня автоматически отметил, что дэзовцы рассекали по пивным волнам в одних семейных трусах и были в дымину пьяными. Бурмакин настолько обалдел от происходящего, что не нашёл ничего лучшего, чем спросить?
— Мужики, а у вас до скольки рабочий день?
Ване никто не ответил, все только презрительно посмотрели на назойливого посетителя и промолчали. Чувствовалось, что работу здесь любят и по домам не торопятся.
— Мужики, а кто у вас главный? — задал Бурмакин ещё один неуместный вопрос.
Вопрос был настолько бестактен, что в подсобке повисло молчание, прерываемое негодующим сопением.
— А ты хто такой? — голосом, обещающим незваному гостю скорые неприятности, поинтересовался один из мужчин.
Ваня сообразил, что если он сейчас сморозит очередную глупость, то будет сейчас же наказан. В него, как в плохого актёра полетят вещественные знаки недовольства, но не гнилые овощи и фрукты, а ошмётки пивной пены. Бурмакин зажмурил глаза и признался, что является хозяином квартиры на первом этаже.
— Шо ж ты сразу нэ сказав. Мы цэ думали, ты очэрэдной хорлопан из подъэзда, а ты наш блаходэтэль. Прыхай в пыво, — разрешил бригадир.
