Данила отпер дверь и ужаснулся: его прежде вылизанная мансарда напоминала свинарник непутёвого колхоза. На плите был слой жира толщиной с палец. В мойке скопились стада немытой посуды. На дворе стоял солнечный день, но в подкровле всё равно радушно горел бра. Данила почувствовал, что в выражении «в жилах забурлила кровь» есть не только поэтическая образность, но и физиологический аспект. Сначала он выключил бра, потом пощупал у себя пульс. Его мелодика и ритм звучали под стать хэви металу. Данила походкой раненного в зад берсерка отправился на поиски Младена и Велибора. «Ну, я попал», — понял Ушастиков, — развели меня как последнего лохопета». Данилу обуяла такая злоба на двух жуликов, что у него совершенно вылетело из головы одно обстоятельство. А заключалось оно в том, что он бросил курить двенадцать лет назад. Данила купил в ближайшей палатке пачку сигарет и сделал королевскую затяжку. Перед глазами поплыли салатовые точки, круги и эллипсы, в ушах зазвенело. Словом, Данилу едва не стошнило, как будто ему снова стукнуло двенадцать лет, а не перевалило за четвёртый десяток. Ушастиков с отвращением выкинул сигарету в ближайшую урну, туда же отправилась и вся пачка. Через десять минут Даниле вдруг неудержимо захотелось закурить. Несколько минут он противился никотиновым позывам, но был вынужден сдаться, и принялся копаться в той самой урне в поисках своей пачки. Сигареты тут же отыскались, и Ушастиков с наслаждением затянулся. В данилиной голове душевно зашумело, и эффект от первой затяжки превзошёл рюмку водки на солнцепёке. Дым заклубился по его лёгким, как растворимый кофе по чашке с кипятком, и никотин начал приносить свои запретные плоды. Данила подержал дым внутри, побалдел и выдохнул через ноздри, напоминая буйвола из мультфильмов. Мир вокруг как-то сразу подобрел и перестал напоминать минное поле.
— Что ж вы творите, демоны?! — Ушастиков ворвался в офис.
— Успокойся, — Младен улыбнулся и протянул Даниле сигарету, — закури. Сейчас я тебе всё объясню.
— Если вы хотели меня развести на деньги, так и разводили бы. Зачем было про порядочность и верность втирать?! — бушевал Ушастиков, — аферюги!
— Мы же друзья, — широко улыбнулся Велибор.
— Угу. Таких друзей, за хрен и в музей, — возразил Данила, закуривая и успокаиваясь, — как будем всё разруливать?
— Поедем в мой загородный дом, — продолжал улыбаться Младен, — там восемь комнат, все в твоём распоряжении. Конечно же, бесплатно. Правда, там помпа сломалась, и воды нет, но к вечеру всё починят. Я туда подружек своих таскаю, кто-то из них, видимо, её и раскурочил. А в твоей подкровле за три дня сделаем ремонт, конечно же, за нас счёт.
Младен отвёз Ушастикова в свой двухэтажный, загородный дом в горах. Во всех окнах дома горел свет, горел он и снаружи, освещая две входные двери.
— А чего свет горит? — поинтересовался Данила.
— А я люблю, чтобы было светло.
— У этих богатых нету совести.
— Я — человек широкой души.
Младен укатил по делам, а Данила остался. Лампы продолжали гореть, это выглядело настолько цинично при ярком солнечном свете, что Ушастиков свет всё-таки выключил, коря себя за скопидомство и растерянную с годами широту души. На журнальном столике валялись стопки женских романов на английском языке. «Почему на английском, а не на сербском»? — ещё подумал Данила, — «странно. А может быть, все его подружки американки и англичанки»? Данила всё это время курил, нервничал и вспоминал, кого же напоминали ему два местных риэлтора?
«Всё, бросаю курить», — решил Даня под вечер и запулил пачку в ближайшие кусты. Что вы думаете? Через сорок минут Ушастиков, используя телефон вместо фонарика, ползал по чащобе на коленках в поисках сигарет. Перепачкавшись в глине, оцарапавшись до крови ветками, счастливый обладатель найденной пачки, вытащил на веранду кресло и забомбил подряд две сигареты. С насыщением организма никотином, пришло и раскаяние. Данила пару раз подбросил пачку, поймал, а на третий закинул её почти на конёк крыши. Ещё через час он, с риском для жизни, стоял на перилах и тянулся шваброй за злосчастной пачкой. Когда сигареты в ней кончились, пришлось идти в магазин за новыми.
До того светлого момента, как он бросил курить, Данила высаживал в день ровно тридцать девять сигарет, то есть от двух полных пачек у него оставалась одна сигаретина. Не две и не три — ровно одна. Почему бы ему тогда не выкуривать ровно две пачки? Не тут-то было, одна никотиновая палочка всегда бултыхалась в коробке, как на развод. Прошло двенадцать лет, и что выдумаете, Ушастиков начал выкуривать в день ровно тридцать девять штук, ни одной больше, ни одной меньше.
Возле магазина Данила встретил Младена, и обратно они поехали уже вдвоём. Одна дверь в доме была открыта настежь.
— Ты что, дверь забыл закрыть?! — возмутился Младен.
— Точно помню, что закрывал.
— Наверное, мастер пришёл, — успокоился Младен.
Но это был не мастер. На пороге дома стояла чета седовласых и настолько багровых старика и старухи, что, казалось, инсульт уже занёс над ними свою боксёрскую перчатку.
— Это туристы, — пояснил Младен, — ирландцы.
Но старики не были похожи на туристов, они напоминали самого Данилу утром, когда он увидел свою изгвазданную мансарду. Такой насыщенный цвет и выражение лица может быть только у проклятых собственников, наблюдающих нашествие варваров на своё жилище. Старикан не мог вымолвить ни слова, зато старушку прорвало. На Данила, ни Младен в достаточной степени не владели английским языком, чтобы дословно перевести сказанное, но смысл был предельно ясен — бабушку одолевал собственнический инстинкт. И Данила её где-то даже понимал. Младен же, как будущий член Евросоюза, был человеком более широких взглядов. Он стал названивать кому-то по телефону и освещать ситуацию в истинном свете. На сербском. Данила так понял, что они два мастера, чинящие ирландскому старичью помпу задаром и вместо визга им нужно ноги целовать. Но за точность поручиться трудно, сербского Данила не знал, да и вслушиваться было особо некогда. Он быстро подхватил свою котомку, положил ключ на стол и дёрнул на выход. Через десять минут из дома показался Младен. Стёкла его очков немного запотели, но это единственное, что указывало на душевные метания риэлтора. Он улыбнулся и спросил:
— Ключ взял?
— Не-е-ет, — проблеял Данила.
— Почему?! — взвился Младен.
— Давай вернёмся, — простодушно предложил Ушастиков.
Младен смерил его презрительным взглядом, но тут же улыбка озарила его конкистадорский профиль. Видимо он вспомнил о настоящем мастере и его ключе. Стариканы выползли на веранду. В их глазах светилось такое гостеприимство, что, казалось, дай им по базуке, и от машины Младена останется одно рулевое колесо.
Ушастиков поразился поведению отдельных местных риэлтеров, они вели себя так, словно на них не было никакой управы. Что все: и русские, и украинцы, и ирландцы, и немцы, и французы, и прочие лохи утрутся, выпьют с горя пива и занесут свои траты в разряд невосполнимых потерь. И тут Данила, наконец, понял, кого напоминали ему Младен и Велибор. Хищных, ненасытных хорьков, грызущих электрические провода. Одного полного, вальяжного и немного сонного, второго — худощавого, энергичного и неутомимого в своей алчности. Оболочка у проводов толстая, мягкая и податливая. Проводов много, они бессловесны, деморализованы и абсолютно беззащитны. Но один провод, рано или поздно, окажется под током…
Ну, да Бог с ними, с прощелыгами. Главная беда заключалась в том, что Ушастиков опять курил по тридцать девять сигарет в день. Ни одной больше, ни одной меньше.
— Дед, ты будешь пить чай? — супруга стояла, склонившись надо мной, и пихала локтем в плечо, — да оторвись ты, наконец, от своих папок.
— Интересные вещи пишут, — стал оправдываться я, с сожалением захлопывая первую папку, — можно сказать гениальные.
— Кто пишет?
— Да я и пишу.
— Да уж, — расхохоталась жена, — от скромности ты не умрёшь.
— Нужно хвалить себя на каждом углу, — я наставительно поднял указательный палец, — источник скоро забудется, а мнение останется. «Переплут и Бурмакин» это мой ответ на «Мастера и Маргариту».
— Совсем дед с глузда съехал, — заявила Светлана и пошла, сгонять внуков на кухню.
А я открыл вторую папку.
Нетрудно наступить на горло собственной песне. Трудно — не отнимать ногу.
Автор
Глава 1. Явь, похожая на сон
Субботним утром Иван Бурмакин уселся на диван, закинул ноги на журнальный столик и открыл банку пива. Ване миновал двадцать пятый годик, он был белобрыс, щекаст и чрезвычайно любил открывать банки с пивом, из них шёл такой же дымок, как из дула револьвера. Складывалось ощущение, будто ты выстрелил из ствола по своим врагам и, смеем надеяться, не промахнулся. Бурмакин дёрнул за кольцо, из банки пошёл витиеватый дымок, и один из ваниных недругов, весьма, вероятно, уткнулся носом в землю. Иван посмотрел за окно, где вливал дождина, и освежил себя тостом:
